Он оборачивается к ней и отвечает по-детски серьезно:
— Камни.
Затем и в самом деле достает из кармана пригоршню камней и показывает их отцу и брату.
— Но зачем ты таскаешь их в кармане? Они же тяжелые…
— Они мне нравятся.
Он произносит это очень уверенно. И снова опускает камни в карман, приводя в замешательство синьора Амедео, видящего в этой причуде один из явных признаков душевной болезни. Амедео тут же спешит как-то развеять возникшее у всех неприятное впечатление.
— А помнишь, Лео, как нас с тобой однажды заперли на кладбище?
Лео тотчас же утвердительно кивает.
— Мы держались за руки, и ты ревел.
— Молодец! У тебя память получше, чем у меня. А ведь нам было тогда лет восемь.
Он хватает брата за руки и сжимает их в порыве родственных чувств. А Лео с довольным видом продолжает вспоминать:
— Я тебе говорил: «Давай свистеть, чтоб не было так страшно».
— Папа, а вы видели блуждающие огни? — спрашивает братишка Бобо.
— Какие там блуждающие огни! Ведь мы от испуга себя не помнили!..
Бобо свешивается с высокого облучка.
— Папа, небось вы со страху полные штаны наложили?
— А ты, дорогой мой, веди себя прилично, не то…
Дедушка поднимает руку и кричит:
— Эй, Мадонна!
Извозчик оборачивается.
— Стой! Тпру!
— Что случилось? — спрашивает Амедео.
Лео уже привстал. За него отвечает Миранда:
— Лео хочет сойти. Ему надо.
Лео слезает. За ним дедушка.
— Пойду и я отолью.
Дядюшка Лео переходит на другую сторону дороги. Озирается, выбирая укромное местечко. Старик тоже сходит с дороги и останавливается у края оврага в нескольких шагах от сына.
Амедео тем временем беседует с извозчиком.
— Славная у тебя лошадка, право, славная. Сколько ей?
Мадонна знает про свою лошадь все, что можно знать о лошади, и готов говорить о ней часами.
— Три года и два месяца. У нее один только недостаток: не выносит паровозного гудка. А мне, черт подери, приходится целыми днями торчать у вокзала, чтоб поймать седока. Что тут поделаешь? Каждый раз, как загудит поезд, кидаюсь к ней и держу под уздцы!
Дедушка трогает Лео за плечо, чтоб вернуться к пролетке, но вдруг замечает, что сын обмочился.
— Лео! — В голосе его одновременно изумление и укоризна.
Лео оборачивается. На лице у него улыбка.
— Готово!
Сидящие в пролетке тоже видят, что произошло. Однако Бобо все же считает своим долгом объявить об этом во всеуслышание:
— Папа, дядюшка Лео напрудил в штаны!
Дедушка подходит к пролетке и, усаживаясь, говорит:
— Он забыл расстегнуть брюки…
— Ничего, — отзывается Миранда. — Мы попросим нашего арендатора одолжить ему пару брюк.
Синьор Амедео сквозь зубы изрыгает проклятие или скорее горькую жалобу, словно в ответ на успокоительные заверения, полученные от больничного привратника:
— Нормальный! Черта с два!
Лео с невозмутимым видом пересекает дорогу. Подходит к пролетке. Прежде чем занять свое место, обращается к Бобо:
— Да, ты прав. Отсюда действительно видно море. Длинная синяя полоска.
Влезает и садится на место. Пролетка продолжает свой путь по дороге, привольно бегущей по гребню холма.
Мы вновь видим все семейство в просторной кухне крестьянского дома. Длинный стол беспорядочно заставлен посудой: здесь только что кончили обедать. Амедео без пиджака, но в шляпе беседует с крестьянином-арендатором. Это невысокий человек; его иссушенное солнцем лицо избороздили глубокие морщины, но глаза хитро поблескивают. На нем грубая вязаная безрукавка и полотняные рабочие брюки.
— Сам знаешь, Мизинец, земля никогда не подведет.
— Так-то оно так. Но вот ежели, к примеру, побьет градом, то прости-прощай винная ягода.
— Да ведь сильный град выпадает не каждый год.
— А хоть и в этом году: такая сушь и жарища, что сам господь бог небось поджарился на небесах. Коли засуха не кончится, то заместо винограда мы соберем жареные каштаны.
Под портиком, также без пиджака, сидит дядя Лео и смотрит на залитое зноем гумно, где играет мальчик лет трех в трусиках и майке.
Мальчик наклоняется над кирпичом. Пыхтя, пытается его поднять. Волосы у него рыжие и лицо тоже рыжее от веснушек. Наконец ему удается поднять кирпич. Однако, когда он встает со своей ношей, у него сваливаются трусики. И он не может идти, потому что запутался в них. Приходится опустить кирпич на траву и подтянуть трусики. Затем малыш вновь нагибается за кирпичом.
Дедушка с извозчиком Мадонной разлеглись на заднем сиденье пролетки лошадь они выпрягли и пролетку поставили в тень у сеновала. Неподалеку от них в плетеной соломенной корзине лежит на спине восьмимесячный младенец. Несмышленыш вперил в небо широко раскрытые глазенки и дрыгает ножками, должно быть, отгоняя кусающих его мошек.
В конюшне Бобо с братишкой дразнят осла. Ручкой метлы они легонько стукают его между задних ног. И хохочут. Осел брыкается все яростнее. В распахнутую низенькую дверку, выходящую на гумно позади конюшни, они видят, как шествует мимо наседка с цыплятами. Бобо локтем толкает брата.
— Пошли погоняемся за ними!
Они выбегают во двор. Каждый хватает по четыре цыпленка.
Миранда с женой крестьянина, толстой женщиной в платке, стоят на огороде возле курятника. Крестьянка вручает хозяйке корзину с десятком свежих яиц.
Миранда идет через гумно, посреди которого малыш все еще топчется подле кирпича, пытаясь его поднять. Она останавливается около сидящего под портиком Лео и показывает ему лукошко с яйцами.
— Лео, хочешь выпить свежее яичко?
Лео глядит на корзинку. После некоторого раздумья берет яйцо.
— Может, потом и выпью. А пока положу в карман.
Миранда с некоторым замешательством возражает:
— Нет, в карман лучше не класть. Оно может разбиться.
— Ну тогда подержу в руке.
Из кухни под портик выходят Амедео с Мизинцем.
— Ну я пойду прогуляюсь по усадьбе. Кто со мной? — Он кладет руку на плечо брату.
Но Лео не отвечает. Он молча показывает Амедео яйцо.
— Что ж, если тебе больше нравится здесь — сиди. — Потом берет яйцо и тоже молча его разглядывает. Наконец изрекает: — Вот и я всякий раз, когда вижу яйцо, готов часами на него глядеть… А, Миранда? И все потому, что, сколько ни ломай голову, ни за что не поймешь, как это природа, так ее разэдак, умудряется достигать такого совершенства в своих творениях!
— Да нет, дорогой мой, все потому, что природу создал бог, а не такой болван, как ты!
— Ладно, ладно! Ты только и думаешь, как бы шпильку подпустить!
Малыш на гумне наконец поднял кирпич и медленно, но решительно направляется к корзине, в которой лежит его братик. Он явно что-то задумал.
Крестьянка, несущая в подоле только что снятые с грядок баклажаны и салат, вдруг испускает громкий вопль и опрометью бросается к корзине с младенцем. Оказывается, трехлетний малыш уже собрался обрушить кирпич на голову братца. Испугавшись крика матери, он роняет кирпич на землю. Он совсем обессилел, глаза его полны слез.
Мать грубо хватает его за руку, подтаскивает к расстеленному возле сеновала одеялу и толкает так, что он со всего размаха плюхается на одеяло.
— Ах ты паршивец! — кричит она. — Ревновать вздумал! Насквозь тебя, негодника, вижу!
Малыш широко раскрывает рот, зажмуривается и, наконец, разражается ревом.
Тем временем Амедео, его жена и крестьянин спускаются по тропинке, ведущей к границам надела. Отец Бобо то и дело останавливается посмотреть на посевы и шпалеры виноградных лоз. Мизинец говорит ему:
— Так ведь крестьяне — мы, одним словом — встаем ни свет ни заря и гнем спину дотемна, а в городе рабочий разве так надрывается?
— Это верно. Однако одно дело жить здесь, на природе, и делать все, чего захочет твоя левая нога, и совсем другое, когда у тебя целый день кто-то стоит за спиной и погоняет.
— Вы, хозяин, конечно, правы, только все равно у нас не жизнь, а сплошное мученье.
Они доходят до заросшего высокой травой небольшого оврага. Мизинец, раздвигая палкой траву, показывает родник. Вода бежит из-под земли непрерывной струйкой. Мизинец наклоняется, находит в траве стакан, наверно не случайно тут оставленный, моет его, наполняет водой и протягивает хозяину.
— Попробуйте сами и скажите, прав я или нет.
Амедео делает глоток. Держит воду во рту, чтобы прочувствовать ее вкус.
— Да, ты прав. Легкая, как воздух. Попробуй-ка и ты, Миранда. — Он подает жене стакан. — Сделаем так. Наполни фьяску[14] водой и дай мне, а я отнесу в лабораторию. Вот увидишь, эта вода помогает пищеварению. Кто знает, может, мы даже сможем ее продавать…
В этот момент с вершины холма, где стоит дом, доносится отчаянный вопль. Миранда, крестьянин, Амедео оборачиваются и глядят вверх.
