Он впервые присутствовал на столь многолюдном митинге и был немало удивлен: такое важное собрание, а стола для президиума нет. Люди столпились перед фрезерным станком, к которому парторг Чарыев прикрепил красный флажок с золотистой шелковой бахромой.
Станок Коноплева находился в центре внимания. Возле него стояли директор завода и главный инженер. Мастер Захар Фомич по соседству с высокой фигурой Орловского казался еще ниже ростом. Разговаривая с главным инженером, он заглядывал снизу вверх, и от этого из его трубки сыпался пепел.
У всех на виду, между директором и Чарыевым, стоял Николай Коноплев и время от времени поглаживал свои блестящие волосы. Он был серьезен и как будто чем-то недоволен. Из карманчика рубашки у Николая торчал листок бумаги со следами пальцев на уголке. На пруди поблескивал комсомольский значок. Старые рабочие смотрели на Коноплева с уважением, а молодежь с гордостью за своего комсомольского вожака. И каждому хотелось в эту минуту стать поближе к нему.
Митинг возник сам собой. Парторг Чарыев взял в руки еще не остывшую после обработки деталь, положил ее на станок и в наступившей тишине торжественно сказал:
— Эта деталь трактора пришла к нам из будущего. Смотрите, какой у нее важный вид! Кто же шагнул в будущее и принес оттуда эту деталь, кто этот великан? Он среди нас, он вырос в нашем коллективе, в сталинском племени стахановцев!
Зачарованно смотрел Ашир на тонко выграненную блестящую деталь. Ему казалось, что от нее исходит чудодейственный, свет, который делает людей красивыми и сильными. И в самом себе Ашир внезапно почувствовал беспокойную радость пробудившихся сил. Он не заметил, как взял руку Сережи и судорожно сжал ее в своей руке. В ответ Сережа пристально посмотрел на него и словно вернул приятеля ко вчерашнему происшествию. Аширу снова почудился тревожный гудок, звон пожарного колокола… Он разжал ладонь, но не смог выдернуть ее из крепко сжатой руки Сережи.
Парторг Чарыев поискал кого-то глазами и остановился на Ашире. Тяжелый это был для Ашира взгляд, но он его выдержал.
— По календарю у нас сорок восьмой год, — продолжал Чарыев. — А эта деталь сделана уже в счет пятьдесят первого года. Комсомолец Коноплев, освоив скоростной метод обработки металла, первым на заводе досрочно завершил сегодня свой пятилетний план. Он опережает время, чтобы быть ближе к светлому, коммунистическому завтра. Ему первому на заводе вручается — сегодня личное клеймо отличного качества.
Невозможно было разобрать, что еще говорил Чарыев, — от рукоплесканий дрогнули стены цеха, нарастая гремело «ура-а!»
Когда овация утихла, Захар Фомич пошептался с Чарыевым, спрятал за спину трубку и попросил слова. Он поднял руку, но заговорил не сразу. Следя за ним, Ашир приподнялся на носках.
— Выше всяких похвал работа фрезеровщика Коноплева! — сказал Захар Фомич и взмахнул своей трубкой. — Его победа для всех нас настоящий праздник. От души поздравляю тебя, Николай! Красный вымпел на твоем станке — это только первая ласточка. Пусть все наши цеха украсятся такими флажками. Но сейчас я хочу говорить в первую очередь о механическом, где работает сам Коноплев. Чтобы помочь остальным фрезеровщикам и токарям поддержать его славу, мы, литейщики, вызываем вас, дорогие друзья товарищи, на социалистическое соревнование. Главное условие наше такое: досрочно выполнить пятилетку всем цехом. Обязательно всем цехом, а то как же!
И опять в воздухе стало тесно от дружных рукоплесканий.
Потом заговорил, опершись руками о свой станок, Николай Коноплев:
— Вызов литейщиков мы принимаем…
— Правильно! — поддержало его сразу несколько голосов.
— Мы не только цехом, но и всем заводом добьемся новых трудовых побед и досрочно выполним пятилетний план. Иначе и быть не может — мы работаем во имя мира!..
Голос Коноплева с каждым словом становился громче и увереннее. Николай еще тверже уперся руками в свой станок, будто прирос к нему, — станок был для молодого фрезеровщика оружием мира, он давал ему силу.
— Завтра я буду работать лучше, чем сегодня. Таков наш стахановский обычай, обычай бойцов великой сталинской армии защитников мира… — продолжал Коноплев.
Слова, исполненные благородства и мужества, отчетливо звучали под стальными переплетами цеха, и казалось, что они вырывались из груди всего коллектива, сотен людей, стоявших тесно, плечом к плечу, локоть к локтю.
— …Американские любители кровавой наживы разжигают новую войну против нас. Но честные люди всего мира не хотят и не допустят ее. В ответ на происки империалистов мы переведем свои станки на высшую скорость — в труде наша сила, непобедимая сила миролюбивых людей. Наш стахановский труд мир бережет!
Перед закатом солнца бывают такие минуты, когда кажется, что день еще не кончился и в то же время тени быстро теряют свою резкость, сливаются с землей, будто впитываются в нее, как вода впитывается в песок. Сумрак еще не может победить сияния дня, но уже чувствуется, как тихо приходит ночь и неслышно обнимает землю сонным покоем. Обруч горизонта постепенно сужается, еще недавно видимые предметы отодвигаются за его кромку и словно тонут один за другим.
В такие минуты залитый ровным голубоватым светом Ашхабад бывает особенно красив. Из садов и парков разливается прохлада, острее становятся смешанные запахи цветов и деревьев, с гор медленно сползает белесая дымка, обдавая город свежестью облаков.
Поднявшись на мост, перекинутый через железнодорожные пути, Сережа и Ашир, не сговариваясь, одновременно остановились возле нагретых за день металлических перил. Мимо них в обе стороны проходили люди. Одни опешили в центральный парк, другие возвращались из города с покупками, многие вели велосипеды.
Ашир молчал, а Сережа насвистывал какую-то бойкую песенку, словно состоящую из одних тачек и тире. Мелодия была без начала и конца — он свистел, как суслик возле своей норки.
Под мостом загромыхал по рельсам суставчатый товарный поезд. Он катился сначала медленно, потом все быстрей и быстрей, и вот уже крыши вагонов слились в убегающую из-под ног сплошную длинную дорожку.
— Смотри на поезд! — Ашир тронул Сережу локтем.
— Смотрю… — Сережа выпустил изо рта короткую очередь точек-тире и притих.
— Ты бы прыгнул отсюда на крышу вагона?
— Зачем?
— Так просто, доказать свою смелость.
В трусости Сережу никто не мог обвинить. Когда вся семья Удальцовых жила на железнодорожном разъезде, Сережа каждое утро ездил поездом в школу, до большой станции, а днем возвращался обратно. Однажды поезд не остановился около разъезда, а Сережа как раз спешил домой, чтобы порадовать отца пятеркой, полученной на экзаменах. Не долго думая, он выскочил на ходу из вагона и сильно ушибся, когда катился с высокой насыпи.
После этого Сергей на несколько дней слег и едва не провалил остальные экзамены. За пятерку отец похвалил сына, а за то, что он на ходу спрыгнул с поезда, здорово его пробрал. Сережа на всю жизнь запомнил слова отца, сказанные им тогда возле его постели:
— Прыгнуть из вагона — это, сынок, не подвиг. Твое геройство в том, что ты получаешь в школе пятерки…
Признаться, Сережа подумал тогда, что отец так говорит потому, что сам не решился бы спрыгнуть на ходу. Ко он ошибся — отец был смелым человеком. Во фронтовой газете, присланной матери вместе с орденом отца, была описана гибель танкиста Степана Удальцова. Когда его танк загорелся, он не вышел из боя, а устремился на вражескую батарею и подавил ее. В газете о нем говорилось как о герое, его посмертно наградили боевым орденом.
Сережа вспомнил сейчас все это и неожиданно для Ашира ответил:
— Нет, я бы не прыгнул.
Ашир смерил глазами высоту.
— Боишься, — сказал он. — А я бы прыгнул, только пусть много народу будет, чтобы люди сказали: вот это герой!
— Дураки могут сказать, а такие, как мой отец, не сказали бы, что ты герой.
Ашир ухмыльнулся. Тогда Сережа рассказал другу про то, как он прыгнул когда-то с поезда, и о подвиге отца на фронте.
— На фронте было другое. Там многие могли совершить подвиг.
— Можно и сейчас! — Сережа серьезно посмотрел на друга. — Как будто ты сегодня не видел, как совершаются подвиги! Коля Коноплев — вот кто настоящий герой. Мой отец его наверняка похвалил бы. — Сережа вздохнул и стиснул руками перила. — Ты, наверно, Ашир, считал себя героем, когда тайком забрался к газосварщикам? — Сергей решил высказать все, что накипело у него на сердце. — Напрасно… Знаешь, как ты всех нас обидел!.. Еще неизвестно, что решит комсомольское собрание.
Ашир и раньше понимал, что такого разговора ему не избежать, хотя и не знал, когда он произойдет. Он готовился к этому разговору, и все-таки слова Сережи за стали его врасплох. Сергей говорил резко и прямо, ни чего не скрывая и не утаивая, как настоящий друг. Ашир тоже не мог кривить душой.
