«А пока что, – думала Ева, – мне придется избавляться от собственных отходов очень неэстетичным способом. Как приловчиться приседать над воронкой, не ставя ноги на пол? Неизбежно сколько-то будет проливаться на кровать, а чтобы покакать в пакет для заморозки, понадобится еще более замысловатая гимнастика. Даже если удастся привыкнуть постоянно лежать рядом с собственными выделениями, все равно нужен человек, который регулярно выносил бы бутылку и пакеты из комнаты. Кто достаточно любит меня, чтобы на это согласиться?»
* * *
Ева помирилась с матерью на следующий день, когда Руби принесла домашний крестьянский обед, завернутый в пищевую пленку.
Доев вкуснятину до последней крошки, Ева сказала:
– Мама, я хочу тебя кое о чем попросить.
Услышав продуманный монолог о воронке, бутылке и пакетах для заморозки, Руби перепугалась. Ее затошнило, и она понеслась в ванную, где нависла над унитазом, прижимая ко рту горсть салфеток.
Вернувшись в комнату, побледневшая и трясущаяся Руби сказала:
– Зачем человеку в своем уме писать в бутылку и какать в пакет, когда у него под боком есть чудесный совмещенный санузел?
Ева не смогла ответить.
– Скажи мне, почему! – закричала Руби. – Дело во мне? Неужели я слишком рано приучила тебя к горшку? Или чересчур сильно шлепала, когда ты писалась в постель? Помню, ты боялась шума в бачке унитаза. Неужели из-за этого у тебя развился комплекс, синдром или как там это сейчас называют?
– Я должна оставаться в постели, – настаивала Ева. – Если встану, то я пропала.
– Пропала? – вопросительно повторила Руби. Она коснулась своего золота – сначала серег, потом цепочки с медальоном на шее и в последнюю очередь колец, – поправляя и поглаживая.
Это было поистине поклонение – Руби боготворила свое золото. В ящике комода она хранила два корсета со вшитыми в них десятью крюгеррандами[9]. Если в Англию вторгнутся французы или инопланетяне, Руби сможет по меньшей мере год кормить и вооружать всю семью.
По мнению Руби, скорее нападут инопланетяне, чем французы. Однажды вечером она видела космический корабль, когда снимала белье с веревки. Нечто тарелкообразное ненадолго зависло над соседним домом, а потом полетело дальше, в сторону гипермаркета «Кооп». Руби во всех подробностях расписала свое видение Брайану, надеясь, что тот заинтересуется, но зять сказал, что она, должно быть, хлебнула слишком много бренди, которое хранила в шкафчике для экстренных медицинских нужд.
А Ева тем временем говорила:
– Мама, если я спущу ноги на пол, то мне придется сделать шаг, а потом еще один, а потом я сойду по лестнице в сад и так и буду идти, идти и идти все дальше и дальше, и вы меня больше никогда не увидите.
– Нет, ну почему эта дурь должна сойти тебе с рук? – возмутилась Руби. – Почему я, которой в январе исполнится семьдесят девять, должна вновь ухаживать за тобой, как за младенцем? Честно говоря, Ева, я никогда не получала особого удовольствия от материнства. Именно поэтому я не родила еще одного ребенка. Не надейся, что я соглашусь убирать за тобой. – Она взяла тарелку и скомканную в шар пленку и проворчала: – Дело в Брайане?
Ева покачала головой.
– Я же советовала тебе не выходить за него замуж. Твоя проблема в том, что ты хочешь все время быть счастливой. Тебе уже пятьдесят – неужели ты до сих пор не поняла, что большую часть времени каждый из нас просто устало тащится по жизни? Счастливых дней немного, и они случаются крайне редко. А если я потрачу немногие оставшиеся мне дни, чтобы подтирать задницу своей пятидесятилетней дочери, то счастья мне точно не видать, поэтому больше не смей ни о чем таком просить!
* * *
Встав поздно ночью в туалет, Ева словно ступала по раскаленным углям.
Спала она плохо.
Неужели она действительно сходит с ума?
Неужели она узнает о своем безумии последней?
За окном ветви клена раскачивались на ветру. Ивонн сидела на стуле, который перетащила поближе к кровати.
Она принесла Еве сборник продвинутых головоломок:
– Чтобы время скоротать.
Под руководством свекрови Ева принялась соединять точки на первой картинке. За пятнадцать бесконечно скучных минут она закончила рисунок поезда «Летучий шотландец» у сельской платформы в окружении багажной тележки, кассы и смотрителя вокзала со свистком и поднятым флажком.
– Наверное, вам необязательно тут сидеть, – сказала Ева.
– Нельзя же бросать тебя совсем одну, раз ты болеешь, – фыркнула Ивонн.
Внутри Евы клокотала ярость. Ну почему они никак не могут понять, что она говорит чистую правду – она не больна, а просто хочет оставаться в постели?
– Понимаешь ведь, что твое лежание похоже на симптом душевной болезни? – уточнила Ивонн.
– Да, – вздохнула Ева, – как и одержимость взрослого человека бесполезными дурацкими головоломками. Безумие относительно.
– Ну нет, ни один из связанных со мной людей не безумен, – рявкнула Ивонн.
Ева не стала спорить. Она устала и хотела спать. Разговор с Ивонн выматывал, ведь свекровь, как казалось Еве, умышленно превратно трактовала большинство реплик и жила от одной ссоры к другой. Ивонн гордилась своей прямолинейностью, хотя люди называли ее не иначе как «несносной», «кошмарно грубой» и «занозой в заднице».
– Можно я скажу без экивоков? – спросила Ева.
Ивонн кивнула.
– Мне нужно кое о чем вас попросить… но это сложно…
– Давай же, говори все как есть, – поощрила Ивонн.
– Я больше не могу пользоваться туалетом. Не могу поставить ноги на пол. И я подумала, не поможете ли вы мне избавляться от выделений.
Ивонн выдержала паузу, переваривая информацию, оскалила зубы и вызверилась:
– Ты просишь меня убирать за тобой мочу и какашки? Меня? Женщину настолько брезгливую, что в неделю расходует большую бутылку «Доместоса»?
– Ладно. Я попросила, вы отказали, – кивнула Ева.
– А я ведь предупреждала Брайана, чтобы он на тебе не женился, – не унималась Ивонн. – С первого взгляда что-то такое предвидела. Сразу поняла, что у тебя с нервами не в порядке. Помню, как вы с Брайаном взяли меня с собой отдохнуть на Крит, а ты все время сидела на пляже, завернувшись в полотенце, потому что зациклилась на «пунктиках» насчет своего тела.
Ева покраснела. Ей хотелось выдать Ивонн, что Брайан последние восемь лет спит с другой женщиной, но она слишком устала, чтобы выдержать неизбежные последствия этого признания.
– После рождения близнецов вы были довольно жестоки ко мне, Ивонн. Вы смеялись над моим животом и говорили, что он похож на трясущееся желе.
– Знаешь, в чем твоя проблема, Ева? – скривилась свекровь. – Ты не понимаешь шуток. – Она взяла сборник головоломок и ручку. – Пойду вниз, приберусь в твоей заброшенной кухне. Там наверняка кишит сальмонеллой. Кишмя кишит! Мой сын заслуживает женщины получше тебя.
После ухода свекрови Еве показалось, будто мебель надвигается на нее. Она натянула одеяло на голову и постаралась успокоиться.
Ева думала: «Нет чувства юмора? С чего бы мне смеяться, когда Брайан и его мать гогочут над тем, что с кем-то произошел несчастный случай или неудача? Или мне стоило похихикать, когда Брайан представил меня словами: "А вот моя беда и несчастье – транжирит мои деньги подчистую, но зато моя собственность на всю жизнь"?»
Оно и к лучшему, что свекровь отказала ей в помощи. Ивонн наверняка стала бы критиковать цвет и консистенцию фекалий невестки – невыносимая перспектива. Ева почувствовала, что чудом избежала кошмарной участи, и рассмеялась, да хохотала так долго, что одеяло спало с нее и сползло на пол.
* * *
В ту ночь миссис Бобер приснилась Золушка, бегущая по красной ковровой дорожке к своей карете из тыквы. Проснувшись, Ева представила, что дорожка белая и ведет от кровати до ванной. Воображение мигом нарисовало снежно-белую простынь, сложенную в извилистую тропку от лежбища к санузлу. Если не сходить с белой дорожки, то можно притвориться, будто и не выбиралась из кровати.
Ева встала на колени, вытащила заправленную под матрас нижнюю простынь и бросила ее на ковер, затем сложила верхнюю простынь и засунула край под матрас, спустив остальное на пол. Ступив на этот трап, она аккуратно соединила обе простыни, загнув края с перехлестом. Хлопковый путь примерно на тридцать сантиметров не дотягивал до туалета. Ева сняла с крючка в ванной белое полотенце, сложила его и пристроила на полу как дополнение к дорожке.
Ей казалось, что, оставаясь на простыне, она будет защищена, хотя не понятно, от чего именно.
Облегчившись, Ева нагнулась к умывальнику и ополоснула тело теплой водой. Почистив зубы, выдернула пробку, опорожнила и заново наполнила раковину, чтобы вымыть голову. А потом аккуратно прошла по белой тропинке, возвращаясь в свою безопасную постель.
