Бабка
У меня были мысли начать эту главу необычным и варварским языком Андрея Платонова, или же изысканно по–набоковски с совершенно иным, нетипичным описанием деревянной подставки на которой я сижу в этой главе. Я долго подбирал словосочетания и у меня ни черта не получилось. Не беда. Я уже убил одного зайца — упомянув заветную классику и тем самым создал культурное и уютное настроение. (так что давайте–ка с чашечкой кофе, на зеленом диване….)
Я опишу так: деревянная подставка нужна для того чтобы, взобравшись на нее, дотянуться до двух зеленых баков: один для картона, другой для мусора. Подставка (или же скорее — маленький помост с тремя ступеньками) обита проволокой для того, чтобы не дай Бог не поскользнуться и после не выдоить у компании небольшую сумму денег на зализывание ран. Начальники — хитрые бестии. Безопасность для рабочего класса — это всего лишь боязнь бугров быть засуженными. На самом деле им бы было бальзамом на раны видеть вас в клещах какого–нибудь хитроумного фабричного станка — кричащих как кролик после удара арматурой по мягкому, доброму лбу.
За моей спиной — проволочная сетка, отгораживающая наш склад от пекарни — на широкий двор которой иногда выходит мистический молодой человек и волнующе–пронзительно играет на саксофоне. За пекарней — длинное и шумное шоссе. Далее — неизвестность.
На асфальте рядом со мной — несколько раздраконенных воронами макаронных пакетиков, почерневшая кожура мандарина, два плевка, неизвестный моему слабомеханизированному уму металлический предмет напоминающий шарикоподшипник, и около пятидесяти окурков (считал от нечего делать). Рядом с исцарапанными, побитыми временем складскими дверьми возвышается блестящая горка газовых баллонов около которых строжайше запрещено курить. Можно добавить, что внутренняя сторона дверей испещрена именами крыс, которые скончались в близлежащей крысоловке. Имена самые разные — людская фантазия богата. В данный момент мое любимое имя это «shitbrick»
На этом складе несколько лет назад умер человек. Его нечаянно убил лучший друг. Ирония…Он пригвоздил парня к стене металлической вилкой погрузчика. Пробил ему пах и бедро. Говорят, что пьяный был в тот день. А умер парень от потери крови. Его нечаянный убийца допустил ошибку — вместо того, чтобы оставить все как было до приезда парамедиков — он ударился в панику и дал задний ход. Вилка вылезла и друг его истек кровью за пять минут. Разорвалась артерия на ноге. Думая об этом сейчас — я понимаю, что видимо сделал бы то же самое. Ты пригвоздил человека к стене — он вопит нечеловеческим голосом. Как тут из него эту вилку не вытащить? Это же простой рефлекс, как отдергивание пальца от укусившего пламени….
Я сижу на нижней ступеньке помоста — немного сгорбившись, бормоча что–то простое и пошлое.
Я только что разгрузил грузовик с оливковым маслом. Я смертельно устал. Подростку, который разгружал вместе со мной я сказал, что лично для меня одна из версий ада — это грузовик, который ты разгружаешь и за последним рядом коробок, которого ты так сердечно ждал — оказывается еще один. А потом еще. И так — вечно. Он явно не понял ни слова из моей усталой тирады потому что ответил:
— Да, обед будет скоро.
(Про подростка этого мне нечего вам сказать кроме того, что у него есть странный, врожденный дефект мизинца на руке. Мизинец за ночь скручивается как улитка и каменеет. Когда он просыпается утром — то раскручивая его, кричит от боли.)
Мне очень хочется проковылять в кафе, которое находится совсем рядом с моим складом и тихо заказать там бутылку пива и две стопки виски, но у меня нет денег, а украсть их сегодня невозможно. В головах сотрудников с самого утра, как речные водоросли после удара весел, колыхается подозрительное волнение. Охота на ведьм может начаться в любую минуту. Я чувствую это. Если я буду неосторожен — у меня есть шанс выслушать много ядовитых слов, ощутить мозолистые руки на отрицающем все лице, и может быть даже потерять свой единственный передний зуб, который я называю «рабочий».
Хотя бы можно просто посидеть, послушать плеер, погрызть бутерброды своим «рабочим», поднатужиться при мысли, что до конца рабочего дня еще три часа.
Погрузиться в сонное терпение. Складской анабиоз. Вынужденная анестезия прорывающейся агрессии, потому что если она прорвется и я разойдусь: три часа будут казаться тремя месяцами, а жажда выпить превратится в широкоэкранный психоз, когда все становится темнее и вещи как по–волшебству выпрыгивают из трясущихся рук. Так что лучше я посижу тут в одиночестве пол–часа, подумаю о том, что дома есть родители и старая, злобная, но все таки любимая собака, не дам себе распалиться….возможно день пройдет более менее быстро.
Но мне не дано провести обед одному. Двери склада распахиваются и она, щурясь от солнца, с сигаретой в зубах, приближается ко мне всеми своими сорока восьми килограммами. Ее громадный, пожранный оспой подбородок трясется — она уже что–то говорит, хотя отлично видит, что я в наушниках и ни хрена не слышу. Ей пятьдесят два года. Она живет в трейлере с мужем–диабетиком. У нее трое дочерей (все появились на свет путем кесаревого сечения) и зять, который покончил с собой неделю назад.
Иногда в трейлер привозят погостить ее инвалидку–мать со сломанным бедром. Это большое событие. Она весь день рассказывает мне и всем остальным как ее муж и трое ханыг из соседних трейлеров вносят старого динозавра на руках вместе с ее инвалидной коляской, как осторожно сажают мать в кресло или тащат в туалет, где уже по случаю установлено специальное сидение для пожилых и немощных.
Характер ее невозможен. Она утверждает, что в ее жизни нет места лгуну и вору (ах если бы ты знала!!!), но при этом я могу с твердостью сказать, что большей вруньи и сплетницы я пока что еще не встречал. Ее отношение к определенному человеку может полностью измениться за считанные секунды. Сейчас она возводит вас в святые, хвалит вас, анализирует ваши положительные качества — вы уже серьезно начинаете гордиться собой. Думать, что не все еще потеряно и где–то в глубине вас находится очаровательная, добрейшая личность. Но вот вы отвернулись, или ушли куда–то (ну скажем взять у начальницы новый заказ на две тонны макарон) и когда возвращаетесь — она уже смотрит волком, ее рот крепко сжат, она сопит и тоненько гудит старомодную мелодию тотально игнорируя ваше существование.
Вас нет. Вы — сволочь. Вы ленивый, безответственный мудак, который задерживает работу и портит все к чему прикасается. Да и не только как работник: как человек вы тоже порядочное дерьмо.
Не удивляйтесь, не гадайте — почему так произошло. Вы скорее всего ничего не сделали. Это ее натура. Завтра она словно юркий, сморщенный лилипут будет перебегать от одного работника к другому и едва слышно шептать про ваш подлый, невыносимый характер.
Это моя сотрудница. Она работает на макаронном складе уже семнадцать лет. Несмотря на свой карликовый рост и вес — она разгружает макароны с необъяснимой силой и энергией. Она действительно трудолюбивый человек. Хотя и скрывает это как может. Ее любимые темы для разговора это:
А. Кто и каким образом умер из ее родственников и знакомых. (которых очень много и поэтому истории редко повторяются)
Б. Какие гады, хапуги и мерзавцы наши начальники.
В. Как замечательно жилось раньше и как хреново теперь.
Сейчас она на полставки и два раза в неделю подрабатывает где–то уборщицей. Ее зовут Бренда. Ей всегда есть что сказать. Я дал ей прозвище — Бабка.
Она подходит ко мне. Я улыбаюсь и с сожалением извлекаю наушники. Она начинает. Речь ее длится долго. Я вставляю только «да» и иногда удивленное «мммммм!!!!» при котором сильно морщится лоб и выпучиваются глаза. Сначала мне досадно, но уже через десять секунд досада проходит. Бабка всегда рассказывает что–нибудь отвратительное и необычное. В конечном счете я не жалею, что вынужден был выключить свою музыку. Сегодня я в ее фаворитах. Она в ударе и поток ее сознания направлен прямо на меня.
— Слушай, Стив, ты когда–нибудь смотрел фильм «Человек — Слон»? Смотрел. Я это к тому говорю, что моя знакомая мне такое рассказала, что я спать не могла. А сама она вообще в полном потрясении…Не может никак оправиться от всего этого. Так слушай: у нее есть сестра, которая живет в маленьком домике, буквально в лесу….ну кусты одни вокруг, да деревья… До ближайшего городка три километра по лесной дороге. И, значит, у сестры ее рак. Какая–то жуткая форма. Она умерла в субботу и знакомая моя оставалась с ней все это время. Сестра умерла у нее на руках…Да…Ну так вот у нее в последний месяц по телу пошли метастазы. Ты себе представить не можешь что это было… Какой ужас! Моя знакомая до сих пор трясется. Ну вот, значит, у женщины у этой бедной около носа выросла длинная опухоль. Ну трубка такая… Как у слона хобот. Поэтому я про фильм–то сейчас вспомнила…И на спине тоже наросты вырасти, вся покрыта ими… пальцы отвалились и на их месте что–то новое появилось…Знакомая говорит запах был ужасный в комнате. Сестра ее уже говорить в конце не могла потому что у нее рот тоже чем–то зарос. И вот она значит, день–деньской лежит в этой комнате своей и кричит от боли. Знакомая моя каждый день три километра по лесу ходила в город. Машина сломалась. За морфием в больницу ходила. Одна по лесу. Врачи, негодяи, в обрез таблеток выписали, а сначала, Стив, сначала они вообще не хотели ничего кроме тайленола номер три выписывать…. Невероятно! Невероятно! Ей уже в конце и морфий–то этот не помогал. Так она и умерла… Как раз за день, когда моя знакомая собиралась уезжать… Ее бы в больницу тогда переправили — родственников ведь никаких нет, что ж ей так и сдохнуть в одиночестве? Невероятно… Вот какие теперь врачи… Плевать им на то, что женщина умирает. Швырнули двадцать таблеток в морду и говорят — вали отсюда… Знакомая говорит, что у нее все руки в синяках — она последние два часа ее мертвой хваткой держала. Все что–то хрипела — говорить–то не может…Так вот она ей каждые два часа в рот по таблетке морфия опускала. Долго мучилась — всю ночь колотилась, но слава Богу все таки умерла… Я тебе говорю, Стив, знакомая моя эта — она сейчас сама–то толком говорить не может. Так это все ужасно на нее повлияло… Ужас. Ужас, что с людьми может твориться… Чего это? А, это к нам приехали в офисе принтер чинить… Туда! Туда! Болван… Вот у меня брат тоже от рака легких в девяносто втором умер. Я его каждый день возила в больницу, чтобы ему там перевязки делали. Ну, знаешь, язвы у него нагноились…Он уже тогда не пописать, не покакать сам не мог. Я за ним год ухаживала… Так тяжело все это…У меня, кстати своя собственная сестра в той больнице лежала. В психиатрическом отделении. Десять лет там была пока не умерла. Один раз я здесь на работе была и мне позвонили и сказали, что у нее нервный срыв — она себе волосы подожгла. Я тогда, помню, бросила все, поехала скорее в больницу, а она там обгоревшая — волосы все сгорели только скальп обожженный…. Мне бы сейчас, блядь, самой впору к психиатру сходить: вся эта история с Кевином, ну с зятем моим…Вот уже неделю один и тот же сон вижу: как он идет по платформе в своей красной бейсболке и вот уже приближается поезд и я знаю, что он прыгнет, вот именно сейчас прыгнет и я кричу, зову его, начинаю бежать, а ноги не идут… Тут он прыгает под поезд и я просыпаюсь…Сегодня кстати сертификат о смерти выдали…Жена его, дочка моя, уже неделю с таблеток не сходит…Видишь, Стив, так получилось…У тебя зажигалка есть? Моя что–то не работает… Да…двадцать шесть лет всего, сын маленький, работа хорошая — крановщик. Платят много. А он связался с той дурой, кокаин нюхать стал…Нелепо и страшно все это…Его тогда на платформе камера сняла…Мне хотели показать видео, но я отказалась — зачем мне этот ужас видеть…Он, говорят, с бутылкой виски на платформе был… Его видели в камеру. Мне охранники сказали, что одна секунда — и его могли бы спасти…Но не успели…Полиция его в ту ночь искала. Говорят, что получили информацию, что какая–то женщина избита…Это он свою любовницу, значит, прибил, а потом и прыгнул под поезд…Страшная смерть… А знаешь что мне внук мой вчера выдал? Я, говорит, бабуля, всех ненавижу! Ты подумай: пять лет ребенку, а уже такие слова…Ну он конечно натерпелся…Второй случай в стране за последние десять лет…Теперь его никуда не пускают — в бассейн нельзя потому что родители других детей видят у него эти пятна на теле, на руках и думают, что у него оспа, или еще что похуже…Да вот теперь видишь — и отца у него нет. Каждый день спрашивает: мама, а когда папка придет? А что она ему сказать может? Что твой папа под поезд прыгнул? Теперь не знаю кто его будет к доктору на облучение возить…Я с ним там в этой камере три часа сидеть не могу. Я там сдохну… Несчастный ребенок… Муж мой наверное с ним поедет…Ты представь: там же в камере этой ебанной надо до трусов раздеваться — жара, лампы светят…Ну даст Бог, поможет. Если нет — то уж и не знаю чего делать. Мать его тогда вообще свихнется… Она ведь сама нестабильная… Когда ей шестнадцать было — стала амфетамины принимать. Воровать у нас начала… Два года ей понадобилось чтобы оправиться…Дура…Вот теперь с ребенком одна осталась… Я решила, что Рождество с ними проведу. Это, Стив, очень трудное время, когда ты один — надо чтобы с тобой кто–нибудь был. Я сегодня в два тридцать домой еду — мы с мужем поедем в дом престарелых. Там встреча ветеранов. Мы каждый год ездим — помогаем там все организовать, на стол накрываем… Видишь какие у нас начальники… сукины дети: выбросили вчера сто пачек макарон на помойку. Ну что им стоило отдать их неимущим, которые на Восточном Хастингсе загибаются? Я им говорила: мы с мужем машину наймем, приедем, заберем все макароны и потом их сдадим в благотворительную столовую, ну в ту, знаешь, которая около церкви и того места где наркоманам можно безопасно уколоться. Так не позволили! Дешевые сволочи….Вот так, Стив, чем больше у тебя денег тем ты жадней…И нет им до нас никакого дела… Им, Стив, абсолютно по хую, если нам на башку поддоны с маслом упадут. Я вчера им говорила: скажите Рику, чтобы он масло переставил — поддоны качаются, они там на соплях держатся! Доски старые… Чуть что и голову проломят. И нам даже скорую не вызовут…. так и оставят подыхать на цементе как собак…Мне что ли масло переставлять? Мне погрузчик водить? У меня, посмотри, какие ноги… Дай штанину закатаю…Вот! Видишь — опять вена лопнула. Это меня, Стив, это место довело… Оно любого довело. Вот, Дональд, почти что дуба дал…К тому все и шло. Ты тоже когда–нибудь это почувствуешь… А в офисе эти свиристелки — в тепле сидят, жопы от стула оторвать не могут…У них–то рождественские бонусы побольше наших будут. Конечно — кто мы такие? Нам в столовую и стулья–то дали поломанные. И не топят! Декабрь на дворе, а на складе не топят. Я сегодня трое штанов ношу и все равно дрожу от холода! Мне иногда кажется, что я уже умерла и остываю…Потрогай руку….Видишь! Да тут на улице теплее, чем там у нас, ей–богу! Сколько времени? Двенадцать тридцать? Пора…Пойду назад… Погреюсь в столовой — там хотя бы еще топят… Заказ трехстраничный пришел и конечно его дали именно мне…Подохни, Бренда, а к часу тридцати — сделай….
