— А то судьба у всех своя.
— Смерть Мухаммед-Султана — тоже судьба. Что же вы все так опечалились, с места сорвались?
— Не путай, Мухаммед-Султан — потомок царей.
— А это мы оба хорошо знаем. Дед Мухаммед-Султана — Тимур, будучи подростком, попался на воровстве у товарища, и сверстники его били, когда мимо проходил ты, юноша, бедный муталим, который заступился за воришку — будущего правителя. И он твоей услуги не забыл. А ты взамен ответил ему неблагодарностью, вредительством, даже предательством.
— Что ты хочешь сказать?!
— А то, что полукочевое тюркское общество, где ты и Тимур росли, хоть и было полуварварским, да оно было относительно свободным, без ложных предрассудков и религиозных догм. В таком обществе могли развиться бунтари, как Тимур, которые в боях крепчали и могли стать личностями. Теперь же ты, став духовным лидером империи, упразднил всякое сомнение, насадил дипломатию суеверия, подчинения, лицемерия и лжи. Науськивая Тимура, ты постоянно заставлял его воевать, якобы во имя веры, а на самом деле для все большей добычи. И теперь ты даже в походе окружил себя невиданной роскошью, рабами, охраной. Истребив все личности, кроме Тимура, который всегда нужен тебе, ты окружил и себя, и Властелина одними лицемерками, подхалимами, лжецами. А иное считается инакомыслием, ересью. Ты, как духовный лидер, создал общество, где осталась лишь кучка богатеев, а остальные — рабы. И среди богатых ложь стала одной из ежедневных потребностей, а лицемерие — одним из обычаев, общий дух и образ мыслей всей нации подвергся порче, и сумма существующих в ней пороков и заблуждений страшно увеличивается. Итог тому — вокруг Тимура нет личности! Где наследник, кому бразды отдать? Не ты ли претендент?
— На сей раз в Тебризе тебя точно повесят, — прошипел Бараки, от гнева дрожит.
— Только этим ты мыслишь, прячась за суры Корана.
— Вон! — срывается на писк старческий голос, и вдруг: — А ну, стой!
Молла обернулся.
— А скажи, мой дорогой ученый, что ж ты так печешься о нашем обществе?
— Понимаешь, в твоей летописи, как ты и сам сказал, много лжи, но и правда есть. И она в том, что твой ученик Тимур, с твоего благословения, почти полностью уничтожил горцев Кавказа. Да вместе с тем, те, кто остался, и я в том числе, теперь должны жить в этом обществе, обществе невежд и лицемеров у власти и забитых твоими проповедями темных, порабощенных масс. Это тьма, никакой перспективы и прозябание на периферии истории.
— Хе-хе, тебе это не грозит. Бог тебя миловал.
— Конечно, миловал, — в свою очередь усмехнулся и Молла Несарт. — А вот тебе и твоему ученику, пока еще есть время, не грех покаяться.
— Каюсь только в одном, что тебя, глупца и врага, до сих пор при дворе держали. Несносно мне с тобой под одной крышей. Иди!
— А мне под одним с тобой небом. Пойду.
На улице было совсем темно. Только Молла Несарт вышел, как его схватили, скрутили, связали, бросили на землю.
— Пайзца, пайзца, — полушепотом, шипя, крутился вокруг Саид Бараки. — Где пайзца? — дернул он за бороду Моллу.
— Ха-ха, — залился смехом Несарт, словно его пощекотали. — А зачем мне теперь пайзца? Иль она и на небесах помогает?
— Ух, — пнул его Бараки. — Молись, неверный. Недолго тебе осталось.
— Сколько осталось — не тебе решать.
— Молчи. Живьем на заре закопаем.
— Хе-хе, мне не привыкать, да и отжил я свое. И, надеюсь, примет меня земля. А вот будет ли у тебя и у Тимура могила? Примет ли вас земля? Вряд ли. Прощай.
— Убрать! — провизжал Саид Бараки.
По тому, как бросили на верблюжьи испражнения, Молла Несарт понял, что на рассвете рабы, очищая место стоянки, все закопают вместе с ним.
Времена средневековья были жестоки, смерть и убийство никого не удивляли. А дожить до седьмого десятка лет тоже считалось крайней редкостью. Может быть, поэтому и сам Молла Несарт отнесся к своей судьбе как к предназначению. Единственно, он думал о Шадоме и Малцаге. Их пропащей молодости, да и всей их жизни было жаль. И еще ему было очень жаль, что не успел восстановить в Самарканде обсерваторию, обобщить и закончить свои научные труды. А так, что уж горевать? Жестокость никого не удивляет: время и нравы такие. Может быть, поэтому он к полуночи забылся в глубоком сне, благо, что летняя ночь оказалась теплой. А на утро Моллу еле растолкали, развязали, сам принц Халиль важно приказы отдает. И когда его раздевали, он все понимал, а когда стали надевать шелковые наряды — крайне удивился и хотел противиться, мол, он исламской веры. А его накормили в шатре Сарай-Ханум, потом на верблюда усадили, и не простого, а белого, и лишь тогда он от караванщика узнал, что накануне ночью духовный наставник Тимура Саид Бараки скоропостижно скончался.
Весь день ехали. Был небольшой привал на молитву и скорый обед, когда кто-то обмолвился: Бараки задушен. Поздней ночью прибыли в Тебриз. И только Молла спешился, как его кисть попала в теплую женскую ладонь: знакомый, пьянящий аромат и шепот в ухо, как поцелуй дочери:
— Пожалуйста, молчи! Ты нам нужен. За Халиля скажи.
Тотчас Несарта подхватили сильные руки, только по силуэту огромного здания на фоне лунного неба он узнал, что ведут в «Сказку Востока», но это даже не «Сказка Востока», не тот благоухающий аромат жизни и веселья, и даже деньги здесь не помогут — гнетущая тоска, и моют с болью, значит, к Тамерлану поведут.
Властелин болен, в постели, видно, лечится изрядной дозой спиртного. На коленопреклонное приветствие он даже не ответил, а сразу задал вопрос?
— Ты был у Саида последним?
— Вроде я, — сходу выпалил Молла.
— Что с ним случилось?
— Поистине дивны дела Аллаха, — не понять тон Несарта. — Пока наставник был на ваших глазах, он никогда так не поступал.
— Гм-м, — как старый зверь, зарычал Тамерлан.
— Властелин, — вздрогнул Молла, — поверь, я так устал с долгой дороги, что сразу же заснул. И только утром, как и все, узнал. И кто удивится, если я или Саид Бараки умер, уж сколько лет! Лишь бы тебе Бог дал здоровья. Ты столп земли, богатство мира!
— Молчи, — резанул Тимур, — тебе лесть не идет. Да сразу видно — пообщался ты с Бараки.
— Чуть-чуть. Уж больно он Халилем восхищался.
— Да… вот последнее письмо. Неужто вырос так Халиль?
— Да, так возмужал. Герой!
— Хоть эта благостная весть.
— О Властелин, ты заслужил. И как иначе, твоя кровь, Всевышний это знает!
— Гм, а вот тебя не узнаю.
— О, как же, как же! Встреча с таким человеком, как Бараки, не могла не оказать влияния.
— Да, потерял я надежного друга, — и, словно стараясь лучше разглядеть Моллу, он протер глаза, неизвестно что разглядел, но думал все же о будущем. — Быстрей заканчивай обсерваторию. Понял? Бегом! Бегом, я сказал!.. О-го-го! Лучший друг меня покинул, о-го, о-го!
«О-го-го!» — дразнящим эхом разнеслись рыдания по «Сказке Востока».
* * *
Стоит ли более лямку тянуть, да и что лукавить — знает наше Перо, уже знаем и мы, что из шестидесяти девяти лет жизни Тимур почти все уже прожил. Оставалось менее года.
Почему-то этот период, как и молодость Тимура, описан очень скупо. Впрочем, в молодости при нем еще не было летописцев, и это еще не тот полководец, который только побеждал, всякое бывало. Так что многое и самому Тимуру вспоминать не хотелось. А вот последний год жизни, ведь он Властелин, при нем множество секретарей, и если не сыновья, то некоторые внуки весьма образованны. Почему же даже они об этом последнем годе жизни не оставили должной информации? Почему в своей «Автобиографии», которую он, конечно же, сам не писал, об этом периоде ни слова? А ведь вроде бы, сам уже чувствовал, что конец — мог бы подвести некоторый итог. Нет! Тамерлан в это не верил и не хотел верить. Он Велик, он стал Властелином! Но почему-то именно после этого Тамерлан понес тяжелые для него утраты: наследник Мухаммед-Султан и духовный наставник Саид Бараки. Останки обоих торжественно отправлены на родину. Уже был дан указ возвести в Самарканде мавзолей в честь Мухаммед-Султана — Гур-эмир. После того как умер духовный наставник, последовал новый указ — мавзолей расширить и для Саида Бараки, а потом, видимо, подумал все-таки и о себе, Гур-Эмир стали перестраивать с невиданным размахом, особой роскошью.
А почему же сам Тамерлан не поехал хоронить своих столь любимых людей? Может, болен был? Или путь не осилит? Да, болел, и неделю не вставал с постели. А потом, как не раз бывало, он вдруг оживал — тогда смотр войск, гуляния, охота. Так почему же он не ехал в Самарканд? Может, любил Кавказ?
Да, любил, очень любил, так что из ревности к краю многих истребил, да, словно раскаиваясь в своих злодействах, как по датам отмечают летописцы, напоследок Тимур на юге Кавказа приказал построить новый город на развалинах Байлакана, и даже грандиозный канал, отведенный от Аракса силами своей же армии.
