— На Альме.
— Ну как она там, не пересохла?
— Течет.
— Ну тогда давай спать, — сказала Аня сонно. Села на кровать, откинув волосы назад.
«Она у меня потечет», — подумал вдруг Сергей, укладываясь на узкой гостиничной койке…
Проснулись поздно. В палисаднике, на высохшей клумбе, меж прошлогодними, почерневшими кустами герани весело возились воробьи, на крыше соседнего дома ползал мужик в валенках и остервенело отдирал позеленевшие от гнили доски. Тут же стоял с заведенным двигателем «Беларусь». Молодой парень в распахнутой телогрейке, блестящей от мазута, высоко поднимал над головой гофрированные листы цинка и с грохотом бросал их через забор.
Они засуетились, боясь опоздать на вертолет. Аэродром — большой зеленый пустырь, отгороженный от поселка рядком щуплых, только что отпочковавшихся топольков. По полю бродили коровы с залежанными в навозе боками и срезали до корня редкие кустики тимофеевки.
Сергей и Аня подошли к неказистому домику, грубо сложенному из толстенных бревен, рассеченных по-вдоль черными трещинами.
Возле высокой штанги с полосатой колбасой, вяло забиравшей ветер, сидели пассажиры. Какие-то крепкие, загорелые мужики, устроившись кружком на лужайке, резались в карты, бабы, по-деревенски в глухих платках, все как одна в розовых из болоньи плащах, сидели на завалинке, щелкали семечками, глядели то на коров, то на игроков. Из кучи ящиков, мешков, узлов, прикрытых сверху новеньким детским велосипедом, доносилось повизгивание поросенка.
Женщины стройно ответили на их приветствие, причем одна из них даже пнула ногой поросенка, чтобы замолчал.
— Что, вертолет скоро будет? — спросил Сергей.
— А кто его знает, — равнодушно ответил один из игроков. Новая авиационная фуражка, на козырьке которой плавал солнечный блик, показывала в нем аэродромное начальство.
— Ну вот, а мы бежали… — Аня вздохнула, оглядываясь, куда бы присесть.
— А вот мешочек, — сказала одна из женщин. Возле нее трава пряталась под серым слоем подсолнечниковой лузги. — Садись, дочка, садись, — добавила она, заметив какую-то скованность у Ани. — С половой мешочек, мягкий. С базара мы, с райцентра. Который день тут живем, а вертолета нет. Скотину жалко. Поросеночек, бедный, вишь извелся весь.
— Спасибо.
— Далеко летите?
— На Савеловскую гидроточку, — сказал Сергей.
— Мы гидрологи, работать там будем, — прибавила Аня.
— Куда? — громко спросил один из мужиков с маленькими черными, как дырки, глазами. Был он в кожаной вытертой шапке. До этого сонно наблюдал за игроками, спрятав маленькое, давно небритое лицо в ладонях.
Сергей повторил.
— А, к Пашке, значит. Привет ему передай. Скажи, Гришку видел, он знает. Мол, на Мыю подался, на лесоразработки. И про Нюрку передай, о бабе его: путается, стерва, с инженером. Он знает…
Мужик грубо выругался и уставился снова на игроков.
— А мне показалось — туристы вы. Ишь какие мешки набили, — кивнула женщина на их рюкзаки.
— Что вы! — сказала Аня. — Мы не туристы. А в мешках одежда, приборы, книги. Там же ничего нет.
— Тяжеленько вам будет. Такие молодые… И зачем таких молодых посылают? — сказала женщина, обращаясь к соседкам по завалинке.
— Нас никто не посылал. Это мы сами попросились туда. Пока молодые — хоть мир посмотреть. А трудностей мы не боимся, — сказала Аня.
— Да какой там мир. Тайга да снег.
— Ничего, нас этим не испугаешь. Работа у нас такая, специальность, четыре года учились. Главное, чтобы желание было. Гидрологи — почти все молодые, правда, Сережа?
Сергей молча кивнул.
— Это хорошо, что вы на работу настроились. А то к нам редко едут. Все больше в город рвутся… А вот туристов по лету целые отряды по тайге рыщут. Чего ходют, чего ходют?
— Так интересно же, — сказал Сергей. — Природа в этих местах замечательная.
— Вот и я говорю. Когда они там в городе работают?
— А на позапрошлой неделе какой пал на Верблюжьей сопке зажгли, — бросил кто-то.
— Так говорили, это Витька Сафонов свою косовицу обжаривал.
— Туристы. Это они, вша вонючая! В городах им места мало! — опять выкрикнул мужик в кепке и опять смачно выругался.
— Послушайте! — весь зажигаясь, сказал вдруг Сергей. — Как вам не стыдно! Вы хоть бы женщин постеснялись!
— Чего это ты? — удивился мужик. Он уставился на Сергея, соображая, всерьез парень или форсит.
Но мгновенную ярость, опалившую Серегино лицо, уже сдуло ветерком, и он, в душе стыдясь крика своего, отвернулся и смотрел в сторону шелестящих молодой листвой топольков, пудрившихся золотой, весенней пылью, которую поднимали, спускаясь к реке, лесовозы.
— Трещит, — не отрываясь от карт, вдруг произнес мужчина в авиационной фуражке.
— Трещит? Где трещит, что!? — всполошились женщины, разом снимаясь с завалинки.
— Вертолет. Что же еще, — отвечал мужчина важно.
Аэродромное начальство явно входило в приятную для себя роль, когда пассажиры начинают бестолково суетиться, хвататься за вещи, сбиваясь к нему поближе, всем своим видом отдавая себя в полное его начальствование. А он, как бы не замечая всего этого, сидел на траве и строго глядел в карты.
— Так не слыхать! — хриплым от отчаяния голосом выкрикнула женщина. В одной руке мешок с половой, в другой мешок с визжащим поросенком. С мешка капало.
— Это тебе не слыхать, — отвечало аэродромное начальство, неторопливо собирая карты.
И только когда над захлестнувшим полнеба кедрачом возникла черная точка, как-то вдруг наполнившая долину тарахтеньем, он кряхтя поднялся с земли, поправил фуражку и направился к избушке, бросив на ходу:
— Давай за билетами.
Тайга. Холодом и одиночеством веет от этих распадков, забитых густым туманом, который едва струится, оплывая седые кекуры, лениво облизывая останцы.
Зеленые сопки, беспорядочно разбросанные, словно стога на колхозном поле, укрытые от белого света хвойной броней, вдруг исчезнут, будто их сдуло, и на дороге; закрывая горизонт, поднимается горный кряж, голый, блестящий от вечной здесь сырости, с редкими кустиками, съежившимися от холода.
Аня испуганно жмется к Сережиному плечу, стискивая в руке наполовину обгрызенное яблоко. Он мужественно хмурится, со стыдом чувствуя, как у него деревенеет лицо, и не может отвести глаз от стекла иллюминатора, в которое, кажется, вот-вот трахнет лохматой лапой какая-нибудь перекрученная всеми ветрами елочка.
Гришка, вытянув ноги в кирзовых сапогах, голяшки которых завернуты чуть ли не до щиколоток, равнодушен. Поросенок, укачавшись, молчит. Женщины спят.
— Страшно как… — шепчет Аня. Прическа у нее сбилась, губы страдальчески морщатся, на лбу выступила испарина.
Сергей прижимает ее голову к своей груди.
— Попробуй уснуть. Это от качки… Не бойся… В это время он чувствует, как из живота быстро поднимается тошнотворная, теплая волна. Вертолет, перевалив горный кряж, стремительно падает вниз. Это еще больше пугает Аню. Она закрывает глаза и утыкается в его колени. Яблоко падает на дребезжащий пол.
Вертолет несколько раз садился у небольших поселков, совершенно незаметных сверху. К вечеру в вертолете остались только Аня и Сергей. Альма скрылась, затерявшись в глухомани. Редко-редко блеснет что-то внизу. Здесь уже было ее верховье. Здесь она зарождалась, всасывая в себя десятки мелких речушек, талые воды старых, седых ледников, почти все лето не сходивших с гор. Здесь проходили частые ливневые дожди, которые, не умещаясь в ее ложе, топили на многие километры округу. Берег встретил мелким, моросящим дождем. Он чуть слышно шуршал в листве густо подходивших к реке вязов, опустивших до самой земли тяжелые, намокшие ветви. Высокие осины блестели зелеными тугими стволами. Река под дождем словно покрылась гусиной кожей.
На грохот вертолета из небольшого бревенчатого домика с односкатной крышей вышел мужчина в накинутом на плечи брезентовом дождевике.
— Принимай, Пашка, начальство на службу! — весело крикнул пилот, затянутый в кожанку.
— Курева-то хоть привез? — сказал Пашка, мельком глянув на начальство.
— Лови, — парень бросил из кабины блок «Севера». — Как жизнь?
— Ничего — живем…
— Ну будь здоров!
— Обязательно буду!
Пилот выбросил окурок и со шлепом задвинул окошко. Вертолет зашевелил своими похожими на ребра какого-то чудища лопастями, через минуту над ним вспыхнуло визжащее кольцо. Ветки деревьев закрутились, наземь грянули мертвые сучки, вода на озере затрепетала. Машина поднялась и боком пошла над рекой, напоминая колесами две большие ноги в сапогах.
Мужчина, задрав голову, долго следил за вертолетом. Был он высок, сух, судя по тому, как ломался на нем дождевик. На вид лет тридцать. Черная, густая шевелюра, несмотря на дождь, воздымала твидовый кепсон, налитый водой до такой степени, что дождь на нем уже не задерживался, а плыл в бороду, конец которой пропадал в расстегнутой на груди рубахе. Мужчина расстегнул пуговицу на животе и там спрятал «Север».
