Я доводила себя до обморока, репетируя в балетном зале сутки напролет. Но танец был единственной вакциной, которая вводилась в душу. Я обращалась к зрителям и им, не ведающим ничего о моей жизни, исповедовала свои чувства. Мне хотелось единственным жестом руки передать верность возлюбленному. Мне безумно нравилось играть сильных и волевых молодых женщин, сраженных любовью и бесстрашно вонзающих нож в сердце любимого или врага.
Ожидание стало томлением, а потом перешло в отчаяние. Я чувствовала себя Жизель, которая умирает раньше физической смерти — в тот момент, когда закрывает в отчаянии лицо. Иногда я жила сценой, забывая о себе. А потом словно просыпалась, опустошенная и полностью обессиленная. Я презирала людей за то, что они когда-то придумали войны. Обвиняла судьбу за ее лихие повороты. Ненавидела тех, кто был счастлив.
На день рождения написала одно и то же желание 12 раз — быть с тобой. Сожгла лист и развеяла пепел по ветру. Я ждала. Ночами и днями, рассветами и закатами. Я молилась Богу о том, чтобы ты поскорей вернулся домой — целым и невредимым. Я подавала нищим на хлеб, кормила бездомных собак, ездила в детский дом с чемоданами вещей, исполняла балетные партии в инвалидных домах. Я все делала для того, чтобы быть хорошей перед тем, кто находится над нами и дергает за ниточки судьбы.
Во сне Паша всегда находился со мной — то мы гуляли вдоль речки, то отмечали свадьбу, то я знакомилась с его родителями, а то просто о чем-то мы болтали, свесив ноги с высокой кровати. Так прошла весна, за ней лето, осень… От зимнего холода не спасало даже отопление. Градусы опускались все ниже, ветер завывал все сильнее, а черные мешки туч на небе то и дело вытряхивали на землю снег. Неделю почтальон проходил мимо моего ящика. Сердце сжималось от волнения и бешено колотитлось от дурных мыслей. Что-то случилось. Предчувствие надвигающейся беды я ощутила, как собака чует смерть. Не беды, а катастрофы, трагедии.
Белый конверт… от Славы… В начале он, как всегда, написал ряд красивых нежных фраз, а потом… убил меня. Двумя «пулями»: «Пашка погиб». Утром тело занемело так, что я уже не могла пошевелить ни одной конечностью. Всю ночь я просидела, уставившись в темноту, и не понимая, что нужно сделать, чтобы встать с кровати и пойти куда-нибудь. Ничто не могло привести меня в чувство. Врач выписал мне больничный и велел выспаться. Он не мог понять, что мне вырезали внутренний орган — любовь.
Сны стали кошмарами, как и вся жизнь. Из зеркала на меня смотрели осколки души. Через месяц я вышла на улицу. Тень плелась впереди меня, словно демон в черной накидке вел меня в подземное царство. Где-то я слышала, что тени не позволено любить, да и вообще чувствовать что-либо, и если она совершит этот грех, то будет жестоко наказана… Я шла за тенью, как на распятие, и чувствовала себя наказанной. Больше всего на свете мне хотелось проснуться и оказаться в объятиях… мамы, которую я никогда не знала. Тень у человека, как любовь, одна-единственная. Утешение я могла найти только в мыслях о загробном мире, где влюбленные, по легенде, встречаются. Мир стал черным, тихим и чужим. Если не вся, то одна половина души совершенно точно иссушилась. Когда-то я услышала фразу: «Женщины любят только тех, кого не знают», наверное, в ней есть правда. Я никогда не знала Пашку, но была готова отдать за него жизнь.
Но однажды весной, когда канонадой грохотал гром и сверкали молнии, словно в последней битве света и тьмы, вернулся Слава… Живой.
Жизнь продолжается после смерти. Быть может, это отражение и всего лишь ее тень, но я начинаю понимать, какой на календаре значится день недели, число и месяц. Ко мне приходит осознание того, что в мире находится место всем — брошенным детям, малолетним проституткам, сумасшедшим старикам, заключенным, просвещенным, уродам, моделям, животным и даже призракам. Неужели только мне нет места среди людей?
Нарыв, образовавшийся в душе, никак не проходит. Я все время вглядываюсь в толпу, чтобы встретить среди тысячи глаз его — родные, теплые голубые глаза, похожие на озера.
Меж тем Слава изменился. Он возмужал, окреп и стал настоящим мужчиной. Из мечтателя и поэта он превратился в писателя. Он тот, кто проводил мою любовь в вечное царство, кто закопал ее в земле и был последним, кто дотронулся до нее рукой. Только поэтому я вообразила, что благодарна Славе и должна любить человека, притронувшегося ко моей любви. Быть может, я должна была его ненавидеть за то, что он остался жив, а Паша… Нет. Не хочу ни произносить вслух, ни писать об этом. Радости забываются, а печали никогда…
Любовь — это мост к молитве. Под покровом веры мне становится тепло и уютно, гражданская война внутри меня, когда одна часть твердит: «Храни верность Паше», а другая: «Прими любовь Славы», — затихает. Привыкаю. К его словам, ласкам и заботе. Нахожу в нем утешение. Но понимаю, что никогда не смогу раскрыть ему душу и признаться в том, что сердце мое больше ни с кем не будет — ни с ним, ни с другим. Быть может, кто-то меня осудит за такой поступок. Но я не святая и никогда ею не буду. Я женщина, которая однажды преклонив колени перед любовью, осталась ей верна.
Но жизнь неумолимо идет дальше, иногда мне кажется, что лучшее, что я могу сделать, — это подарить кому-нибудь хоть немного счастья. Моя душа прекрасно чувствует Славину, его трепетное отношение ко мне. Я не могу его отвергнуть, потому что для любви все двери открыты, и его любовь помогла мне выйти из состояния полусна, в которое я попала. Таня рассказывала мне, что любим мы не за внешность и не за какие-то там нравственные качества, а просто потому, что, сами того не зная, необходимы этому человеку. Слава оказался крепким. Я видела ребят, которые возвращались с войны мертвыми, со стеклянными глазами. Слава выжил в аду, он не стал моральным калекой и сумел защитить от удара свое сердце. Он выжил любовью и исцелил ею меня.
Слава не заставлял меня клясться в верности, не спрашивал, был ли у меня кто-то после него, он безоговорочно меня любил. Без условий. Я согласилась стать его женой. Даже не из сострадания. Просто однажды, осознав настоящую любовь, ты никогда не сможешь ее прогнать…
Во время свадебной церемонии самыми счастливыми были наши тени, потому что у них нет лиц. Они торжественно шли впереди нас, держась за руки, как в детском саду много лет назад…
Седьмого апреля на свет появился малыш со светло-голубыми глазами. С него начнется новая жизнь. Прикосновение. Сын дотронулся до моей груди. Что-то затрепетало внутри меня, словно во мне ожила птица с большими белыми крыльями. Слезы ручьями стали стекать по лицу, и вдруг я отчетливо увидела перед собой Пашу. Он стоял возле белой стены — такой молодой, настоящий, красивый, и улыбался нам. Видение было столь ясным, что на мгновение мне показалось, будто бы я умерла и вознеслась в царство вечного покоя. Это состояние невозможно описать словами. В нем хочется помолчать и насладиться красотой тишины. Гораздо проще мне было высказаться, выкричаться и выплакаться в том эмоциональном облаке страха, горя и трагедии. Драму проще описать, в ней много сложносочиненных предложений и колких слов. Покой говорит на языке тишины… Повторяюсь, потому что нечего сказать…
Образ моей любви стал рассеиваться, и постепенно передо мной предстала обычная белая стена, которая секунду назад была закрыта тенью Паши. А может, тень напоминает нам о душе? Она невидима и точно так же, как и душа, проявляет себя только в игре света и тьмы. Только сейчас я почувствовала, что передо мной, во мне, рядом со мной и на моих руках Жизнь. Только теперь мне впервые после смерти любимого человека захотелось быть счастливой. Только в настоящем мне оказалсоь хорошо. Так, словно случился финал чего-то грандиозного, а за ним последовал новый спектакль с другими актерами, репликами и сюжетными линиями.
«Давай назовем сына в честь моего лучшего друга…» — Слава тихо и уверенно произнес это, когда первый раз в жизни взял на руки младенца. «Павлуша…» — прошептал он так нежно и трепетно, что мое сердце чуть не остановилось. Я плакала только и смогла кивнуть в знак согласия… Мне показалось, что душа Паши действительно переродилась. Быть может (по крайней мере, мне этого очень хотелось), мой сын стал обладателем этой задорной и живой души, не реализовавшей себя в прежнем воплощении…
В 25 лет я начала отдавать отчет своим желаниям и потребностям. Я понимала, что никого не смогу любить так сильно, как Пашу, и что никакое время с его годами, летами и веками не в силах сгладить шрам на моем сердце. Слава Богу, что рождение сына чудом залатало рану. И перед верностью Славы я преклоняю голову. Таких мужей на свете очень мало. Хранить, согревая и уважая, чувство любви, дано не каждому мужчине. Может, поэтому он стал успешным писателем. Ведь только тот, кто может разговаривать с душами, обладает правом высказывать свои мысли.
