Сергей Гавань - Смарагдовый трон (роман)

Эти слова вдохнули в Гирема новые силы.

- Тихо! - крикнул он, и люди замолкли, глядя на него и ожидая его решения.

- Эта женщина, которую наша семья долгое время считала своим членом, созналась в том, что она ведьма. Властью, данной мне отцом, я приговариваю её к смерти через сожжение на костре. Принесите огонь!

Толпа ликующе загудела и вдруг расступилась в стороны, подобно воде, в которую швырнули увесистый булыжник. Сильный голос заставил толпу умолкнуть.

- Молодец, сын! Я в тебе не ошибся. А теперь покарай Одержимую, как подобает моему наследнику. Сожги её Словом Огня!

Рензам Рект вернулся домой.

Короли и аристократы Изры бахвалятся тем,

что их королевство обладает городом-жемчужиной, прекрасным и загадочным Шуруппаком.

Разочарую их - Шуруппак никогда не являлся,

не является, и не будет являться "их" городом.

Шуруппак - это город-государство.

Шуруппак - это чужеродное тело на карте Изры.

Шуруппак - это планета, принадлежащая существам, которых мы называем Диастрийцами.

Дунфуналь Маэльдун, "Дождливые дни, когда безумие отступает",

1095 год от создания Триединой Церкви.

Триксель Нурвин стоял на корме ладьи, завернувшись в тяжёлый плащ со слежавшимся мехом, и вдыхал сырой утренний воздух Сиары.

В спокойных прозрачных водах реки виднелись тёмные кущи подводных трав, а широкие зелёные листья кувшинок податливо расступались перед деревянным носом ладьи. Волны ударялись о борт с тихим убаюкивающим плеском. В контраст им резко и часто кричали чайки, кружившие в небе и иногда спускавшиеся к поверхности воды, чтобы поймать мелкую рыбёшку. Совсем недавно ладья оставила за кормой широкие воды Бруссового океана и теперь плыла в виду зарослей рогоза и ореховых рощ. Далеко впереди в знойной дымке смутно угадывались очертания двух горных гряд, расходящихся в стороны.

Триксель вслушивался в тихий плеск волн и шум мерно поднимавшихся и опускавшихся вёсел. С носа тридцативёсельной ладьи доносились вялые разговоры мореходов. В девяти случаях из десяти они искрили бы юмором и всячески радовались концу месячного путешествия вдоль границ промозглого ветра и бесплодных скалистых берегов. Но сейчас выпал тот самый редкий случай, когда северные мужчины, крепкие, закалённые морем и солью, откровенно говоря, боялись приближаться к месту назначения.

Потому что они плыли в Шуруппак.

- Ну и жара, - ворчал сидевший у кормы седовласый мужчина по имени Фрирнед. - Вроде бы умеренный пояс, а парит слишком даже для июня.

Всё ещё разглядывая поблёскивающие на солнце ореховые листья, Триксель презрительно усмехнулся. Ещё бы ему было не жарко. По лицу видно, сколько гадости собралось в теле морехода из-за злоупотребления мрашкой. Подумав про выпивку, горбун неуклюже развернулся, привычно схватился рукой за бок, а другой потянулся к бурдюку, лежавшему на корме среди прочих его вещей. Уродливый горб он ощущал всегда - тот мозолил спину, какое положение ни займи. Триксель представил, как выглядит со стороны - высокий и тощий, напоминавший клинок серпа.

Наследие, доставшееся ему от союза отца-человека и матери-диастрийки.

Поморщившись, Триксель отпил из бурдюка. Густая тёмная жидкость отдавала пряностью и хорошо прогревала нутро. Он пил лишь потому, что сейчас вино было особым лекарством от особой болезни, которая называется страх.

Несмотря на тёплую погоду, его знобило. Шуруппак был родиной матери, прекрасной Амфирен, которая безнадёжно влюбилась в Берруна Нурвина, владетеля обширных территорий на Кебейской равнине. Когда Амфирен сбежала вместе с ним, в Шуруппаке её прокляли, а Берруну и его потомкам заказали сюда дорогу.

Чтобы удостоиться аудиенции Лугаль Зифрен, Трикселю пришло хорошенько сторговаться с таном Двином, правой рукой ярла Маэльдуна, который в свою очередь имел некие связи с диастрийским лугалатом. Чересчур смышлёный для северянина, Двин выжал из Трикселя все "соки", прежде чем согласился представить его Зифрен.

Триксель отпил ещё раз, глядя поверх бурдюка на ладную фигуру тана, который сидел на носу с закрытыми глазами. Всё в этом человеке вызывало в нём смесь раздражения, зависти и уважения. Его раздражало, что Двин говорит о нём со своими товарищами так, словно бы его здесь нет, что он никогда не упускает шансы уколоть его какой-нибудь издёвкой, и как он демонстративно мочится с ладьи в воду, при этом поглядывая на него с наглой ухмылкой. Всем своим видом Двин выказывал своё неуважение и даже презрение, словно горбун не был отпрыском одной из знатнейших семей королевства. На протяжении всего пути Триксель искал причины такого отношения и неизменно приходил к мысленному изображению своего проклятого горба, при рождении превратившего его в скрученного червяка.

Триксель завидовал горделивой осанке и стати тана, подобающим скорее аристократу, чем человеку, жившему бок о бок со скользкими рыбами, вонючими тавернами Хесме и бледноглазыми женщинами с обветренной и обшелушенной кожей. Он завидовал тому, как тан легко находит общий язык с грубыми людьми и принимает в основном правильные решения.

Вместе с тем, как бы Трикселю не хотелось признавать, Двин вызывал у него некоторую симпатию. При первой же с ним встрече он почувствовал в нём нечто родственное. Может быть, некую постоянную изменчивость. Когда он отдавался праздности и веселью, он делал это естественно и самозабвенно, но потом Триксель мог увидеть его задумчиво глядящим на звёзды, читающим книгу или играющим на флейте одну из завораживающих Мелодий Севера. К тому же, как понял горбун в ходе беседы с таном, тот был человеком жадным до знаний и весьма дальновидным.

Триксель мрачно посмеялся над самим собой, представив, как выглядит его физиономия в глазах Двина. Провёл рукой по щеке, пропуская между пальцев мягкие тёмные волосы. Да, вот уже и борода появилась. И как он ещё ни разу за тридцать с лишним лет не научился бриться? Семейный брадобрей наверняка ужаснётся, когда увидит его, несколько месяцев бороздившего воды трёх океанов, а бедный отец уже и подавно не узнает своего сына.

Вечерело. Мореходы продолжали грести, сменяя друг друга для отдыха. Дневной зной спал, в спину дул свежий ветерок. Сиара была широка даже у истоков, особенно теперь, в пору летних ливней. Остались позади ореховые рощи, вокруг расстилались возделанные поля, на которых уже буйно колосилась пшеница. Наёмные рабочие из числа людей, которым не нашлось места в самом городе, работали здесь, кормя и себя, и горожан, и диастрийцев. Две горные гряды выросли, нависая над мореходами и поражая своими исполинскими размерами. Но даже Сиарские Горы представлялись Трикселю лишь кочками в сравнении с Джихалаями, горами тысячи ущелий и сотен пиков.

Река сделала крутой поворот влево, скрывшись за пятачком ивняка, подступившего вплотную к воде. И чем дальше шла ладья, тем шире мореходам открывался протянувшийся между двух горных отрогов берег. Разговоры стихли, все как один разглядывали приближавшуюся гавань. Вдоль набережной уместилось около двадцати каменных пирсов, у которых стояло, по меньшей мере, несколько десятков длинных чёрных кораблей. Были тут и другие суда - неуклюжие и громоздкие в сравнении со стройными диастрийскими собратьями. В них Триксель с лёгким удивлением узнал торговые галеи из Канстеля. Справа, будто выросший из скалы, возвышался чёрный ствол Звёздного Маяка, сияющий путеводным огнём на фоне рдяного неба. Раскрытый над ним купол голубого света путешественники увидели, едва подойдя к устью Сиары.

Ладья подплыла достаточно близко, чтобы разглядеть на причале людей.

- Что-то я не вижу здесь диастрийцев, - заметил Фрирнед, оглядывая пристань.

- Они не настолько отличаются от людей, что бы ты мог сходу их различить, - раздражённо объяснил Триксель, чувствуя, как горб пригибает его к земле. - Но ты прав - я тоже их не вижу. Видимо, слухи правдивы - диастрийцы не любят находиться среди людей. Они лишь едят, пьют и предаются странным ритуалам поклонения многочисленным божествам. Ещё они торгуют с нами через доверенных посредников.

- У них почти всё делается через посредников, - перебил его Двин, закрепляя фибулой в виде рыбьей головы свой тёмно-синий плащ. - Готов поклясться, что через посредников они бы и срали, и трахались, если бы могли.

Мореходы ответили нехитрой шутке дружным хохотом. Триксель состроил кислую гримасу, понимая при этом, что тан пытается таким способом успокоить своих людей. Двин посмотрел на него, тонкие губы скосились в ухмылке.