– Ах, бедненькая, несчастненькая. Вечная жертва, – вдруг заорала Марина. – Ты что же, думаешь, что у меня проблем в жизни других нет? Забыла, что муж мой память потерял? Лечение знаешь какое дорогое? Знаешь, сколько все эти долбаные лекарства, которые ни черта не помогают, стоят? Все эти психиатры непробиваемые? Не знаешь? И слава богу! – Марина неожиданно успокоилась. Закурила и глубоко затянулась. – Катя, поверь, я тут совершенно ни при чем. Более того, я никогда не стала бы так глупо шутить. Ведь речь идет о моем брате, помнишь?
– Помню, – затравленно пробормотала Катя и вскинула на родственницу полные боли глаза. – Тогда я совсем ничего не понимаю. Кому нужно издеваться надо мной таким диким образом? Ведь это чудовищно...
– Не обращай внимания, вот что я тебе скажу. Плюнь. Кто бы это ни был, он достиг своей цели – выбил тебя из колеи. А ты назло ему вернись обратно в колею, как ни в чем не бывало. Забудь, как страшный сон. Знаешь что? Отдай мне это дурацкое письмо, чтобы оно не мозолило тебе глаза, – Марина сложила вчетверо листок бумаги и засунула обратно в конверт. Руки ее при этом слегка подрагивали. Или Кате так только показалось? – А я на досуге мозгами пораскину, кто это у нас такой шутник. Может, вспомню, кому давала твой новый адрес.
– Спасибо, – прошептала Катя. Спазм сдавил ей горло, слезы закипели на ресницах. – Спасибо. Прости, я просто запуталась.
– Ладно, не парься по этому поводу. Уже простила. – Марина старалась выглядеть беззаботной, но удавалось ей это с трудом. Катя видела, что она здорово напряжена. Почему?
– Как там Леша? – спросила Катя.
– Лешка-то? – Марина отвернулась к окну и уставилась на улицу. – Того Лешки, которого ты знала, уже нет. Как будто оболочку оставили, а нутро заменили. Я не могу так больше! – всхлипнула Марина. – Не могу...
– Что это ты не можешь, мать? – заспанная Варвара появилась на кухне и включила чайник. – И вообще, что вы так орете? С дуба рухнули? Поспать ребенку на заслуженном отдыхе не даете. У меня каникулы, между прочим. Привет, Кать. – Варя чмокнула Катю в щеку. У Кати защемило сердце – так девочка была похожа на Костю.
– Мне пора, – заявила Марина, обращаясь к дочери, – завтрак в холодильнике, разогрей в микроволновке. Пошли, Катя, я тебя подброшу до метро. Кстати... Тебе очень идет эта прическа.
– Что это ты, Королева, на работу опаздываешь? – проворчала вахтерша на служебном входе, когда запыхавшаяся Катя влетела в театр. – Спектакль уже сорок минут как начался.
– Я предупредила Мабель Павловну, что приду попозже, – пробормотала Катя, снимая куртку.
– А, ну тогда смотри. – Зинаида Васильевна отхлебнула чаю из щербатой кружки, вытащила из-под древнего телефонного аппарата сложенный вдвое тетрадный листок и протянула Кате: – Слышь, Королева. Тут вчера парень какой-то заходил, тебя искал. Я говорю – не работает она вечером. Он телефон твой просил, так я не дала. Хошь, говорю, свой оставь, а я передам.
– Какой парень? – растерялась Катя.
– А я почем знаю? Он мне не представился. Ничего такой, видный, – расплылась в улыбке вахтерша и подмигнула: – Ну, чего застыла, как памятник? Будешь брать или нет?
– Спасибо, – поблагодарила Катя и отправилась по лестнице пешком на третий этаж, где располагались женские гримуборные. По пути развернула листок и прочла: Богданов Андрей и номер телефона. Ни имя, ни фамилия ни о чем ей не говорили. Она сунула бумажку в карман джинсов и тут же о ней забыла, потому что из коридора донесся истошный крик Бондаренко:
– Да как вы посмели так со мной поступить? Я это дело так не оставлю. Учтите, я всех на ноги подниму! Я вам устрою «райскую жизнь»! – визжала она.
Катя взбежала вверх по ступенькам и застала следующую картину. Пунцовый Яков Борисович Пескарь, зав. труппой театра, стоял напротив разъяренной Ларисы и тихо бубнил:
– Ларочка, вы не так поняли. Ничего страшного не произошло...
– Ах, не произошло? Да кто вам позволил решать за меня? Что страшно, а что нет? Вы уже довели Дроздовскую до могилы, теперь за меня взялись? Но предупреждаю, у вас этот номер не пройдет! Я прессу подключу, телевидение. Я на вас управу найду! Да я вас в порошок сотру. Вы забудете сюда дорогу, ясно?
Чтобы не попасться под горячую руку, Катя поскорее прошмыгнула в гримерный цех и поплотнее закрыла за собой дверь.
– Что это с ней? – шепотом спросила Катя, кивнув в сторону коридора.
– Ой, – махнула в ответ Ржевская, – ужас прямо. Артистку новую на ее роль вводят, вторым составом, вот и скандалит.
– Бред какой-то, – пробормотала Катя, пожав плечами.
– Ох, не говори, – покачала головой Мабель Павловна, – чтоб у нее другого горя в жизни не было, прости меня господи! Молодая она еще, глупая!
– Да наглая она! – скривилась Агафонова. – Слишком легко ей все достается.
В антракте Катя понеслась в буфет. Есть хотелось нестерпимо. Выстояв длинную очередь, она взяла винегрет, компот и куриную котлету. Все столики были заняты, и, подхватив поднос с едой, Катя отправилась в гримерный цех. Благополучно миновав лестничный пролет, на повороте она неожиданно врезалась в Бон-даренко. Поднос дернулся, и стакан с компотом опрокинулся. Бондаренко едва успела отпрыгнуть в сторону.
– Не театр, а сборище уродов какое-то! Дура безрукая, смотри, куда идешь! – прошипела она и вдруг преобразилась. Место разъяренной фурии заняла милая, застенчивая девушка. – Катенька, с тобой все нормально?
– Да... – пробормотала Катя и в недоумении обернулась. Из лифта, попыхивая сигарой, выплывал Порогов. «Так вот отчего такая метаморфоза», – усмехнулась Катя про себя и быстренько ретировалась.
Наталья Андреевна Дроздовская решительно отложила в сторону новый роман популярной писательницы.
– Чушь какая, – пробормотала она, вылезая из-под теплого одеяла, – сплошные вздыбленные копья и влажные расщелины.
В спальне было прохладно – для полноценного сна необходим свежий воздух. Наталья накинула уютный стеганый халат и спустилась вниз, на кухню. Заварила себе травяной чай, добавила ложку меда и забралась с ногами на диван. Прошло уже два дня с тех пор, как равнодушный доктор в клинике устало сообщил ей о том, что результат в принципе положительный. Он так и сказал – в принципе положительный. Что это значит, Наталья, окрыленная надеждой, не спросила. А теперь вот мучилась. Почему – в принципе? А если без принципа? Как любой врач, когда дело касалось близких ей людей, она терялась и была не в состоянии объективно воспринимать факты. С самого начала она была готова к длительной, изнуряющей борьбе. И вот, когда уже столько пройдено, какой-то дурацкий принцип не дает ей существовать.
Наталья тряхнула головой и с досадой обрушила чашку с недопитым чаем на ни в чем не повинный стеклянный столик. Чай расплескался, оставив на отполированной поверхности неровные пятна.
Наталья тихонько отворила дверь в детскую и застыла у кровати сына. Мальчик разметался во сне, на щеках играл лихорадочный румянец, светлые волосы закрутились в тугие локоны.
– Ангелочек, – глотая слезы, прошептала она. В комнате было душно – отопление работало на полную мощность. Наталья придвинула кресло и села. – Господи, за что? – беззвучно взмолилась она. – За что? – Хотя она уже давно не верила в Бога. Бог перестал для нее существовать в тот день, когда отнял у нее единственного любимого человека. А теперь вот хочет забрать его ребенка.
Наталья мысленно перенеслась в то счастливое время, когда Он был рядом. Улыбнулась собственным воспоминаниям. Воспоминания – это единственный рай, из которого мы не можем быть изгнаны.
Они познакомились в больнице. Он поступил ночью по «скорой» в ее дежурство с острым приступом аппендицита. Бледный, потный от боли и страха. Она тогда не обратила на него никакого внимания. Просто делала свою работу – спасала человеческую жизнь. Даже не узнала его спустя две недели, когда он пришел в ординаторскую перед выпиской. С огромным букетом роз и коробкой швейцарского шоколада – неслыханной роскошью для далекого 1993 года.
– Самому красивому анестезиологу постсоветского пространства, – торжественно заявил он и упал на одно колено. И тут же сморщился – шов после операции еще не до конца зажил.
Его звали Владимир. Владеющий миром – в переводе со старославянского. У него была редкая, романтическая профессия – вулканолог. Он работал в институте физики Земли, занимался разработкой методов предсказания извержений вулканов. Он обожал их – этих подземных драконов, мнил их живыми разумными существами, способными обижаться и жестоко мстить. Он мог часами о них рассказывать: Котопахи, Гекла, Этна, Килауэа, Кракатау, камчатские Коряка и Ключевская сопка. Наталья слушала его, затаив дыхание. Хотя сама к вулканам относилась настороженно, если не сказать – с опаской. Как истинный медик, она и воспринимала их с медицинской точки зрения – как гнойные нарывы на теле земли.
