– Взгляни, – сказала Аника. – На каком это языке?
– По-моему, на английском, – ответил Дионисио, изучая надпись, которую кто-то старательно вывел на заборе. – «Earl is a real cool dude»,[18] – прочитал он, исковеркав все слова.
Дома он одолжил у Рамона англо-испанский словарь и с удивлением обнаружил, что получилось нечто вроде: «Английский дворянин, имеющий титул между маркизом и виконтом, является действительно существующим горожанином с умеренной температурой». Дионисио еще долго мучил вопрос, зачем кому-то понадобилось писать на заборе такой афоризм.
Неудачливых бомбистов столь же неотвязно донимал вопрос, почему отвалилась безотказная мина. Ответ не имел отношения к высшим силам: несколько месяцев назад Дионисио заметил, что днище машины под сиденьем проржавело, вырезал кусок до здорового металла и приклепал алюминиевый лист, чтобы потом приварить стальной, когда найдется механик, согласный сделать это за разумную плату. Потом оно как-то забылось, и магнит держался только на стальной раме сиденья.
Но бандиты совершенно уверились, что Дионисио – колдун, и окончательно пали духом. Один сказал:
– Клянусь богоматерью, я в него стрелять не буду. А то еще пуля обратно прилетит.
Остальные согласились и зареклись стрелять в этого человека даже в целях самозащиты.
20. Великий обряд в Кочадебахо де л ос Гатос (3)
На улицах Кочадебахо де лос Гатос витал едва уловимый божественно-экзотический аромат. Приезжим он напоминал запах дорогого ладана в католическом соборе, и они бы сильно удивились, скажи им кто, что так пахнет всего лишь коричневый сахарный песок, перемолотый с чесночной шелухой и поджаренный на углях. Этот запах отгонял злых духов, таких, как бог смерти Ику, чтобы не объявились на священной церемонии.
По той же причине все жители целую неделю спали с бутылью воды под кроватью или гамаком: общеизвестно, что злые духи растворяются в воде, как сахар и соль.
Сложность в том, что поутру воду следовало выплеснуть на улицу, но так, чтобы никто не видел. Просто невыполнимая задача! Фелисидад и Консуэло высунут голову за дверь одновременно, увидят друг друга и нырнут обратно в дом. Выглянет Серхио – нате вам! – шлюха Долорес тоже смотрит. Томас опасливо зыркнет из-за косяка и столкнется взглядом с Фелисидад, которая снова украдкой озирается.
Каждое утро головы высовывались из дверей и прятались обратно, тратилось драгоценное время, и у многих жителей уже не выдерживали нервы. Люди орали друг на друга через улицу, а как-то раз у Франчески лопнуло терпение, и она в открытую опорожнила бутыль со злыми духами прямо на голову отцу Гарсиа, чтобы не пялился, и тому пришлось бежать в церковь очищаться и изгонять из себя пагубу.
В конце концов, Хекторо с Мисаэлем отправились обсудить проблему с доном Эммануэлем, и тот велел народу собраться на площади.
– Друзья! – обратился он к жителям. – Есть простое решение вашего затруднения, но я вам его сообщу, если… – дон Эммануэль изогнул бровь и подмигнул.
– Сейчас попросит, чтобы кто-то из баб сделал какую непотребность, – решил Мисаэль.
– Нет, отпустит очередную шуточку насчет причиндалов, – предположил Хосе.
Дон Эммануэль изводил толпу. Поднимал руку и покачивал пальцем, делал серьезное лицо, открывал рот, будто сейчас что-то скажет, но беззвучно захлопывал. От нетерпения народ взбеленился, и шлюха Консуэло, закатив глаза, отчаянно выкрикнула:
– Ну?… Ну?… Ну?… – а потом швырнула в дона Эммануэля куриным яйцом. Описав в воздухе короткую дугу, яйцо звучно треснуло его в лоб.
Толпа ахнула в явном восторге, а потом завопила от восхищения, когда у нее на глазах дон Эммануэль соскреб с лица растекшуюся мешанину и съел вместе со скорлупой. С преувеличенным довольством погладив себя по животу, он протяжно рыгнул – трюк, которым овладел в передовой английской школе, прежде чем отправиться в эту страну и тут исчезнуть. Восторженными аплодисментами толпа решительно подтвердила преимущества дорогостоящего образования, и дон Эммануэль договорил:
– …если Консуэло даст мне яйцо!
Народ разочарованно загудел, а затем выслушал изящное решение своей головоломки.
И вот назавтра, как и в дальнейшем, с утра пораньше бывший начальник полиции, он же мэр Чиригуаны, разъевшийся и косоглазый любитель коз, заходил на каждую улицу по очереди, останавливался и, зажмурившись, изо всех сил дул в свисток. Поджидавшие за дверьми горожане с повязками на глазах одновременно опорожняли сосуды с растворенными духами, и все были довольны, кроме псов, кур и громадных черных ягуаров, у которых весьма скоро выработался рефлекс собаки Павлова: они по свистку шарахались по углам.
После этого случая репутация дона Эммануэля как человека прозорливого ума еще больше укрепилась. Он таки получил от Фелисидад поцелуй, что и собирался выдвинуть условием оглашения своего плана, а в борделе Консуэло поделился с обществом историей о матадоре, быке и яйцах кардинала, которую хотел рассказать на площади.
21. Дионисио наносят ночной визит
Когда вся троица бывала дома, никто из них не удосуживался запереть на ночь дверь. В три часа ночи, не успев проснуться, Дионисио был связан и с кляпом во рту.
Два человека в капюшонах с прорезями для глаз и рта не проронили ни слова. В глаза Дионисио все время бил луч фонаря – ничего не разглядишь, – и жертва нападения, вне себя от злости, только и могла пихаться коленками и лягаться.
Борьба длилась недолго, поскольку один из нападавших выругался и двинул Дионисио в висок стволом пистолета.
Очнулся Дионисио в какой-то пустой комнате – его привязали к стулу, скрутив руки за спиной. Только он подумал: «Вот оно», – как в комнату вошел крупный человек: по-прежнему в капюшоне, с кружкой воды в одной руке и пистолетом в другой.
– Мне нужно в туалет, – сказал Дионисио, подумав, что тогда его придется отвязать, и появится возможность сбежать, но человек поднес ему ко рту кружку и ответил:
– Дуй под себя.
Дионисио набрал полный рот воды, немного сглотнул, а остальное выплюнул на тюремщика.
Здоровяк отшатнулся:
– Можешь, конечно, плеваться, дружок. Мы все равно порежем тебя на кусочки и соорудим галстук. Веди себя хорошо, иначе мы за тебя возьмемся раньше, чем собирались, лады?
Дионисио просидел в полумраке два дня, и несколько раз ему пришлось мочиться под себя. Он свыкся с тем, что под ним мокро, ему даже нравилось тепло, возникавшее поначалу, но по-большому он под себя не ходил, терпел. Привыкая к мысли о пытках и смерти, он ловил себя на неуместных размышлениях: а как же космонавты ходят в туалет, если они весь полет в скафандре? Он много думал об Анике, гадая, что она предпринимает после его исчезновения. Представил, как Рамон утешает Анику, даже слегка заревновал, вообразив, как друг обнимает ее за плечи и вытирает ей слезы, но потом подумал, что, если придется умереть, пусть лучше Аника останется с Рамоном. «Рамон любит детей», – подумал Дионисио. Он прокручивал в голове воспоминания: мама Хулия, отец-генерал, детство в Ипасуэно, юность в Вальедупаре. Вспомнил, как однажды забрался на гору посмотреть, что там за Карибским морем, но лишь только достиг вершины, спустился туман, и сейчас это показалось метафорой всей его жизни. Он думал, как хочется есть, но, с другой стороны, в таких обстоятельствах, наверное, и кусок в горло не полезет. Дионисио припоминал каждую мелочь про Анику и улыбался, забывая о неволе; он пришел к выводу, что недолгая жизнь и началась-то, лишь когда любимая робко возникла в дверях с фотокамерой.
На другой день в комнату бросили два трупа и человек в капюшоне произнес со странным акцентом:
– Размышления о смерти весьма облагораживают, тебе не кажется?
Один мертвец был негр, другой – мулат. Спереди тела испещрены дырами от пуль, на спинах, где пули выдрали куски плоти, расплылись темно-бурые потеки. Мухи оглушительно жужжали, деловито откладывая на трупах яйца; опять вошли бандиты и уволокли тела. Один прихрамывал.
Поначалу Дионисио трясло от страха и пугающего ожидания, но затем внезапно наступил покой и Дионисио примирился со смертью. Он решил, что смерть – такое же ощущение, как сейчас в руках, то есть полное отсутствие ощущений, оттого что они так долго связаны. Не имея возможности почесаться, Дионисио затевал сам с собой игру, пытаясь утихомирить зуд усилием воли; временами, уронив голову на грудь, он засыпал, но пробуждался от удушья и дикого желания курить.
На третий день бандиты вошли с автоматами. Один направил оружие на Дионисио и передернул затвор. Поднял автомат к плечу, расставил пошире ноги, а затем приблизил дуло к животу жертвы. Из дула вывалилась сигара, и голос из-под капюшона произнес:
– Покури, Зенон.
– Рамон? – не веря себе, изумился Дионисио.
– Он самый! – воскликнул тот, сдергивая капюшон и делая пируэт. Агустин тоже снял капюшон и улыбнулся.
