Женская интуиция — это то самое секретное оружие, от которого нет защиты. И, как ни крути, они нас просвечивают без всякого рентгена насквозь. А если даже решаются на близость, на интим, то всего лишь ради интима. И обманывать их, как бы искусно мы ни играли свою роль, нет никакого смысла. Потому лучше играть в открытую и не напяливать на себя маску безумной влюбленности.
— Я тебя хочу… — прошептал ей на ухо.
— Я это заметила, — рассмеялась она, и тонкий ледок, не успевший превратиться в броню, был сломан всего лишь моим честным признанием.
— Ведь и ты этого хочешь, — попытался продолжить натиск, выгребая на чистую воду признаний.
— И что с того? — легко парировала она. — Может, я не только тебя хочу? То мое право. Чего ж ты раньше об этом молчал? А то заливался как не знаю кто. Знаю я эти песни. А я как дура сидела и поддакивала…
— Виноват, увлекся, — прижал руку к сердцу, — не решался сразу сказать об этом. То одно, то другое. А тут еще этот парень с машиной…
— Чего он приезжал? Искал кого?
И я понял: раз она спросила, значит, останется. И вздохнул, соображая, нужно ли мне это. Надеюсь, в сумерках мои сомнения были видны не столь ясно. К черту сомнения, к черту все хочу, не хочу, сомневаться будем потом. А потому бодрым голосом пояснил:
— Деда искал, хозяин его разбился на машине, видать, в больницу увезли. Вот Дед ему зачем-то и понадобился…
— Всем вам чего-то надо, деловые… — фыркнула она и, круто развернувшись, зашагала, все так же смешно поднимая ступни над давно не кошенной травой в сторону дома, а я плелся следом… Так мне и надо…
Абзац седьмой
Утро добрым не бывает, как утверждает один из дикторов нашего местного радио. Ему виднее. Да и что в нем доброго? В утре-то? Суета и хлопоты. Нет, не мое это время суток и никогда любимым не было. И не надо со мной спорить! Вам хорошо? И славненько, преотличненько, а мне восход солнечный радости никогда не нес. Очередной каторжный день, от которого особых радостей ждать не стоит…
Так и в тот раз проснулся с ощущением тягостным и поганенькими мыслями в голове. Я бы еще подремал. Нет, спать это одно, а вот додремывать, возвращаясь постепенно в реальность и оттягивая как можно дольше период вставания — само то. Но Сабрина бренчала посудой на кухне, а это верный признак, поспать и даже полежать с полузакрытыми глазами не выгорит. Не дадут. Да и некрасиво как-то, когда хозяин только и ждет, когда гостья отбудет восвояси. Надо, ох как надо создать видимость радости и… даже счастья. То есть в очередной раз перешагнуть через самого себя и запрыгать козликом. Вот чего от тебя все ждут. А раз так, надо соответстврвать. И с этими грустными мыслями потянулся к халату…
— Привет! — Сабрина вплыла в комнату вся сияющая, будто ее специальным средством для снятия накипи отдраили. Правда, мне известно название этого средства, но вслух произносить его поостерегусь.
— Большой привет! — проявил самую малость остроумия и дал понять вымученной улыбкой радость встречи. — А я думаю, что за домовой на кухне завелся, а тут, оказывается, не домовой, а домовиха. Разобралась?
— Вполне, а чего ж не разобраться. Поди, не впервой…
Что значило ее «не впервой», допытываться не стал, не все ли равно. Сейчас ее откровения меня мало интересовали.
— Кофе будешь? — игривым тоном спросила она.
— Жизнь удалась, коль кофе в постельку подают. Но я лучше бы чайку принял, а кофе на потом. Можно?
Физиономия ее слегка потускнела: хотела угодить, обрадовать, чтоб все как в романах — кофе в кровать. А тут клиент запросил вдруг чай. Ох, уж эти капризные клиенты! Но спорить не стала, а нырнула обратно на кухню, сверкнув босыми пятками. Она вообще, как заметил, предпочитала ходить в моем доме босиком — здоровое наследие давно исчезнувшего сельского быта, никак из нас не исчезающего вместе с прочими рудиментами прошлого. На ней были обтягивающие все те же бриджи умопомрачительной расцветки, оставляющие низ лодыжек открытыми, и босоногость была при этом вполне уместна.
Чай бы я, конечно, и сам без проблем заварил, причем по своему вкусу, но… надо соответствовать званию хозяина и принимать жизнь такой, как она есть. Тем более, пусть даже ты эту самую жизнь переделаешь, с ног на голову поставишь, но суть ее от того не изменится: раз она есть, жизнь, ее надо проживать. Это только кот Матроскин считает, что бутерброд надо класть в рот колбасой вниз, но вкус колбасы тем самым вряд ли изменишь. Так и жизнь, сколько ее ни переворачивай, но правила ПДД остаются теми же самыми. И ты хоть сто тысяч раз их нарушишь, но изменять их из-за твоей прихоти никто не спохватится. Так что… так что — живи и не рыпайся, как объяснял мне один мой знакомый, проведший пару лет на зоне, когда я спросил его о лагерных законах.
Чтоб не толкаться на кухне, вышел на веранду, куда вскоре Сабрина принесла мне чай, но не осталась, а рванула куда-то во двор. На мой вопрос вслед ей насчет кофе ответила, что ей пить одной расхотелось. И весь разговор. Надо было мне хотя бы из солидарности сделать пару глотков злосчастного кофе, но теперь сожаления мои никому не нужны. Да я и не переживал, пущай подуется, коль охота есть. Уж больно крута, хочет, чтоб все было так, как она решила. Немудрено, что до сих пор без мужика живет. К такой не каждый приноровится, разве что от большой нужды. А я лично — пас, таких держу про запас. Тоже выражение одного моего дружка, обладающего удивительной способностью — никогда долго не задерживаться у своих новых полюбовниц и умеющего вовремя слинять, несмотря на горячие призывы остаться и жить совместно.
Нас, свободных мужиков, меньшинство, и человечество давно должно оградить свою не очень-то в действительности сильную половину от посягательств таких вот дам, границ своим капризам не признающим. Мечты! Красивые мечты! Никто нас ограждать не собирается ни от женщин, ни от наших собственных разнузданных желаний быть огражденными.
Абзац восьмой
Допив чай, решил глянуть, куда это понесло Сабрину. Поди, от полноты чувств решила цветочки полевые понюхать, что в изобилии росли возле самого забора и руки никак не доходили скосить их. Так и оказалось, она зашла за дом и рвала, но отнюдь не цветы, а листочки подорожника. Все дело. Растение целебное, и сам иногда завариваю его листочки, если желудок дает себя знать не совсем приятными покалываниями. Только хотел окликнуть ее и попросить нарвать и для меня штук несколько, как она вдруг вскрикнула и сделала резкий скачок в сторону. Мне с крыльца было видно, как исказилось ее лицо от боли. Неужели тоже напоролась на гвоздь?! Но их там быть не должно, хотя… Опрометью кинулся к ней, крикнув на ходу:
— Что случилось? Наступила на что?
— Змея, — услышал в ответ…
Когда подбежал, то тут же оттащил ее от забора и даже не стал пытаться найти змею, она ждать не будет. Да и зачем мне ее искать? Чтоб убить? Но разве она виновата, что на нее наступили? Нечего было босиком шастать где ни попадя.
— Покажи ногу, — попросил, присев на колени. — Точно змея? Может, порезалась обо что?
Нет, то был действительно укус змеи прямо в ее голую лодыжку: два кровавых пятнышка, которые трудно с чем-то спутать.
— Как же ты так неосторожно? Сапоги вон на крыльце стоят, почему не надела? — запоздало принялся выражать соболезнования. Она ничего не ответила и лишь тихо постанывала. — Пойдем в дом, а потом срочно в город, чтоб поставили сыворотку.
— Я умру? — спросила она с некоторым пафосом.
— С чего это вдруг? То была обычная гадюка, и от ее укуса, насколько мне известно, никто не умирает. Сейчас перетянем жгутом ногу, прижжем ранку и погнали в город.
— Я слышала, что яд нужно высосать, — она выразительно посмотрела на меня, ожидая, что я тут же кинусь исполнять это ее пожелание.
— Глупости, яд уже попал в кровь и вряд ли можно высосать его обратно.
— Но я читала… — упрямо повторила она.
