– Коротышка?
– Ага. Мне по плечо будет. С седой бородёнкой, как у товарища Хо Ши Мина.
– Я его не видела. Это он раньше смылся?
– Он не смылся. У него уважительная причина: межевой спор. Кто-то там рисовые чеки хотел перемерять.
– Так. Этот нам не интересен. Дальше?
– Мистер Зыонг-младший. Сын старосты. Сорок лет. Высокий, тощий и костлявый.
– В соломенной шляпе? С усиками?
– Точно, это он. Дальше. Вдова миссис Лим. Ей лет тридцать или тридцать пять, огородница. Но основное призвание в жизни – совать нос в дела соседей. Огород побоку. Поиски трупа она никак не могла пропустить.
– Её я тоже видела. Скандальная особа. Ещё двое?
– Этих я не знаю совершенно. Молодой человек, американизированное имя Нэ-нэ-нэйтен, китайского имени он не назвал, а я не спрашивал.
– Что ещё за Нэ-Нэ?
– Контуженный, только что из армии. Служил в Румынии. В Плоешти попал под обстрел. Русским «Градом» их накрыли, вроде бы украинцы. Отпустили парня домой – восстанавливать здоровье. Я его взял просто за компанию, но он оказался молодцом и бегал не хуже пацанов.
– Да. Контузия – это мерзко. Я бы лучше без ног осталась. Кто пятый?
– Мистер Ли. Пятьдесят пять лет примерно. Полноватый, среднего роста, седой. Он сосед Ченов – его хижина как раз напротив, через тропинку.
– Поняла, о ком ты говоришь. Отличное описание. А вот тут поподробнее, пожалуйста. Ты этого Ли сегодня утром в хижине застал?
– Нет. Он сам подошёл. Спросил: поисковую команду собираете, депьюти? Не возражаете, если я поучаствую? Мол, так и так, сосед, хочу помочь Полиции. Ну ещё бы я возражал! Воксман кипятком пысал, что двести человек не набралось.
– А что этот Ли делает по жизни?
– Вроде бы старьёвщик-перекупщик. Ездит на свалку, покупает у мусорщиков их находки. Чинит и продаёт.
– Живёт один?
– Без понятия.
– Кстати, после обеда, когда вы с Воксманом осматривали жилище Ченов, в лачуге напротив было заперто.
– Ну так может он на Кучу поехал. Перекупщики часто ездят на свалку именно после обеда.
– Вопрос второй. Китайской каллиграфией этот твой Ли не увлекается?
– Откуда я знаю?
– Ладно, пока этой информации вполне достаточно. Понравился кролик?
– Ещё спрашиваешь? Теперь моя мама тебя приревнует по-полной. И будет нас кормить с удвоенной силой.
– Я в панике! Ураган категории десять наша хижина не выдержит. Надо срочно бросать кулинарию.
– Я тебе брошу!
– Шучу. Кофе наливать?
– Ты обещала меня просветить, зачем ты сегодня рассекала по китайским кварталам на кресле-каталке.
– Пошли, посидим на крылечке. Холмс должен набить свою трубку. Доктор, Вы будете травку?
– Доктор будет табак, – Сказал я, вытаскивая свою коробочку, – Перестань издеваться. Я же знаю, что ты что-то придумала.
Но Кэйт никогда не упустит возможности подразнить меня ещё три минуты. Не говоря ни слова, она распахивает дверь, подхватывает свою сумку, удобно устроившись на второй ступеньке, медленно и степенно скручивает папироску. Щелкает знаменитой флотской зажигалкой с русалочкой-пулемётчицей.
– Ну, слушайте, Уотсон, – Наконец произносит она, выдохнув сладковатый дым, – Вчера мы совершенно проигнорировали показания двух главных свидетелей по делу.
– Это каких ещё главных свидетелей? – Я сажусь на нижнюю ступеньку и начинаю скручивать себе папироску.
– Тебя и Таня, естественно.
– То есть как это: проигнорировали? Тань сказал, что на полу были пятнышки крови. «Питон» попрыскал Люминолом. Он уверен, что пятна кто-то замыл, так? Ты верно подметила, что у Виктора Чена был сообщник. Тань видел пятна, а потом они вдруг исчезли.
– Вот именно. Пятна вдруг исчезли. А кое-что вдруг появилось.
– Что?
– Смотри внимательно, – Кэйт извлекает из сумки мобильный телефон, – Я сегодня утром позвонила Тому и попросила его, по секрету, послать мне фото комнаты. Вид от входной двери.
– Это вообще-то нарушение. Не по инструкции.
– «Питон» действует по инструкции только когда ищет нелегальный бензин. Или когда у него внутри – цыплёнок, как полагается настоящему питону. А когда он голоден и агрессивен, ему все инструкции по барабану. Змеиное хладнокровие и равнодушие к начальствующему составу Полиции. Помнишь что он сделал, когда ловили «Шелдонского Мясника»?
– Ходят слухи, что он взломал какую-то базу данных в Пентагоне.
– Слухи не зря ходят. А по сравнению с Пентагоном, на этот раз нарушение вообще мизерное. Это ведь я доложила о происшествии, так? Будь у меня ноги, я бы сама была на месте преступления и увидела бы всё своими глазами. Ты лучше на экран смотри.
– Ну, смотрю.
– Так комната выглядела, когда ты открыл дверь?
– Абсолютно.
– А повнимательнее?
– Ну ты меня вообще за дурака держишь! Кроме меня, там было ещё полтора полицейских. Считая каждого стажёра по двадцать пять сотых. А в комнате работал Том, он вообще профи.
– Не обижайся, Хитрый Койот. Это я так, чтобы тебе было понятнее. Слушай дальше.
– Слушаю.
– Дальше я позвонила Таню в Околоток и послала ему ту же фотографию.
– Ох! Про нашего именинника я совсем забыл.
– Да он справился. Расследовал сегодня громкое дело о краже свиноматки во Вьетнамском квартале.
– О краже чего?
– Не волнуйся, дело закрыто. Кражи не было, был побег из мест заключения. После продолжительных переговоров, беглая свинья решила добровольно вернуться за решётку. Так вот. Я задала Таню тот же вопрос: «Так комната выглядела, когда ты открыл дверь?»
– А он?
– А он так же сказал: «Абсолютно.»
– Неудивительно.
– Тогда я спросила: «А как же капли крови на полу?»
– Да кто же их разглядит на экранчике телефона?
– И он так сказал. А я спросила: «А повнимательнее?»
– Ну?
– А Тань вдруг и говорит: «Слушай, Кэйт, там на фото. На стене висит такой свиток. Каллиграфия. Китайская мудрость. Его в комнате вроде не было!»
– Погоди, дай-ка мне телефон, – Я ещё раз смотрю на экран, – Когда мы с Виктором пришли, свиток точно висел. А сегодня – я что-то не припомню.
– А я тебе могу точно сказать, что сегодня свитка на стене не было. Не даром же я раскрутила депьюти-следователя Воксмана на пять баксов добровольных пожертвований! Теперь, вспоминай внимательно, дорогой, это очень важно. Я всю комнату со своей каталки не видела. На полу, на кровати. Нигде этот свиток не лежал?
– Не лежал. Однозначно. Но чёрт возьми, откуда ты знала, что там будет этот свиток?
– Это не по правилам. Надо говорить: «Но чёрт возьми, Холмс!»
– Ладно тебе, объясняй.
– Второй свидетель. Второй свидетель. Вы, дорогой Уотсон!
– Что – я?
– Вы с Виктором. Бежали-бежали. Торопились. Открыли дверь, и вдруг Виктор резко меняет свои показания. Как будто там было огненными буквами написано в воздухе: «Виктор Чен! Заткни свою пасть!» А на каком языке должно быть написано, чтобы китаец прочитал наверняка, а полицейский-кореец ничего не понял? На арабском? На английском? На корейском?
– Ошибочка, Холмс. Логическая. Предполагается, что полицейский не знает китайского. А у нас в Полиции, китайцев – море.
– Во-первых, многие в трущобах знают, что ты и Тань — амеро-корейцы, а единственный в околотке полицейский клерк – так и вообще не азиатка. Вчера вот меня корейцы на трицикле подвозили, так они знают и как меня звать, и где я живу. А во-вторых, для умного человека совсем не обязательно писать открытым текстом: «Заткни свою пасть.» Китайские мудрости, да ещё и написанные китайскими иероглифами, допускают вольный перевод.
– Я не сомневаюсь, что ты перевела уже этот свиток. По Интернету искала?
– Ну ещё заморачиваться! Как ты введёшь эти иероглифы в телефон, если нет специальной китайской клавиатуры? Да и с клавиатурой… Короче, я спросила на рынке у двух китайцев. Один перевёл так: «Неосторожно сказанное слово жалит как ядовитая змея.»
– А второй?
– У второго перевод был не такой поэтический. «Сказал неправильно – погубил родных.» Или не «погубил», а «отравил». Китайский – это же не корейский или японский. В корейском и японском – фонетических знаков до пятидесяти процентов, поэтому гораздо тяжелее выразить на письме игру слов.
– Ну кто бы меня корейскому учил! Но твоя версия мне нравится. Значит так. Тан уехал звонить. Кто-то вешает этот свиток и заодно затирает капли крови на полу. Я на свиток не обращаю внимания. Корейские иероглифы сильно отличаются от китайских. А Виктор Чен прочитывает, всё понимает, и заявляет Пятую Поправку.
