– Нет, я хочу сказать, ты правда не знаешь, – продолжает он. – Могу спорить, даже не читаешь
«Фейс». А надо бы. – Он вновь раскуривает сигарету.
– Надо.
– Почему надо? – спрашиваю я. Бенджамин смотрит на меня, проводит пальцами по своему помпадуру и произносит:
– Иначе станет скучно.
Я киваю, договариваюсь с Ким встретиться позже у нее с Блер, еду домой, потом с матерью обедать. Вернувшись домой, долго стою под холодным душем, сажусь на пол кабины, подставляя себя под напор воды.
* * *
Приехав к Ким, обнаруживаю у нее Блер с «юр-денсоновским» пакетом на голове. Когда я вхожу в комнату, она вздрагивает и, обернувшись, приглушает музыку.
– Кто это?
– Это я, – говорю я. – Клей.
Она снимает пакет, улыбается и говорит, что у нее была икота. У ног Блер большая собака, я нагибаюсь, глажу собаку по голове. Из ванной выходит Ким, затягивается от сигареты, которую курила Блер, бросает ее на пол. Она вновь прибавляет звук – какая-то песня Принса.
– Господи, Клей, вид у тебя как будто обкислоченный, – говорит Блер, закуривая другую сигарету.
– Я обедал с матерью, – отвечаю я. Собака, подцепив сигарету лапой, съедает ее. Ким рассказывает о своем бывшем парне, у которого однажды был дурной трип.
– Он принял кислоту и не возвращался шесть недель. Родители послали его в Швейцарию.
Ким поворачивается к Блер, которая смотрит на собаку. Собака заглатывает остатки сигареты.
– Я достаточно одета? – спрашивает Ким. Блер кивает, советует ей снять шляпку.
– Надо? – неуверенно спрашивает меня Ким.
– Пожалуй, почему бы и нет? – Я вздыхаю, сажусь на кровать Ким.
– Слушайте, еще рано. Может, пойдем в кино? – предлагает Ким, глядя в зеркало, снимая шляпку.
Поднимаясь, Блер говорит:
– Хорошая мысль. А что идет? Собака кашляет и вновь глотает.
* * *
Мы едем в Уэствуд. Фильм, который хотят посмотреть Ким и Блер, начинается в десять, он о группе молоденьких и хорошеньких студенток, которым режут глотки, а потом бросают в бассейн. Большую часть фильма я не смотрю, только кровавые сцены. Мои глаза все время бродят по экрану, по двум зеленым табло «Выход», висящим над дверьми в задней части зала. Фильм заканчивается неожиданно, Ким вместе с Блер задерживаются, чтобы посмотреть титры, и узнают массу имен. По пути на выход Блер и Ким замечают Лин, Блер хватает меня за руку со словами: «О, нет».
– Обернитесь, обернитесь. Лин здесь, – шепчет назойливо Ким. – Не говорите ей, что мы видели ее сегодня на третьем канале.
– Поздно, – улыбается Блер. – Здравствуй, Лин.
Лин сильно загорелая, в потертых джинсах и очень открытой майке «Хард-рок-кафе», вместе с ней молоденький светлый парень, тоже сильно загорелый, в темных очках и шортах.
Лин орет:
– О господи, Блер. Кимми!
Лин и Блер обнимают друг друга, потом обнимаются Лин и Ким, делая вид, что целуют друг друга в щеку.
– Это Трой, – говорит Лин, представляя парня.
– Это Клей, – говорит Блер, положив руку на мое плечо.
– Привет, Трой, – здороваюсь я.
– Привет, Клей, – отвечает он.
Мы жмем руки, рукопожатие у обоих вялое и дрожащее, девушки кажутся обрадованными.
– Ой, господи, Блер, мы с Троем были сегодня на третьем канале! Ты нас видела? – спрашивает Лин.
– Нет, – отвечает Блер с огорчением в голосе, кидая взгляд на Ким.
– А ты? – спрашивает Лин у Ким. Ким качает головой.
– Да, я тоже не видела. На самом деле мне показалось, что один раз я себя видела, но не уверена. Ты меня видел, Трой?
Трой качает головой, проверяя свои ногти.
– Троя показали, а меня потеряли, я танцевала вместе с Троем. Вместо меня сняли какую-то сучку из Долины, танцевавшую рядом. – Она вытаскивает сигарету, ищет зажигалку.
– Может, повторят, ты сможешь все как следует рассмотреть, – говорит Блер, почти ухмыляясь.
– Ну да, конечно, повторят, – соглашается Ким, тоже ухмыляясь, глядя свысока на Троя.
– Правда? – с надеждой спрашивает Лин. Я даю ей прикурить.
– Да-а, они все крутят по нескольку раз, – уверяет Блер. – Все, все.
Мы так и не попадаем в клуб «Нигде». Ким забывает дорогу и адрес, поэтому мы едем в «Барниз-бирнери», молча сидим там. Ким говорит о своем вечере, я гоняю шары, а когда Блер заказывает выпить, официантка просит показать какой-нибудь документ, Блер показывает фальшивый, официантка приносит выпить, Блер отдает бокал Ким, которая быстро выпивает и говорит Блер, чтобы та заказала еще один. Обе они разговаривают о том, как отвратительно выглядела Лин на третьем канале.
* * *
Позвонив мне на следующий вечер, Трент говорит, что у него депрессия, нет больше кокаина, не может найти Джулиана, проблемы с какой-то девушкой.
– Мы пошли на вечер вчера… – начинает Трент и замолкает.
– Ну? – спрашиваю я, лежа в постели и уставившись в телевизор.
– Я не знаю, по-моему, она еще с кем-то встречается… – Он снова медлит, – У нас что-то не идет. Я обломался.
Еще одна долгая пауза.
– Да? Обломался? – спрашиваю я.
– Пошли в кино, – предлагает Трент.
Мне требуется время, чтобы что-то сказать, пока на кабельном канале в замедленной съемке и черно-белом изображении взрывается дом.
По дороге к «Беверли-центру» Трент курит косяк, говорит, что девушка живет где-то рядом, а я немного похож на нее.
– Отлично, – говорю я.
– Девки ебнутые. Особенно эта. Она настолько ебнутая. На кокаине. На этом, как его, прелудине, еще на спиде. Бог ты мой. – Трент делает еще затяжку, передает мне, опускает стекло и смотрит в небо.
Мы ставим машину, проходим через пустой яркий «Беверли-центр». Все магазины закрыты, мы поднимаемся на верхний этаж, где показывают кино, белизна пола, потолка и стен подавляет, быстро проходим через пустой холл, не встречаем никого, пока не подходим к кинотеатру. Возле билетной кассы трутся несколько человек. Мы покупаем билеты, идем в тринадцатый зал, в нем мы с Трентом одни, и внутри маленького узкого помещения взрываем еще один косяк.
* * *
Когда через девяносто минут или, может, часа через два мы выходим из кинотеатра, какая-то девушка с розовыми волосами и закинутыми на плечо роликовыми коньками подходит к Тренту.
– Трент, о господи. Ну разве это место не улет? – визгливо говорит она.
– Привет, Ронетт, что ты здесь делаешь? – Трент абсолютно удолбанный, заснул во время второй серии.
– Так, тусуюсь.
– Да, Ронетт, это Клей. Клей, это Ронетт.
– Привет, Клей, – кокетливо говорит она. – Эй, а вы что смотрели? – Она разворачивает пластинку жвачки, запихивает ее в рот.
– У-у-у… в тринадцатом зале, – неуверенно отвечает Трент, глаза красные, полуприкрыты.
– А как называлось? – спрашивает Ронетт.
– Я забыл, – говорит Трент, смотрит на меня. Я тоже забыл, пожимаю плечами.
– Трент, не подвезешь меня? Ты на машине? – спрашивает она.
– Нет, то есть да. Клей на машине.
– Ой, Клей, ты не мог бы подвезти?
– Конечно.
– Отлэ. Дайте я их надену, и поедем. Когда мы идем через холл, охранник, сидящий в одиночестве на скамейке и курящий сигарету, говорит Ронетт, что в «Беверли-центре» кататься на роликах запрещено.
– Это круто, – замечает Ронетт и катится дальше.
Охранник все так же сидит, делает еще затяжку, смотрит, как мы уходим.
В машине Ронетт рассказывает, что только что закончила записывать вокал, вернее, подпевки, на новом альбоме Бандарасты.
– Но мне не нравится Бандараста. Он почему-то всегда называет меня Чума. Мне не нравится, когда меня зовут Чумой. Совсем не нравится.
Я не спрашиваю, кто такой Бандараста; вместо этого спрашиваю, певица ли она.
– Ну, можно и так сказать. На самом деле я парикмахер. Понимаешь, я не сдала, вылетела из универа, теперь просто оттягиваюсь. Еще я рисую… о, спасибо, что напомнил, – я оставила свои картины у Devo. Мне кажется, они хотят использовать их в клипе. В общем… – Она смеется, замолкает, выдувает пузырь жвачки, тот лопается. – Что ты спросил, я забыла?
Я замечаю, что Трент заснул, и даю ему в живот.
– Я не сплю, чувак, не сплю. – Он садится, опускает свое стекло.
– Кле-ей, – настаивает Ронетт. – Что ты спросил, я забыла?
– Чем ты занимаешься? – спрашиваю я, раздраженный, пытаясь не заснуть.
– А, я стригу во «Флипе». Ой, пожалуйста, включи эту песню погромче. Обожаю ее. Они будут в «Паласе» в пятницу.
– Трент, проснись, мудак, – громко, чтобы перекричать музыку, говорю я.
– Я не сплю, чувак, не сплю. Просто глаза устали.
– Открой их, – повторяю я.
Он разлепляет веки, окидывает взглядом машину.
– Отличная прическа, – обращается он к Ронетт.
– Сама сделала. Мне приснился сон, в нем я видела, как растаял мир. Я стояла на Ла-Сьенега и оттуда видела весь мир, как он таял, это было круто, вполне реалистично. Я подумала: а что если бы сон стал явью, как бы я могла помешать этому, знаешь?
