— Какой красивый город, — сказала я, мысленно превратившись в школьницу и вдохнув тяжелый тропический воздух.
Надо было сказать что-нибудь еще, но так вышло даже лучше. Голос мой был тверд и силен и шел от живота. Я могу контролировать свой голос в сто раз лучше, чем преподаватель вокального искусства. Как и следовало ожидать, мой гид произнес только: «А?»
— Вы первый раз в Сингапуре? — добавил он, причем голос его показался мне совершенным, словно он тренировал его сто лет.
Потом я поняла, что совершенство его речевого аппарата было следствием не столько тренировок, сколько постоянных занятий иностранными языками. Если свободно владеешь даже одним иностранным языком, невозможно поверить, как это облагораживает голос. Интересно, распространяется ли это правило и на сердце?
Разумеется, я не ответила на его вопрос. Но, судя по тону, молодой человек и не ждал от меня ответа. Неожиданно, к своему большому удивлению, я почувствовала симпатию к этому гиду, который так быстро среагировал на собственное невольное «А?».
— Вот и «Раффлз».
Когда он произнес эти слова и указал на старомодное здание, я позволила себе заплакать. В этот плач я вложила весь мой талант. Это было лучшее в своем роде исполнение. «Ты действительно гениальна», — восхищенно подумала я.
Отель «Раффлз» напоминал аквариум, который я видела в детстве. Я очень скучаю по тому времени. Моя первая экскурсия была на полуостров Миура, где и находился тот аквариум. Он был очень старый и белый. Внутри плавали большие усталые рыбы, между которыми вились стайки маленьких рыбок. Мелкие резвились и были похожи на идиотов.
Лонг Бар напоминал интерьер дома, какие строят на побережье Чиба. Кажется, именно в этом баре и родился знаменитый «Сингапур Слинг», который я впервые попробовала в четырнадцать лет в одном из кафе Синдзуку, что неподалеку от моего дома. За стойкой орудовал бармен, он приготавливал коктейли так быстро, словно жарил осьминогов, а потом наливал розоватую жидкость в стаканы, имевшие форму беременной женщины.
— На этой фотографии Сомерсет Моэм, — произнес бармен-китаец, когда мы вошли в просторный и прохладный Бар писателей.
Если бы этого бармена отделать так же, как того вьетконговца на фотографии Кария, он выглядел бы более по-человечески. Я не стала ничего заказывать у него. Когда я вижу ему подобных, не способных усидеть на одном месте, мне почему-то вспоминается Нанкинская резня.
— Это Герман Гессе, а вот там — Киплинг. Здесь запечатлен Джозеф Конрад, — продолжал китаец.
Зря он старался, я все равно ничего не заказала. Если бы я была последним китайским императором, то повелела бы закатать его в бочку с уксусом, как селедку.
— Простите, но…
Ну да, конечно, ты извиняешься… Ты думаешь, что тебя так все и извинят с твоими чертовыми «экскьюз ми» в заднице!
— Вы что, тоже писательница?
Ты когда-нибудь видел писателя, одетого с ног до головы в шелка, в черных очках, в шляпе, писателя, который может с одинаковым успехом контролировать свои слезные и потовые железы? Я актриса, болван.
Гид закончил все формальности и проводил меня в номер по галерее, окна которой выходили на пальмовый садик. Я решила, что какое-то время буду вести себя как провинциальная школьница, с трудом отличающая «Вуиттон» от «Дельво». Это было лучше всего на тот момент.
— Вот «Кеннедиз-сьют». Номер высшего класса. Рядом расположены комнаты, в которых любил останавливаться Сомерсет Моэм.
Ага, да, конечно…
— Здесь неоднократно гостила Ава Гарднер. Говорят, что однажды она забыла в постели свой чулок.
Моя затея сыграть школьницу окончилась полным провалом. А он выкручивается как умеет, этот гид. Надо же, приплел сюда и Аву Гарднер. Ава Гарднер, дочь садовника.
— Вы решили что-нибудь с обедом? — спросил гид уже в номере.
— Я устала. Пойду лягу, — ответила я с таким видом, будто вот-вот рассыплюсь, если кто дотронется до меня.
— Хорошо. Тогда я приеду за вами завтра, в девять часов утра.
При мысли, что он сейчас уйдет, со мной произошло что-то странное. Я почувствовала, как во мне прорастает нечто, словно из луковицы гиацинта. Мне стало непроходимо грустно. Я ничего не сказала, как будто не поняла его. Молчание — средство не из легких.
— Это слишком рано для вас? Может, лучше к десяти часам?
— Я все думаю, как это Эва Гарднер могла потерять свой чулок?
Я сказала это, чтобы прервать воцарившееся молчание. И при всем при этом я, кажется, переврала имя актрисы. Вот же растяпа!
Он меня правильно понял. Он умный и в придачу красивый парень, чтобы понимать еще больше. За это я одарила его своей фирменной улыбкой, одной из самых сложных в моем исполнении.
— Ну, быть может, она была рассеянной… или чулок у нее было столько, что одна-две потерянных пары…
Я ожидала увидеть в номере цветы орхидеи и на мгновение перестала обращать внимание на слова гида. Орхидеи… Ну да, конечно, Сингапур славится своими орхидеями.
Орхидея.
Орхидея.
Орхидея?
Воспоминания о прошлом, если я смотрю на них положительно, похожи на роман Генри Миллера или на симфонию Малера, а если смотреть на них негативно, то на свалку в районе Беверли-Хиллз. Я хочу сказать, что их трудно классифицировать, основываясь на каком-то одном факторе. Однако орхидеи занимают здесь особенное место. Нужно постоянно проверять, в каком отношении они находятся к пустынному пляжу в воображаемом мире.
Но я была настолько очарована этими цветами, что забыла об осторожности и допустила стратегическую ошибку.
Краем глаза я увидела моего гида, который поклонился мне и прикрыл за собой дверь. Я машинально поклонилась в ответ, словно старуха-крестьянка, работающая в сельскохозяйственном кооперативе. Никогда еще за все двадцать шесть лет моей жизни я не делала более банального поклона. Используя мимические морщинки в углах моих глаз и губ, а также различные углы наклона шеи, я обладаю ста тринадцатью способами приветствия. Но поклон гиду был самый что ни на есть заурядный и не входил в это число. Даже самый бездарный режиссер вырезал бы такой кадр. Я не имею привычки прощать себе такое и поэтому стала подыскивать соответствующее наказание, но потом бросила думать об этом. Ненавижу наказывать самое себя, у меня немедленно создается впечатление, будто я разрушаюсь изнутри.
Я поступила по-другому.
Вот, например, орхидеи.
В моем воображаемом мире, который в сто миллионов раз важнее для меня, чем мир настоящий, нет орхидей. Затерянное побережье в моей голове находится гораздо севернее, чем самая крайняя точка, где еще выращивают и продают эти цветы. Но я не могу так говорить. Орхидея является самым сильным и важным фактором, связывающим меня с Кария. Он сам рассказал мне об этом. Он рассказывал мне об орхидеях не помню сколько раз. В Камбодже, вырвавшись из вражеского окружения, он бродил по джунглям и случайно вышел на поляну, заросшую дикими орхидеями. Встретив меня в первый раз, он тотчас же вспомнил тот эпизод… да, я слышала эту историю раз пятьдесят. Кария запуган, запуган самим собой, своей семьей, своей фирмой, друзьями, полицией. Из-за этого ему приходится много лгать, разумеется, ему приходилось лгать и мне, но все же среди всей этой лжи есть одна правдивая история. Я уверена, что есть. Это история про орхидеи. А полиция? «Ты уверена, что его действительно разыскивает полиция?» — спросило меня мое второе «Я», живущее в воображаемом мире. Ее зовут Жанна, она живет в больнице, небольшом здании. Конечно, это очень комфортабельное заведение, расположенное на пустынном побережье. Жанна наполовину француженка, наполовину итальянка. В этой больнице содержатся «везунчики», страдающие либо душевным расстройством, либо СПИДом. Итальянское и французское правительства и какой-то владелец автомобильного завода из Японии выделили на это дело необходимые средства, и Жанна стала первой пациенткой, которую поместили в эту больницу. Я не идентифицирую себя с ней, однако Жанна в одно и то же время является мною. Я отправила ее в тот мир играть моего двойника.
«Скажи-ка, Моэко, ты уверена, что у Кария имеются неприятности с законом?
Ну конечно. Сначала в его жизни был измочаленный труп вьетконговца, потом он бросил свою красавицу-жену, своего любимого сына, оставил работу и своих компаньонов, когда все шло как надо, и все для того, чтобы вернуться в этот мир, который воняет смертью. А может быть, он был скорее любовником твоей героини, которую ты играешь уже два года?»
Для душевнобольной девушки, страдающей от СПИДа, у тебя прекрасная память. Ты хочешь сказать, что я смешиваю кино и реальность, но я не такая простушка, меня не так-то легко поймать… Ясно как день, что Кария преследует полиция, он ведь первый японец, который стал почетным гражданином твоего города, видишь ли.
