В главе, посвященной терроризму и заложникам, Слоун прямо написал о том, “с каким стыдом американцы узнали в 1986—1987 гг., что правительство США купило свободу группке своих заложников на Ближнем Востоке ценою жизни тысяч иракцев, которые полегли и были искалечены не только на полях сражений между Ираном и Ираком, но и в тылу”.
Эти люди погибли, писал он, потому что США снабжали Иран оружием в уплату за выпуск заложников. “Современные грязные тридцать сребреников” — так охарактеризовал Слоун эту расплату оружием, подкрепив свои слова цитатой из Киплинга.
Особой похвалы, кроме приведенного выше, удостоились следующие высказывания Слоуна:
“Ни у одного политического деятеля не хватит духу сказать это вслух, но заложников — в том числе и американцев — следует считать людьми приговоренными.
С террористами можно говорить только языком контртерроризма, ибо это единственный язык, который они понимают: надо, по возможности, их выслеживать и исподтишка уничтожать. Никогда нельзя — прямо или косвенно — идти на сделку с террористами или платить им выкуп — никогда!
При поимке с уликами террористам, которые сами не соблюдают норм гражданского права, нельзя давать возможность прибегнуть к помощи законов и принципов, которые они презирают. Англичане, глубоко уважающие закон, вынуждены порой отходить от него в целях защиты от порочной и безжалостной ИРА.
Что бы мы ни делали, терроризм не исчезнет, потому что правительства и организации, поддерживающие террористов, в действительности не хотят идти ни на какие соглашения и договоренности. Это фанатики, использующие других фанатиков для достижения своих целей.
Мы, живущие в Соединенных Штатах, не избавлены от терроризма — скоро и нам предстоит столкнуться с ним на собственном дворе. Но ни психологически, ни как-либо иначе мы не подготовлены к этой не знающей границ, безжалостной войне”.
Когда книга вышла в свет, кое-кто из начальства Си-би-эй занервничал, опасаясь, как бы утверждения о том, что “заложников следует считать людьми приговоренными” и что террористов надо “исподтишка уничтожать”, не вызвали в политических кругах и среди широкой публики возмущения против телестанции. Как выяснилось, тревожились они напрасно и вскоре тоже присоединились к славившему Слоуна хору.
Широко улыбаясь, Слоун отложил в сторону листок с солидной цифрой гонорара.
— Ты это вполне заслуживаешь, и я горжусь тобой, — сказала Джессика. — Особенно если учесть, что ты не из тех, кто хватается за любой предлог, лишь бы вызвать полемику. — И, немного помолчав, добавила:
— Кстати, звонил твой отец. Он приезжает завтра рано утром и намерен пробыть у нас с неделю.
Слоун поморщился.
— Что-то он зачастил.
— Одиноко ему, да и стар он становится. Может, когда ты доживешь до его лет, и у тебя появится любимая невестка, с которой тебе захочется вместе пожить.
Оба рассмеялись, зная, как любят друг друга Энгус Слоун и Джессика и насколько они ближе друг другу, чем отец и сын.
Отец Кроуфорда уже несколько лет жил один во Флориде, после того как умерла его жена.
— Я рада, когда он с нами, — сказала Джессика. — И Никки тоже.
— О'кей, тогда все прекрасно. Но пока отец будет тут, постарайся использовать свое великое влияние на него, чтобы он перестал вещать насчет чести, патриотизма и всего остального.
— Я понимаю, о чем ты. И постараюсь сделать все, что смогу.
Объяснялся этот разговор тем, что старший Слоун никак не мог забыть своего героического вклада во вторую мировую войну — он был старшим бомбардиром в авиации и получил за свои заслуги Серебряный крест и Крест за отличные полеты. После войны он работал бухгалтером — карьера не блестящая, но обеспечившая ему пристойную пенсию и независимость. Тем не менее годы, проведенные на войне, продолжали занимать главное место в воспоминаниях Энгуса.
Кроуфорд уважал военные заслуги отца, но знал, каким занудным мог быть старик, когда садился на одного из своих любимых коньков и принимался разглагольствовать о том, что “исчезли нынче цельные люди, заботящиеся о моральных ценностях”.
Джессика же умела спокойно пропускать мимо ушей эти проповеди.
Кроуфорд и Джессика продолжали беседу и за ужином — это было их любимое время. Ежедневно приходила прислуга, но ужин Джессика готовила сама, стараясь все так устроить, чтобы после приезда мужа как можно меньше времени проводить на кухне.
— Я знаю, — задумчиво произнес Кроуфорд, — что ты имела в виду, когда сказала, что я не из тех, кто стремится вызвать полемику. На протяжении моей жизни я, пожалуй, далеко не всегда при первом же случае высказывал свое мнение. Но я твердо стою на позициях, изложенных в моей книге. И по-прежнему на них настаиваю.
— Ты имеешь в виду терроризм?
Он кивнул.
— С тех пор как это было написано, я не раз думал о том, что и как способны и могут сделать террористы тебе и мне. Поэтому я принял некоторые меры предосторожности. До сих пор я не говорил тебе об этом, но ты должна знать. — Джессика с любопытством смотрела на него, а он продолжал:
— Тебе никогда не приходило в голову, что такого человека, как я, могут выкрасть, что я могу стать заложником?
— Я думала об этом, когда ты был за границей.
Он покачал головой:
— Это могло бы произойти и здесь. Всегда ведь что-то случается впервые, а я, как и многие другие на телевидении, работаю, так сказать, в аквариуме с золотыми рыбками. Если террористы начнут орудовать в США, — а ты знаешь, я считаю, что это произойдет и произойдет скоро, — люди вроде меня станут притягательной добычей, так как все, что мы делаем или что с нами делают, получает широчайшую огласку.
— А семьи? Они тоже могут стать объектом нападения?
— Едва ли. Террористам нужно имя. Человек, которого все знают.
— Ты упомянул про меры предосторожности, — с беспокойством сказала Джессика. — Что это за меры?
— Меры, которые будут приняты после того, как меня возьмут заложником.., если это произойдет. Я разработал их с одним знакомым юристом, Саем Дрилендом. Он знает все в деталях и имеет право довести это до сведения публики, когда потребуется.
— Что-то мне не нравится этот разговор, — сказала Джессика. — Ты меня разволновал. Ну какие меры предосторожности могут помочь после того, как зло свершилось?
— До того придется полагаться на телестанцию, — сказал он, — будем надеяться на ее защиту, а кое-что уже делается. Но если это случится, я бы не хотел, как я и написал в своей книге, чтобы за меня платили выкуп, даже из наших собственных денег. И я сделал на этот счет соответствующее заявление — в официальной форме.
— Ты хочешь сказать, что все наши деньги будут тотчас заморожены?
Он отрицательно покачал головой:
— Нет. Я бы не мог это сделать, даже если б захотел. Почти все, что мы имеем, — этот дом, банковские счета, акции, золото, иностранная валюта, — принадлежит нам обоим, и ты, как и сейчас, сможешь распоряжаться всем по своему усмотрению. Но после того как мое заявление будет опубликовано и все будут знать мою точку зрения, мне бы хотелось, чтобы ты не поступала вопреки ей.
— Ты что же, лишаешь меня права самой решать?! — возмутилась Джессика.
— Нет, дорогая, — мягко возразил он. — Я просто хочу снять с тебя бремя ответственности и не ставить тебя перед дилеммой.
— Ну а если телестанция готова будет заплатить выкуп?
— Сомневаюсь, но они, безусловно, не станут это делать против моей воли, которая зафиксирована в моей книге и повторена в заявлении.
— Ты сказал, что станция предоставляет тебе определенную защиту. Я впервые об этом слышу. Что это за защита?
— Если кто-то угрожает по телефону, или приходят какие-то идиотские письма, которые можно понять определенным образом, или появляются слухи о возможном нападении — такое происходит на всех телестанциях, особенно в отношении ведущих, — приглашают частных детективов. Они занимаются тем, чем обычно занимается охрана: ведут наблюдение за зданием Си-би-эй. Со мной так уже было не раз.
— Ты мне об этом никогда не говорил.
— Да, наверное, не говорил, — сказал он.
— А о чем еще ты мне не говорил? — В голосе Джессики звучало раздражение, хотя она явно еще не знала, злиться ли на то, что он что-то от нее скрывал, или же тревожиться.
— Про телестанцию — больше ни о чем, но есть еще кое-что, о чем я договорился с Дрилендом.
— Это будет слишком нахально с моей стороны, если я попрошу тебя рассказать и об этом?
— Да нет, тебе это нужно знать. — Слоун предпочел не обращать внимания на сарказм, к которому иной раз прибегала жена, когда особенно волновалась. — Нынче, когда человека выкрадывают, — не важно, в какой части света, — террористы непременно делают видеозапись: они вынуждены ее делать. Затем эти видеозаписи иногда появляются на телевидении, но никто не знает наверняка, были заложники сняты добровольно или по принуждению и, если по принуждению, то какого рода. Однако если заранее договориться о системе сигнализации, человек, оказавшийся заложником, может таким путем дать кое-что понять. Кстати, сейчас все больше и больше потенциальных заложников оставляют у своих юристов заранее разработанный код.
