Первая из служебных обязанностей судьи Голландца Юмина в деле «Соединенные Штаты против Элизабет Макманн» заключалась в том, чтобы выразить беспокойство по поводу списка свидетелей, представленного Бойсом на рассмотрение суда. В списке значилась двести восемьдесят одна фамилия, в том числе начальника Секретной службы, директора ФБР, президента Соединенных Штатов и — что самое пикантное — заместительницы генерального прокурора, выступавшей в качестве обвинителя Бет. Как заметил один фельетонист, удивительно, что Бойс не вызвал в суд Пола Ривира, дабы тот засвидетельствовал подлинность плевательницы.
Атмосфера в кабинете судьи была напряженная. Сандра Клинтик, заместительница ГП — которая отнюдь не горела желанием поддерживать государственное обвинение на этом процессе, — уже опротестовала требование Бойса вызвать ее вдобавок в качестве свидетеля. Она так злилась, что избегала встречаться взглядами с Бойсом. Никогда еще, сказала она судье, не доводилось ей слышать о более ужасающем — если не варварском — попрании этических норм. В общем, это неслыханное оскорбление. Процесс еще не начался, а церемонии уже были отброшены.
— Адвокат?
Судья Голландец откинулся на спинку кресла, которое издало скрип дорогой кожи. Зная, что предстоящее тяжкое испытание потребует от него максимального напряжения сил, он решил говорить как можно более лаконично, даже придерживаясь дзенских принципов.
— Ваша честь, — сказал Бойс, улыбаясь так, словно собирался высказать самое разумное суждение со времен последнего закона Ньютона, — одним из исходных пунктов защиты будет то, что обвинение ab initio… — он повернулся к заместительнице генерального прокурора, — …простите, «с самого начала»…
— Я знаю, что это значит.
— Это латынь.
— Знаю.
— Я не был уверен, что латынь еще преподавали, когда вы…
— Ваша честь!
— Адвокат!
— Защита, ваша честь, будет в значительной степени основываться на том, что присутствующая здесь мадам заместительница…
— Моя фамилия Клинтик. Я не в борделе работаю.
Бойс фыркнул:
— Полагаю, это спорный вопрос.
— Ваша честь!
— Адвокат.
— Мы докажем, что мад… что заместительница генерального прокурора — всего лишь мельчайший винтик большой машины правительственного заговора, имеющего целью предъявить бывшей первой леди обвинение в убийстве и тем самым соблюсти исключительно узкопартийные интересы. Все доказательства беспочвенны. Хуже того — сфабрикованы. Я их развею в прах. А после этого посредством допроса свидетелей защиты и перекрестного допроса докажу, что мисс Клинтик и другие правительственные чиновники устроили заговор с целью распять Элизабет Макманн и принести ее в жертву на алтарь собственных честолюбивых замыслов. Я понимаю, ваша честь, что это страшное обвинение. Но я вынужден предъявить его, поскольку не вижу другого выхода.
Когда Бойс переходил к делу, он начинал говорить вычурным слогом девятнадцатого века.
Судья Юмин с трудом сдерживал улыбку. Он сосредоточил мысли на разорительной цене, которую только что выложил за свое последнее приобретение — натюрморт с грушей и угрем кисти Говингуса Кеккека (1606–1647).
— Я отказываюсь все это выслушивать, — сказала заместительница ГП, — и безусловно не намерена сидеть и выслушивать все это в суде.
Кресло под судьей Голландцем заскрипело.
— Может, позволите мне решать, чем мы будем заниматься в суде?
— Конечно, ваша честь. Я имела в виду…
Всё ясно. Бойс всегда старался вывести противника из себя и нащупать его слабые струнки до начала процесса. У этого противника они сразу бросались в глаза.
— Мне никак не приходит в голову прецедент, — сказал судья Голландец.
— Я тоже не могу припомнить прецедента, — заметил Бойс. — Исполнительная власть вступает в сговор с руководством главных правоохранительных органов страны с целью подставить овдовевшую супругу президента и таким образом скрыть собственные гнусные делишки и преступные замыслы.
— Спокойно, адвокат!
— Прошу прощения, судья. Забылся. Но во мне всё кипит.
— Дайте мне что-нибудь конкретное, довольно речей в духе Патрика Генри.
Бойс протянул ему папку, полную аккуратно подшитых газетных вырезок, отдельные строчки в которых были подчеркнуты яркими цветными карандашами.
— Как вам известно, миссис Макманн не была пассивной первой леди. Она не ограничивалась тем, что угощала чаем других жен и устраивала на лужайке перед Белым домом раздачу пасхальных яиц детям… правительственных чиновников.
Во время последней раздачи пасхальных яиц на лужайке перед Белым домом был замечен со своим выводком генеральный прокурор, отец пятерых детей.
Бойс продолжал:
— Бет Макманн была самой независимой первой леди в истории нашей страны. Кое-кого это не устраивало. При случае, как станет ясно из документов в этой папке, миссис Макманн открыто, хотя и всякий раз осмотрительно, критиковала ФБР и Секретную службу. Первых — за некомпетентность, проявленную, по ее мнению, при назначении человека со вторым именем Владимир руководителем контрразведывательных операций. Последних — за установившийся порядок приема на работу, который она считала дискриминационным. Мы будем настаивать, что эти две организации, явно сыгравшие решающую роль в том, что Бет Макманн незаслуженно оказалась на скамье подсудимых, задались целью отомстить ей посредством фабрикации доказательств ее виновности.
— Доказательства, адвокат, доказательства. Это всего лишь газетные вырезки.
— При всем уважении, ваши бюрократические препоны на пути моей клиентки — это классический случай «уловки двадцать два». Она не может представить доказательства, не вызвав своих обвинителей в суд, а вы не разрешаете ей вызвать их в суд, пока она не представит доказательства.
— Я приму это во внимание. Однако в интересах вашей клиентки я бы не стал складывать все яйца в одну лишь эту корзину. Что же до вызова президента для дачи показаний, представьте себе снежный ком. А теперь представьте себе тот же снежный ком в аду.
Бойс улыбнулся:
— Я целиком полагаюсь на мудрое решение вашей чести, основанное на глубоких познаниях.
Трудно представить себе зрелище более трогательное, чем полная комната вполне надежных в других отношениях людей, пытающихся увильнуть от выполнения гражданского долга, торжественно провозглашенного в Великой хартии вольностей одним из выдающихся завоеваний демократии. С другой стороны, какому здравомыслящему человеку захочется исполнять обязанности присяжного?
Процедура отбора присяжных для процесса «Соединенные Штаты против Элизабет Макманн» была особенно устрашающей. Когда будущие присяжные понуро, шаркающей походкой обреченных входили в зал судебных заседаний, большинство из них, едва завидев судью Юмина, Бойса и заместительницу генерального прокурора, принимались безмолвно молить: О, боже, нет — только не это дело!
Бойс и его консультант по подбору присяжных пристально всматривались в их лица. Нетрудно было определить, кого из них ужасает одна мысль о том, чтобы целый год прожить в каком-нибудь мрачном мотеле в обществе семнадцати «товарищей по несчастью».
А некоторые так и сияли от восторга — то ли при мысли о том, что войдут в историю, то ли в надежде на все эти выгодные сделки с книжными издательствами. «Присяжный номер пять: Моя история». Права на экранизацию — компании «Уорнер Бразерз» за семизначную сумму. В «Таймс» уже приводились слова одного ведущего нью-йоркского издателя о том, что книга, написанная первым же присяжным, выведенным из состава жюри, принесет автору доход по меньшей мере в миллион долларов. А вот присяжный, который выступит против всех остальных присяжных — не важно, за или против признания подсудимой виновной, — этот присяжный, заявил издатель, уже может начинать заливать бетоном фундамент любого дома своей мечты.
— Это дело об убийстве без смягчающих вину обстоятельств, — начал судья в первый день отбора присяжных. — То есть о преступлении, за которое предусматривается смертная казнь. Обычно рассмотрение подобных дел длится несколько месяцев. — Мужчины и женщины в дорогих костюмах принялись стонать с таким видом, словно жить им оставалось считанные минуты. — Но это дело необычное, и потому трудно что-либо предсказать. Возможно, суд продлится год. Возможно, дольше. В основном, — он искоса взглянул на Бойса, — по той причине, что защита представила на рассмотрение суда длинный список свидетелей.
Стоны, тяжелые вздохи, многие схватились за грудь, послышалось звяканье пузырьков с таблетками нитроглицерина.
Бойс и его консультант вглядывались в лица потенциальных присяжных. Консультанта звали Пинкут Влонко. Прежде чем заняться прибыльным делом — консультированием судебных адвокатов по вопросам подбора присяжных, — Пинки Влонко больше двадцати лет прослужил главным специалистом по психологическим портретам в ЦРУ. Его задача состояла в том, чтобы определять, кто из высокопоставленных сотрудников ЦРУ, по всей вероятности, продает секреты русским или китайцам; а кроме того — установить, кто такой Саддам Хуссейн в узкоспециальном смысле: то ли человек, страдающий болезненным нарциссизмом, то ли просто-напросто недоумок. Пинки работал с Бойсом на многих судебных процессах. Наделенные отменным чутьем, оба использовали его в качестве лучшего «радара» для отбора присяжных в практике судопроизводства. Психологией Бойс увлекся давно. После того как его бросила Бет, он получил степень магистра по прикладной психологии.
