Девочка стала каждый день приходить в лавку и подолгу играть с Джеком. Людей она по-прежнему страшилась, да и Роя дичилась, но никакого беспокойства от нее не было, вела себя тихо, точно мышка. Слышно ее было, только когда она беседовала в кабинете с Джеком с глазу на глаз — до Роя часто доносился ее голосок. И провалиться ему на месте, если пернатый не чирикал ей в ответ! Рой обожал такие беседы.
Прошла еще пара недель — и Пэтси стала немножко общительнее. Рой представил ее Освальду, который всегда чувствовал себя с детьми неловко, и тот, изогнувшись, пожал ей руку, сказал: «Привет, малышка, как делишки?» — и изумился про себя, какая у нее крохотная ручка. Наблюдая за ее кособокой походкой, он пробормотал:
— Вот ведь жалость. Такой милый ребенок.
Рой глядел ей вслед, пока она не исчезла в кабинете.
— Согласен. Просто хочется рвать и метать. Разве не так?
Когда Освальд на следующий день зашел в лавку, Пэтси смущенно подозвала его:
— Хочешь, скажу секрет?
— Конечно, хочу.
Она жестом велела ему нагнуться и прошептала на ухо:
— Джек — мой лучший друг.
— Да неужто? — удивился Освальд. — А откуда ты знаешь?
— Он мне сам сказал.
— Вот как? И что он говорил?
— Сперва я ему сказала, а потом он мне.
— Ясно.
— Но он разрешил мне рассказать тебе.
— Передай ему от меня спасибо.
— Ладно.
Скрывая улыбку, Освальд прошел к кассе.
— Салют, Рой. Пэтси у тебя в лавке разговаривает с птицей. Ты в курсе?
— Целый день слушаю. Уж она трещит, не умолкает, забывает про все на свете. Но ведь малышка каждый вечер возвращается в свою дыру. А ребенку без сказки никак. Чувствую, она бы тут навсегда осталась.
Разумеется, Френсис и прочие дамы пришли в ужас, как плохо заботятся о Пэтси родители, какая она тощенькая, замурзанная. Батч Маннич так просто кипел от бешенства, он видеть не мог, когда с детьми дурно обращаются. Как помощнику шерифа, ему доводилось иметь дело с людьми вроде семейки из-за леса, и он прекрасно знал, что они за фрукты.
— Да они к своим детям относятся хуже, чем к собакам, — горячился Батч.
У Френсис всякий раз, когда она встречала в лавке девочку, сжималось сердце.
— До смерти за нее волнуюсь, — поделилась она с Роем. — Ну что это за мать: разрешает ребенку-калеке ходить одной где вздумается. Девочка растет точно зверек дикий. Надо кому-то вмешаться.
— Да знаю я. — Рой сердито покачал головой. — Я пробовал ее подкормить — отказывается. Конфетку возьмет, и все. И играет с Джеком целыми днями, больше ей ничего не надо. Мне ее страшно жалко, но ведь мы ей никто, мы для нее чужие. Тут ничего не поделаешь.
Вскоре Пэтси буквально очаровала всех и каждого. Освальд вдруг обнаружил, что ходит в лавку прежде всего затем, чтобы повидаться с девчушкой. Он понял, несказанно тому удивившись, что души не чает в малышке. Ни к какому другому ребенку он никогда не испытывал теплых чувств. Может, потому, что она была девочка (а он всю свою жизнь якшался почти исключительно с мальчишками) и казалась ему такой нежной и хрупкой. А может, сыграло свою роль нечто общее, что-то наподобие родства между ним и Пэтси, да и Джеком тоже. Ведь они все в какой-то мере ущербные.
Однажды утром он, как обычно, зашел в лавку. Пэтси с Джеком играли в кабинете.
— Как дела, Пэтси?
— Хорошо.
— Чем занимаешься?
— Ничем таким. Мы с Джеком просто играем.
Она понарошку угощала Джека чаем, предложила чашечку и Освальду.
— Слушай-ка, Пэтси, а сколько тебе лет?
— Не знаю.
— А когда у тебя день рождения?
Пэтси задумалась.
— Не знаю. По-моему, у меня нет никакого дня рождения.
— Нет дня рождения?
— Не-а.
Она подала Освальду еще одну воображаемую чашку чая. Тот с удовольствием выпил.
— Послушай, что скажу. Хочешь верь, хочешь нет, но у меня тоже нет дня рождения. Зато у меня есть идея. Давай у нас будет общий день рождения, а? Каждый год ты и я будем праздновать наш день рождения одновременно. В один день. Только не говори никому, пусть это будет наша с тобой тайна.
— Ладно.
Он посмотрел на календарь на стене:
— Как насчет среды? Осталось три дня.
— А можно у Джека тоже будет день рождения в эту среду?
— Не вижу препятствий.
— Ладно, — согласилась Пэтси, и они ударили по рукам.
На следующий день Освальд попросил Батча свозить его в Лиллиан. Никогда раньше ему не доводилось покупать подарков ребенку, и он в полнейшей растерянности бродил по универсальному магазину. Как выбрать куклу? В какие игрушки играют девочки? Наконец ему попалась на глаза круглая шапочка, украшенная крышечками от «Доктора Пеппера».
Настала среда, и они отпраздновали свой тайный день рождения в кабинете у Роя. Освальд вручил Пэтси шапочку, а она ему — две конфетки, завернутые в оберточную бумагу и перевязанные ленточкой. От подарка девочка пришла в полный восторг, как Освальд и надеялся. Глядя, как Джек расправляется с подарком — пригоршней подсолнухов, — он съел конфету и запил воображаемым чаем.
— Знаешь, Пэтси, это мой самый замечательный день рождения.
— И мой тоже! — подхватила Пэтси, нахлобучив шапочку.
И тут Освальда посетила еще одна мысль.
Он спустился в лавку.
— Слушай, Рой, у тебя случайно нет фотоаппарата?
— Есть.
— Одолжи, а? Хочу сфотографировать Пэтси.
— Ну конечно. Только пленку заряжу.
Определив, что у входной стеклянной двери самое лучшее освещение, они поставили там Пэтси — в новой шапочке и с Джеком на руке, и Освальд сфотографировал. Через неделю он принес в лавку черно-белый снимок. Всего было сделано три копии: одна — Рою, одна — Пэтси и одна — ему самому. Рой прилепил фото сбоку к кассе, чтобы видел каждый покупатель.
Надпись в нижней части снимка гласила: День рождения Пэтси и Джека.
Затруднительное положение
Дело было в феврале. Открыв как-то поутру лавку, Рой первым делом свистнул Джеку. Птица не ответила. Он свистнул еще раз. Тишина. Он оглядел магазин, силясь понять, что приключилось с проказником на этот раз, и вдруг увидел, что по салату-латуку и лимонам ползет большая рабочая рукавица. Ночью Джек умудрился как-то пролезть внутрь брезента да и застрял намертво. Рой освободил несчастного. Джек был взъерошен и донельзя раздосадован, в рукавице он, судя по всему, проторчал изрядно. Встряхнувшись, он запрыгал по лимонам, оступился, съехал вниз и пуще разозлился.
— Неймется тебе, непоседа, — усмехнулся Рой. — Все приключений ищешь на свою голову.
На прошлой неделе он застиг Джека за проклевыванием дырочек в помидорах, негодник ни одного без внимания не оставил. Ближе к вечеру в лавке появилась Милдред и раскричалась не на шутку.
— Ни одного целого помидора! — шумела она. — Пока здесь бесчинствует эта птица, даже приличного салата не приготовишь!
Джек в ответ словно в насмешку покрутил свое колесо и позвенел колокольчиками. Рой прыснул, но Милдред не увидела в поведении птицы ничего забавного.
В последнее время Освальд вставал с рассветом, к семи уже был в лавке, выпивал с Роем чашку кофе и отправлялся на реку. Но в этот день он стукнул в окошко лавки уже в половине седьмого, весь растрепанный и красный.
Рой отпер дверь.
— Впусти, ради бога, — прохрипел Освальд, влетая в лавку.
— Что стряслось?
— Дружище, я влип! — Освальд размахивал каким-то конвертом. — Бетти, Милдред, Френсис, а теперь еще и Дотти Найвенс пригласили меня на вечер в зал приемов в честь Дня святого Валентина. Их четверо, а я один. Что делать, ума не приложу. Боже ты мой. — Он в отчаянии сплел пальцы. — Они меня доведут-таки до запоя.
— И кто твоя счастливая избранница?
— Да какая разница? С кем бы я ни пошел, три остальные смертельно обидятся.
Рой подумал.
— На твоем месте я бы все объяснил Френсис, и пускай сами меж собой разбираются.
Когда гость удалился, Рой невольно заулыбался. На роль донжуана, по его мнению, Освальд не годился совсем.
Того же мнения придерживался и сам Освальд. Никогда в жизни ни одна женщина не приглашала его на свидание. Что уж говорить о целых четырех, да еще в одно и то же время и в одном и том же месте. Он нехотя поведал обо всем Френсис.
Оказалось, каждая дама действовала из благих побуждений, вдруг ему на вечере станет одиноко, покажется, что все его бросили. О других приглашениях они не имели ни малейшего представления. Посему было решено, что он отправится на свидание со всеми четырьмя сразу.
На вечере бедняга Освальд, щеголяя красным галстуком-бабочкой, не пропустил ни одного танца, хотя танцор из него был никудышный. С Френсис он вальсировал под дурацкую аранжировку «Чудо-Алабамы», с Дотти Найвенс исполнял джиттербаг, с Милдред — какое-то странное танго, а его шестифутовая домохозяйка таскала партнера по паркету под звуки «Спокойной ночи, любимая».
