– Лена, сходи в магазин.
– Как обычно? – спрашивала Лена, с готовностью поднимаясь. Ей нравилось ходить по утрам в магазины.
– Да. Ну, разве что будут новые рогалики.
Лена уходила. Народ через открытые двери видел ее, понимал, к чему идет дело, и смотрел на часы. Через десять минут Лена вернется, еще через десять закипит кофеварка, значит, через двадцать можно подтягиваться на кухню. Впрочем, запах свежесваренного кофе и так оповещал всех об этом, никто не мог бы его не услышать.
Коржик взял свою чашку и сел поближе к окну.
– Кто это? – спросил он у Лены, кивнув на дверь, где сидел незнакомец. Он так и не вышел на кофе-брейк.
– Новый сотрудник, – ответила она.
Вот это номер! А он думал, что это очередной региональщик приехал в командировку и озабоченно обзванивает родственников, что доехал хорошо, с ним все в порядке, у телефона села батарейка, так что не волнуйтесь, а деньги еще есть.
Новый кадр был очень похож на провинциала. Все провинциалы в Москве похожи друг на друга. Чаще всего их можно отличить с первого, даже беглого взгляда. Есть в них какая-то напряженная неуверенность, смешанная с пафосным состоянием от пребывания в Москве. Один его знакомый даже отдельный блокнот себе завел, куда записывал только московские адреса и телефоны. И всякий раз брал его в командировки.
– Как его зовут? – поинтересовался Коржик.
– Митхун.
Коржик едва не поперхнулся:
– Мит – чего?
– Хун.
– Митя то есть?
– Нет, именно Митхун.
Голова у Коржика с утра соображала не очень:
– Как это?
Лена пожала плечами.
Коржик знал заочно одного перца с таким именем. То был актер индийского слезоточивого кино Митхун Чакраборти. Того самого кино, где на фоне красивой природы группа плотных девушек танцует против группы упитанных юношей. Все в цветочных гирляндах, все поют с неестественным эхо, как будто голоса идут из пещеры, а на лбу у девушек, в аккурат между глаз, еще и коричневые кружочки налеплены. То ли родинки, то ли мишени.
– Он индус? – спросил Коржик.
Лена не знала.
«А что? – подумал он. – Кого только сейчас не встретишь в Москве». Он, например, постоянно видел двух таких черненьких в тюрбанах в одном подземном переходе. Продавали пляжные зонтики и вязанки бус. Даже сносно отвечали по-русски на несложные вопросы, почти без жестикуляции. Толян, как человек импульсивный, вполне мог взять одного такого хлопца из-под земли. Коржик подумал, что надо будет заехать к тому переходу и посмотреть, все ли подземные сидельцы на месте.
Все замолчали, пораженные его предположением. Если Митхун индус, то вскоре нужно ждать появления в офисе и других индусов, его родственников, которых он неизбежно потянет за собой. Будут ли они в тюрбанах и с цветочными гирляндами на шее, как в кино? Может, пора выучить пару слов на хинди?
Было слышно только прихлебывание кофе и мерный хруст рогаликов. Наверное, так хрустят сочной травой коровы на лугу. Того и гляди, кто-нибудь издаст протяжное мычание. Коржику вспомнилось, как недавно Толян едва не взял в ресторан своей гостиницы, которая в провинции, повара-негра. Тот приходил на собеседование и, мешая русские слова с французскими, рассказывал, как замечательно он умеет готовить паровую «стерьлйадь» и еще чего-то там. Но не взял. Что-то его удержало. Может быть, здравый смысл? В ресторан поехал русский повар.
Издалека доносилась Митхунова бойкая болтовня по телефону. Говорил он без акцента и с характерными оборотами провинциального прапорщика:
– Здорово! Как сам-то? Да ну?! А я теперь в Москве! Ага! Буду бизнес двигать. Добро! Лады! Ну, бывай. Звони, если чего.
«Словарный запас небольшой, – отметил Коржик, – но все же поболее, чем у зонтичных индусов. Значит, наш».
– Откуда он? – первым нарушил молчание Андрюха.
Андрюха – парень колоритный. Выглядел он так, будто его только что вынули из-за руля чоппера – большого сарая, где сумки с заклепками, колонки с музыкой, бензобак с черепами и все такое, и забросили в офис. На Андрюхе отдыхал глаз. У него была длинная коса, кожаные обтягивающие штаны и ковбойские сапоги со скошенными каблуками, только без шпор. На его майке красовалось скромное пожелание на английском, чтобы все поцеловали его в задницу. Росту в нем было почти два метра плюс хорошо прокачанные бицепсы. Он позволял себе весь этот прикид, за который любого другого уже давно выгнали бы взашей, только потому, что был сыном какого-то хера из министерства и хер этот был очень нужен Толяну. Поэтому ему все прощалось, а обязанностей у него и вовсе никаких не было.
– Кажется, из Саранска, – неуверенно сказала Лена, – или из Казани.
Вскоре приехал Толян, и все спешно разошлись. Как ни увлекательно было обсуждать нового сотрудника, а надо что-то делать.
Принимали в контору новых людей не так часто. Штат был укомплектован полностью и чтобы кого-то взять, прежде надо было кого-то уволить. Последним принятым был Коржик, и это случилось несколько месяцев назад.
Митхун пару раз с крайне озабоченным видом зашел, почти забежал, в кабинет Толяна. В руках у него были растрепанные бумаги. Теперь Коржик мог рассмотреть его в движении. Невысокого роста, коренастый, рыжий в веснушках. Простое, но хитрое лицо, напоминающее питу, на которую положили две маслины и немного рыжих волос. Одет он был в трикотажную жилетку грязно-зеленого цвета, из-под которой выглядывал ужасный деревенский галстук. Люди в таких жилетках и именно такого колера всегда казались Коржику потомственными сиротами и вызывали глубоко запрятанные отцовские чувства. Ему хотелось дать им конфету, утереть сопли своим платком и спросить, как дела в школе или где они там бывают. Не иначе, это была магия цвета жилетки, по-другому не объяснить. Ну, и покроя, конечно, тоже. Коржик назвал бы этот покрой жалобным. Потом, правда, хотелось отослать их подальше с глаз – делать уроки или погулять.
Похоже, на эту магию попался и Толян.
За обедом Митхун, никого не спросясь, умостился между Толяном и Ларисой, словно птенец кукушки, подброшенный в другое гнездо. Это было место Коржика, но тот об этом не знал, а народ промолчал из деликатности. Коржику тоже было неудобно заявлять о своих правах и он сел напротив. «Ладно, – решил он, – скажу завтра. Да и какая разница?»
– У нас новый сотрудник, – объявил Толян. – Зовут его Митхун Фиделевич, можно просто Митхун. Прошу любить и жаловать.
Митхун привстал и поклонился рыжей башкой. Все уставились на обладателя столь диковинных имени и отчества. «Стало быть, его родители любили индийское кино, – подумал Коржик. – А их родители – кубинскую революцию».
Кто-то сказал «Добро пожаловать», кто-то спросил у Толяна, чем он будет заниматься.
– Еще определимся, – уклончиво ответил тот.
«Секретный сотрудник», – с некоторой долей ревнивой неприязни подумал Коржик.
Зазвенели вилки, зазвучали шутки, воцарилась расслабленная застольная атмосфера. Не хватало только спиртного, но его не полагалось.
Толян был демократом – питался вместе со всеми, хотя внизу было несколько ресторанов, где еда получше. Но так уж повелось чуть ли не с основания офиса. Да и готовила Зоя, местная повариха, все-таки неплохо. Еще Толян здоровался с каждым за руку и к нему можно было почти запросто зайти в кабинет. За это его и любили.
Общие обеды создавали ощущение сплоченности и принадлежности к группе, тем более, что для сотрудников они ничего не стоили – оплачивал их Толян. То есть он платил зарплату поварихе и давал деньги на продукты. Мелочь, а приятно. В банке, откуда Коржик сюда и пришел, не было ни бесплатных обедов, ни даже бесплатного кофе, даже растворимого не водилось – за все приходилось платить, а кормили гораздо хуже. Иногда клерки даже травились.
Митхун в общей беседе почти не участвовал, но не из-за скромности, а по причине хорошего аппетита. Он больше слушал и налегал на еду. Скоро его тарелка опустела, и он попросил добавки. Повариха, обычно не очень щедрая на добавки, выдала ему беспрекословно, как новичку.
Постепенно трапеза завершилась, и народ перешел к чаепитию. Толян ушел – он никогда не пил чай сразу после еды. Попозже чай ему приносила в кабинет секретарша. Чай в конторе, в отличие от кофе, был плохой – «Липтон» в пакетиках из желтой пачки. Митхун поболтал своим пакетиком в кипятке, а потом поднял его за нитку и отжал пальцами прямо в чашку. Чтобы добро не пропало. Коржик от этого зрелища почувствовал легкую тошноту и отвел взгляд в сторону. Аппетит пропал. «Деревня», – подумал он с раздражением, но промолчал. Все остальные тоже промолчали, некоторые старались не смотреть.
Что-то подсказывало Коржику, что с этим типом всем еще предстояло хлебнуть неприятностей.
Однажды вечером Коржик возвращался домой в состоянии тупой усталости. Том самом состоянии, когда телевизор смотреть еще можно, а читать газету – уже нет, потому что слова разбегаются в разные стороны. Было жарко и хотелось пить. Но не минералки и не пива. Он зашел в магазин возле дома и купил две банки слабоалкогольного коктейля. Он знал, что это дерьмо, но иногда хотелось и его.
