Рядовой Раттаган не смог бы подсчитать, сколько мертвецов встретилось ему на его черепашьем пути в никуда. Он ползал кругами. И вдруг он внезапно понял, что именно ищет. Он искал в обезображенных лицах, искал в оторванных частях тел, искал в солдатских одеждах, искал, переползая от одного рюкзака к другому, искал среди боеприпасов и в глубоком снегу, рылся в бесполезных обломках оружия; точно пес, он задрал нос к небу и принялся искать по запаху. Раздался почти неразличимый звук. Словно вздох. И тогда рядовой Раттаган повернул голову и заметил, что снег рядом с ним подрагивает. Он ящерицей метнулся к дрожащей вершине, принялся рыться в инее уже нечувствительными к боли пальцами, нашарил армейский сапог, развернулся и начал копать обеими руками в другую сторону, пока не добрался до окаменевшего подбородка. И когда Раттаган понял, что нашел своего лейтенанта Северино Сосу, впервые с прибытия на Мальвинские острова он рассмеялся. Он хохотал так, как не хохотал никогда в жизни. Его лейтенант был захоронен в снегу, и Раттаган хлестал его по щекам и, ослепленный болью от ран, приговаривал, не переставая хохотать: посмотри на меня, ублюдок, — и рядовой Раттаган приподнял свою верхнюю губу и показал своему лейтенанту пустоту на месте зубов, которые тот выдрал накануне, и — посмотри на меня, ублюдок, — кричал он, показывая запястья с кровавыми следами от впившейся бечевки, с помощью которой его распинали на столбах, и — посмотри на меня, ублюдок, — говорил он, не переставая хохотать, поднимая застывшие веки своему лейтенанту, чтобы тот увидел обожженные яйца рядового Раттагана. Если бы он не имел за душой единственного и тайного намерения, Раттаган тотчас бы прикончил своего начальника. Рядовой подхватил лейтенанта под мышки и, помогая себе коленями и локтями, окончательно вытащил из могилы. Усадил на большой камень и, ухватив за волосы, повторял: «Сейчас ты не умрешь, ублюдок, только не сейчас». Лейтенант завалился на колени. Северино Соса умирал. Рядовой снова поставил его на ноги, наполнил легкие ледяным воздухом, зажал лейтенанту нос и, прижавшись губой к губе, подарил ему собственное дыхание.
Рядовой Раттаган заполнил рюкзак валявшимися повсюду припасами, соорудил из тряпок и деревяшек носилки, уложил на них Северино Сосу, нацепил на грудь винтовку FAL и, словно тягловая собака, устремился вниз к подножию горы. Он двигался, пока солнце еще различалось размытым пятном на горизонте, пока оно не скрылось за свинцовый небесный свод. Он полз между гор, сам не зная куда. Он окончательно заблудился.
Когда силы рядового подошли к концу и он уже был уверен, что не сдвинется вперед ни на шаг, Раттаган разглядел на склоне горы тонкую струйку белого дыма, и это, сказал он себе, не последствия бомбардировки. Он осторожно подполз поближе и увидел невысокую трубу дымохода. Рядовой Раттаган снова водрузил на себя драгоценный паланкин, на котором лежал лейтенант, и снова отправился в путь. Когда до дома оставалось лишь десять шагов, измученный, контуженный и почти замерзший рядовой Раттаган потерял сознание.
Когда он вновь открыл глаза, ему отчетливо показалось, что он находится у себя дома. Сегундо Раттаган огляделся по сторонам. На ночном столике возле постели он увидел образок святой Бригитты, такой же, какой стоял в спальне его матери. Чуть дальше, на подоконнике из тонких реек, лежала Библия на английском языке, а на книжной полке Раттаган прочел названия других книг, расставленных без явного порядка. Там находились сочинения Йейтса, Синга и Бёрка, Голдсмита и Свифта, а еще несколько томиков с коричневыми нечитаемыми корешками. Раттаган готов был поклясться, что это библиотека его брата. Задрав голову, в изголовье кровати рядовой Раттаган из своего лежачего положения увидел перевернутый крест с кельтским кругом. Совершенно ясно, подумал он, что этот реечный потолок, теплый и уютный, не часть его дома. Но полную уверенность, что все это только бред его рассудка, внушила ему старинная ирландская песня на гэльском языке, которую Раттаган слышал только из уст своего дедушки. Он приподнялся на локтях и только тогда понял, что под ним действительно кровать. В той же комнате какой-то человек кормил дровами камин в виде саламандры, в котелке побулькивало жаркое. Это был старик, смотревшийся как настоящий дольмен: огромный и согбенный, он выражал каменное равнодушие ко всему на свете. Его седые волосы были собраны в косичку, голубизна глаз подчеркивалась очками без оправы с золотыми дужками. Одет этот человек был в старомодное пальто, черное, поношенное, до самых щиколоток; оно придавало старику вид квакера. Раттаган следил за передвижениями этого гиганта. Куда бы тот ни направился, всегда брал с собой полный стакан виски. Не отрывая взгляда от огня, горевшего внутри саламандры, старик на чистейшем английском языке пробормотал слова, которые рядовой автоматически перевел на испанский:
— Вас можно назвать счастливчиком. Вы отделались только вывихами плечей и коленей, переломом двух фаланг на пальцах, трещиной ребра, перебитой носовой перегородкой да еще кое-какими царапинами. Меня зовут Шон Фланаган.
Рядовой Раттаган еще раз подивился росту этого человека и вдруг заметил, что сам он почти весь обложен лубками.
— В отношении вашего товарища прогноз мой не столь оптимистичен, — заметил старик, указав направо от Раттагана.
Рядовой повернул голову и увидел другую кровать, стоявшую параллельно. На ней умирал лейтенант Северино Соса. Голова его была обмотана бинтами до самых бровей, обе руки его покоились в лубках, правая нога под углом возвышалась над кроватью. Его лейтенант был разобран на куски.
— Все, что вы видите, еще ничего страшного, проблема заключается во внутренних кровоизлияниях.
Старик поднялся с места и подошел к рядовому Раттагану. Уселся на край его кровати и открыл ему рот, изучая прорехи на верхней челюсти.
— Это не боевые раны, — пробормотал старый ирландец, сделав глоток виски. — И это тоже, — прибавил он, осматривая ожоги на мошонке. — Скорее, это напоминает мне пепельницу.
Рядовой Раттаган отвел взгляд. Старик подошел к кровати, на которой лежал лейтенант. Указал на него бутылкой виски и спросил:
— Его работа?
Солдат, не глядя на собеседника, отрицательно покачал головой. Старик почесал голову и сказал по-английски «не понимаю». Потом отошел к саламандре и отвернулся, теребя подбородок.
— Это его работа, — уверенно произнес ирландец и впервые посмотрел солдату в глаза.
Сегундо Раттаган еще раз покачал головой. Старик одним глотком осушил стакан виски, подошел к ночному столику, достал что-то из ящика, поднес закрытую руку к переломанному носу солдата и медленно разжал ладонь. И Раттаган увидел свои два зуба.
— Они лежали в жилетном кармане вашего друга; полагаю, что они принадлежат вам.
А потом он показал рядовому сигару, которую обнаружил в одежде лейтенанта: диаметр ее в точности совпадал с размерами ожогов на коже солдата.
Шон Фланаган удалился куда-то в глубь дома, куда не проникал свет от открытого камина, и вернулся из сумерек с двуствольной винтовкой. Зарядил оба ствола, подошел к Северино Сосе, прицелился ему в лоб и взвел курки. В этот самый момент раздался вопль рядового Раттагана:
— Нет! Умоляю вас, не делайте этого!
Старик взглянул на солдата со смесью удивления и недовольства.
— И почему же нет? — попросту спросил он.
И тогда рядовой Раттаган начал говорить. Он рассказал то, что никогда никому не рассказывал. Он говорил на чистейшем английском языке. Он объяснил старику, почему нельзя убивать лейтенанта и какова его собственная роль на этой войне. Дед Раттагана родился в Белфасте, приехал в Аргентину совсем молодым человеком. Отец Раттагана был домоправителем в усадьбе семейства Анчорена, где бабушка служила гувернанткой; Раттаган говорил о своей матери и об образке святой Бригитты — совершенно таком же, как и тот, что лежал теперь на ночном столике. А еще он рассказал про своего брата. Глубоко вздохнул и снова заговорил. Его старшего брата звали Патрисио, Патрисио Раттаган, и он тоже читал Джойса и Йейтса, Синга и Бёрка, Голдсмита и Свифта, а еще одного ирландца, который на самом деле был аргентинцем, Уолша, Родольфо Уолша. Его брат тоже занимался литературой: Сегундо Раттаган мог бы процитировать наизусть всю книгу, написанную его братом Патрисио. Он рассказал, как однажды июльской ночью 1976 года возле дверей их дома остановился армейский грузовик и из зеленого брезентового кузова выскочил десяток вооруженных мужчин, как они взломали дверь, поднялись по лестнице, схватили его брата, протащили его вниз и избили на улице ногами. Обливаясь слезами, он рассказал, что сам он, Сегундо Мануэль Раттаган, спрятался тогда за дверью и пришел в ужас: он не понимал, что происходит. Он рассказал старику, как в буквальном смысле обкакался от страха. Его детские глаза запечатлели всю эту картину, а после он никогда не простил себе, что ничем не помог Патрисио. Рядовой помолчал, а потом сказал, что больше никогда не видел своего брата. Впервые в жизни Сегундо Раттаган признался, что с тех пор не мог жить спокойно: с течением лет лицо брата постепенно стиралось из его памяти. И все-таки одно лицо так и не забылось: оно появлялось перед ним каждую ночь, словно назойливая мошка. Солдат рассказал старому ирландцу, что так и не забыл лица того, кто отдавал распоряжения, когда увозили его брата. Он рассказал, что с тех самых пор повсюду разыскивал это лицо. В метро, в автобусах, в толпе прохожих, на страницах газет и журналов — пока в один прекрасный день не увидел его в телевизоре: это было коротенькое сообщение о героическом батальоне 63:3, который первым ступил на землю отвоеванных островов. И лицо это не смогло избежать притяжения славы и произнесло свое имя, глядя прямо в камеру: лейтенант Северино Соса. И вот тогда он, Сегундо Мануэль Раттаган, решил записаться волонтером в батальон 63:3. И, указав на человека, лежавшего бок о бок с ним, Раттаган сказал старику:
