Соня могла бродить по старой части Праги целый день, а тут боялась лишний раз ступить за порог дома фрау Шульце. Прага была ее маленьким утраченным Львовом. Старая брусчатка и запах кофе, узкие арки, через которые она попадала в дворики с развешанным бельем, вазонами с красными цветами на окнах и балконах, с перекличкой соседей, фантасмагория каменных лиц в углублениях эркеров чуть ли не на каждом доме – звери, птицы, рыбы, святые…
Вывески – «Синий конь», «У короля», «Белый рыцарь». Почти как во Львове – «Керосиновая лампа», «Вкусная сплетня», «Пани Францишка», «Кривая липа»…
Там, в Праге, она была своей, а здесь чувствовала себя одинокой, лишней, нереализованной, грубым недоработанным куском, приложением к какому-то мифическому будущему, в котором ей точно так же может не найтись места.
…Соня тихо выскользнула из-под одеяла, накинула на ночную рубашку старое пальто и, стараясь не скрипеть паркетом и ступенями лестницы, спустилась в сад.
На тропе, покрытой весенним инеем, чернели влажные отпечатки обуви – некоторые из соседей уже отправились на работу. Так и есть. Вот мимо дома промчался Максим на своем мотоцикле. Соня поморщилась от рева мотора, который вспорол такое тихое утро.
Соня села под деревом возле садового участка, который ей выделила фрау Шульце. Утренняя изморозь лежала на черной земле и первых травинках, как серебряная марля. Через полчаса ее слижет солнце.
Так когда-то оно слижет и Соню. Не оставит от нее даже воспоминания. От веселой, нежной, доброй Сони, которая готова вот так, как эта изморозь, стелиться по земле, напоить ее собой и тихо исчезнуть. И душа ее такая же тонкая, как эта серебряная марля.
Соня вспомнила, как вчера Саня раздраженно спросил: «Чего тебе не хватает?!» Когда он так спрашивал, Соня терялась и не знала, что ответить. Ведь именно тогда, когда он ставил этот вопрос ребром, все ее сомнения, печали, колебания и неудовлетворенность моментально исчезали и она начинала упрекать себя, что потревожила мужа своим не стоящим внимания настроением. Действительно, она имела все.
Не работала, как другие, жила в прекрасной цивилизованной и спокойной стране, целыми днями занималась собой, а это значит: цветами в саду и украшениями. Цветами она увлекалась с детства. А броши и колье стала делать совсем недавно – в Праге, после посещения французской ювелирной выставки. Там были представлены работы парижского ювелира прошлого столетия Рене Лалика, основателя одноименной торговой компании, которая сейчас выпускала духи в эксклюзивных флаконах.
Когда Соня рассматривала созданные мастером украшения – филигранные броши, колье, браслеты, изготовленные с применением эмали, хризопраза, перламутра, изумрудов, черепаховой кости и бриллиантов в виде бабочек, лягушек, змей, птиц и другой живности – почувствовала, как вдруг вспыхнули кончики ее пальцев, будто ощутили прикосновение к этим драгоценностям, лежащим перед ней на бархатных подушечках. Броши и колье Рене Лалика копировали природу в том виде, в котором Соня видела их в саду или лесу. А это покалывание в кончиках пальцев позволило понять удивительную вещь: ей самой захотелось создать нечто подобное. Более того – откуда-то пришла мысль, что она знает, как это делается! Это было озарение.
Конечно, она не сможет использовать золото, бриллианты или платину – никаких Сашиных заработков на это не хватит. Просто попытается сделать что-то подобное из того, что есть в продаже или даже просто валяется под ногами!
Биография самого мсье Лалика тоже вдохновляла на это. Он родился в глухой провинции, в французском городке Ай. Единственной отрадой мальчика был сад, где он наблюдал за тем, как растет трава и как в траве копошатся насекомые. Когда научился держать в руках карандаш, начал делать зарисовки. Главным образом любил четко вырисовывать переплетение жилок на крылышках бабочек или на листе винограда. И достиг в этом такого совершенства, что впоследствии сумел воспроизвести эти узоры в камне. Это было новым словом в декоративном искусстве того времени. Светская публика обвешивалась громоздкими драгоценностями, которые сдавливали шеи и запястья дам, и на этом фоне эфемерные бабочки, животные и растения Лалика вызвали культурный шок.
Соня подобную красоту видела разве что в природе.
В этот же день, вернувшись с выставки, она через Интернет заказала себе кучу книг по прикладному искусству. А когда Саня спросил, что подарить ей на день рождения, попросила странные вещи – инструменты для работы с камнем, деревом и металлом.
Впоследствии к этому ее богатству добавились принадлежности для работы с бисером, пластмассой и куча «подсобного материала» – от бусинок, которые она скупала в специализированных магазинах, до металлических пластин, которые вырезала из старых мусорных баков.
Потом она купила сварочный аппарат, долго училась работать с ним, проводила различные опыты по пайке металла, самостоятельно, «методом тыка», пробовала синтезировать всякие припои для серебра, латуни или меди. Расплавила все свои серебряные и золотые украшения, монеты и ложки с вилками – подарок на свадьбу от тетушки…
Саня любовался ее комбинезоном, в котором она расхаживала по мастерской, оборудованной на чердаке дома, где они тогда жили, подшучивал над прической – двумя косичками, торчащими из-под платка, и с нежностью комментировал гостям увлечение жены: «Пусть забавляется!..»
Когда же пришла пора переезжать в Германию, они жутко поскандалили из-за того, что Соня собрала в дорогу ящик со всеми своими «причиндалами». Ящик был большой и тяжелый. Саня сказал, что больше не хочет потакать ее прихотям. Но Соня все же заставила его взять с собой ящик с условием: «Чтобы он не попадался мне на глаза!»
С тех пор Соня предавалась своему увлечению только днем, а вечером, к моменту прихода мужа с работы, складывала инструменты на место, в ящик, и накрывала его рядном.
Нынешнее жилье было меньше, чем то, что им предоставили в Праге, и ящик стоял в спальне. Ночью Соня часто ловила себя на мысли, что не может отвести от него глаз, ощущая то же покалывание в кончиках пальцев, которое снизошло на нее на выставке в Праге. Это означало, что именно сейчас ей стоило бы сбросить рядно, включить свет и сделать на своей очередной «игрушке» ту необходимую загогулинку, которая вдохнет в нее жизнь. Но она знала, что сможет это сделать только после того, как выпроводит Саню на работу, справится со своим маленьким садовым участком и выполнит еще кучу необходимой работы по хозяйству.
Порой разрыв между насущным желанием и необходимостью делать что-то другое становился невыносимым. В такие моменты Соня не боялась города, а, наоборот, выходила за пределы опрятного дворика фрау Шульце и бродила по улицам, представляя, что за углом какой-нибудь «штрассе» перед ней откроется вид на ее бывший старый дворик во Львове на углу Армянской…
…Тем утром Соня возилась в саду возле дорожки, усыпанной мелким гравием, когда мимо быстрым шагом, наклонив голову и натянув на нее капюшон спортивной куртки, пробежал молодой турок.
Соня улыбнулась: натянул капюшон по самые глаза и думает, что его никто не видит и не знает, что он ночует у этой горемычной прислуги Оксаны. Уж лучше бы здоровался, чем притворяться человеком-невидимкой!
Соня опустила пальцы в ямку, куда только что положила луковицу гладиолуса, и, осторожно обертывая ее землей, стала думать о том, что она, несмотря на сегодняшнюю утреннюю растерянность, – все же счастливый человек. Ей не нужно вкалывать на нескольких работах, как Оксане, не нужно искать утешения у чужаков, не нужно подтверждать свою квалификацию – ведь у нее таковой вообще нет! – а главное, не нужно заботиться о будущем: оно ясное и прозрачное, как небо в мае.
Можно думать только о том, что интересно, что навевает идеи для той работы, которой она займется через пару часов – любимой работы, что выполняет только для себя, а не для какого-нибудь угнетателя-хозяина.
Слава богу, она может себе это позволить. И… слава Сане, что позволяет ей быть настолько свободной, что можно думать обо всем, что угодно, только не о добывании хлеба насущного.
Соня начала думать… о Жанне д’Арк.
И думала так: на суде и допросах Жанна отвечала так, как отвечал сам Иисус Христос. Ни одного лишнего слова – все просто и мудро. Будто ОН сам шептал ей на ухо умные и прямые ответы на хитро сплетенные словесные ловушки, которые расставляли перед ней инквизиторы. Вообще, думала Соня, роя в земле маленькие аккуратные ямки и бросая туда луковицы, нет большей мудрости и силы, чем на несправедливость и обиду отвечать коротко или вообще не отвечать.
Или ответить вот так просто, как Иисус ответил Понтию Пилату на все обвинения: «Это ты сказал!» – и больше ничего не говорить. Тогда зло останется с обидчиком, и такой достойный ответ озадачит его больше, чем тысячи многословных оправданий.
