Я ускорила темп. Я не знаю, почему, но вдруг вокруг меня все, что было черным, показалось мне куда ярче самых разноцветных вещей. Рядом прошел мужчина в ярких черных ботинках. Еще один – в ярко-черных брюках. Промелькнула черная дверная ручка. Черная скамья. Все было черным. Темным. Мои волосы были темными. Мои глаза были темными. Темным было и ночное небо. Темнота затопила меня. Я захлебывалась в ней. Она текла по моим венам, пряталась в голове, и мне было очень плохо. Нет ничего страшнее, чем видеть что-то темное и понимать: оно отражает то, что чувствуешь внутри. Дороти. Дороти видит вещи такими же яркими и положительными, какими они должны быть. Мое же зрение испорчено уже давно – и тут ничего не попишешь.
* * *
Было время, когда я подбирала все найденные мной по пути домой предметы – грязные монеты, серьги с фальшивыми бриллиантами, скомканные газеты, посеребренные скрепки. Но все это закончилось, когда однажды я принесла домой мертвую мышку. Дейзи разоралась, тут же потребовала выбросить ее и обвинила меня в том, что я устроила ей сердечный приступ. Я думала, что произошло бы, если бы у нее и правда случился приступ. Я бы осталась сиротой и, возможно, меня бы усыновили какие-нибудь психопаты. И все из-за какой-то мертвой мыши. Вряд ли я сейчас была бы такая же сумасшедшая.
* * *
Во время обеда Дейзи и я сидели тихо. Словно мышки. Мертвые мышки. Каждый раз, когда имя Джеймс всплывало в моей голове, надо мной словно раздавался раскат грома. Джеймс. Было трудно сосредоточиться, потому что мне просто хотелось его поскорее убить.
– Мне звонила директор, – начала Дейзи, – сказала, что ты все контрольные пишешь на «отлично», но при этом не делаешь домашнее задание.
Я пожала плечами.
– Думаю, что ты не так глупа, в конце концов. Может, если будешь выполнять домашку, тебя допустят учиться в общем классе.
Она правда так думает? Это действительно точка зрения Фишер? Или Дейзи просто выдумывает?
– Так она сказала, по крайней мере. Не знаю, одобряю ли я эту мысль. Не уверена, что ты сможешь снова адаптироваться к нормальным детям и нормальной жизни. Я думаю, что лучше, если не торопиться.
Я просто девочка без слов, но мой разум работает быстро. Мой разум живой и подвижный. Посмотрите в мои глаза – и вы увидите бесконечную Вселенную, шторм, машину, которая никогда не останавливается. Я всегда думаю. Я часто себе противоречу.
«Я сошла с ума, я в своем уме, я убийца, я невиновна». Знаю. Но я не могу с собой ничего поделать – мои мысли меняются в зависимости от состояния моего ума. Как рябь на воде зависит от силы ветра. Вода никогда не останавливается, она течет. Вот и мой разум течет. Может, он и не величайший разум на свете. Но уж точно и не медленный.
– К тому же, – сказала Дейзи, – ты плохо работаешь в классе. Игнорируешь распоряжения учителей, занимаешься своими делами. Как будто оглохла.
Знаешь, что, Дейзи? Я могу слышать тебя изнутри. Твое сердцебиение. Слышу, как твой маленький убогий умишка работает, как скрипят его шестеренки. Я слышу, как дышит твоя душа. Знаешь, что она шепчет мне? Что ты состоишь из демонов. Больших и маленьких, толстых и худых. Они сочатся из твоих пор и видны по твоему взгляду. Я хочу, чтобы демонов стало слишком много, и тогда ты бы распухла и взорвалась. Это было бы восхитительно. Тогда ты наконец перестала бы меня стесняться и жаловаться, перестала бы меня бояться. Я твой ребенок – по крайней мере, была им.
* * *
Следующий день был воскресеньем, и я позволила себе выходной – выбросила из головы Джеймса и Джорджа и весь день читала свою книгу. Так у меня появилось какое-то занятие помимо обдумывания своего коварного плана. Было здорово снова читать и слышать в голове голос Дороти.
В понедельник я решила пойти в магазин сладостей и разузнать о Джордже. Я хотела нарвать для него цветов в парке, чтобы ему стало лучше. Мне нужно было знать, как он чувствует себя сейчас, чтобы понять, как отомстить за него Джеймсу – ударить ножом в живот или пустить пулю в голову.
Что вы сказали, доктор? Мои мысли слишком жестоки для ребенка моего возраста? У меня доброе сердце – или, по крайней мере, оно таким было, – но, пожалуйста, вы должны мне верить: только так я могла спасти себя от этой жуткой наползающей на меня тьмы. Многие в этом мире становятся убийцами. Некоторые люди морят себя голодом, чтобы убить в себе ненависть. Другие же убивают свои тела, режут вены, чтобы избавиться от пустоты. Неужели мой поступок выглядит ужаснее?
Я прошла несколько кварталов, несколько раз перешла через дорогу и наконец приблизилась к тому месту, где еще несколько дней назад мы разговаривали с Джорджем…
Но… магазина больше не было. Не было и ярко-розовой вывески. Все исчезло: и мороженое, и леденцы, и конфеты, и шоколад. И вдруг, хотя я так долго их блокировала, все воспоминания о Джордже вернулись разом. Как будто они пошли на дно, но теперь снова всплыли на поверхность. Я вспомнила одну историю, и мне стало очень больно.
– Да, ваша дочь приходит сюда довольно часто. Вчера я помогал ей делать домашнее задание.
– Ох, правда? Она не рассказывала. Спасибо вам огромное, я ценю это. Но наверное, ты приходила не только из-за домашнего задания, но и полакомиться конфетками? – спросил Олли и посмотрел на меня с улыбкой. – Так вот почему от тебя так пахло сладким!
Я посмотрела на этих двоих, пытаясь подавить смешок, в то время как они беззаботно смеялись. День был таким безмятежным: через окно в магазин проникали ярко-оранжевые солнечные лучи, и все конфеты, казалось, были сделаны из золота, и я помню, как нежно улыбалась, прося Вселенную, чтобы та дала Джорджу как можно больше поводов для счастья.
* * *
Редко встретишь человека настолько спокойного и легкого, человека, который обладает необыкновенным даром ценить простоту. Жаль, у меня не хватило смелости найти его, чтобы убедиться, что он в порядке, но теперь у меня была куда более важная цель. Убив Джеймса, я бы восстановила справедливость не только для себя, но и для Джорджа тоже. Надеюсь, этого будет достаточно. Потому что больше я ничего сделать не могла.
* * *
Я смотрела на то, что теперь было на месте магазина. Супермаркет. На окне висела вывеска: «НАПИТКИ – ЕДА – ПРЕССА». Я заглянула в окно. В магазине были три стеллажа. В одном разложены упаковки чипсов, конфет и бутылки с газировкой, в другом – журналы, а в третьем я увидела бутылки спиртного. В углу виднелась дверца, над которой висела занавеска из бамбука, и оттуда только что вышел парень. Лица его я не разглядела. Он сел за стойку, взял журнал и начал читать. Я ушла.
* * *
Если бы Дейзи была сделана из веток, я бы сломала ее на части и склеила бы из них крошечную лодочку. Наполнила бы водой ванну и пускала бы лодочку в ней. А потом достала ее из ванны, швырнула из окна и с удовольствием наблюдала бы, как ее переедет первый попавшийся автомобиль.
* * *
Я сидела за партой, пробегая пальцами по страницам своей книги, глядя в потолок. Не обращая внимания ни на учителя, ни на одноклассников. Я когда-то где-то вычитала, что читающие люди по статистике живут дольше. Если это правда, мне, должно быть, столько же лет, сколько и всему нашему миру. Только я ненавижу свою жизнь. А вот читать обожаю. Думаю, чтобы удовлетворить мою страсть к чтению, не хватило бы и вечности.
– Блю, пожалуйста, убери свою книгу со стола! – учительница прервала мои рассуждения. Я покачала головой. Она вздохнула. Другие дети развернулись ко мне.
– Блю, пожалуйста, убери книгу со стола! Ты хочешь, чтобы я опять тебя отправила к мисс Фишер?
Я снова покачала головой.
– Тогда, пожалуйста, убери свою книгу со стола и посмотри внимательно на доску.
Посмотри внимательно. Учителя всегда повторяют одно и то же. Дурацким голосом, словно заезженная пластинка. Обрати внимание, делай домашнюю работу… Бла-бла-бла. Тупые учителя с их тупыми голосами. Ненавижу. Их тупые конечности на тупом теле, идиотские носы. Тощие коленки. Так называемые пальцы на ногах. Зачем они вообще нужны?! А?! Зачем они нам?!
* * *
Олли часто покупал мне лимонад. Потом закуривал сигарету и смотрел, как я потягиваю лимонад через трубочку. Каждое воскресенье. А потом его уже не было рядом по воскресеньям. И по понедельникам. И по вторникам. И по средам. Он был слишком занят зарабатыванием денег для Джеймса. А потом его и вовсе не стало.
Из нас двоих кто-то должен был умереть. Либо Джеймс, либо я. Так скажите мне, доктор, вы бы дали девочке умереть, а монстра оставили бы в живых? Скажите, вы, долбаный придурок! Ой, простите, пожалуйста. Нельзя ругаться. Вы же меня учили. Никакого насилия. Никакой ненависти. Нет – ссорам. Помнить об этом, где бы я ни была.
А может, я люблю насилие! Разве так не может быть? А может, я люблю ненавидеть и ругаться последними словами! Простите. Я прошу прощения.
