– Тем не менее сильная власть греет у нас людей больше, чем демократия. Другое дело, что такая власть может оставить людям какие-то свободы, которые ей не мешают. Советская власть в свое время переборщила, решила ничего не оставлять. Меня однажды допрашивали в КГБ и спросили, почему я пишу такие грустные стихи. То есть власть следила, чтобы даже не было грустных стихов.
Ну так вот, возвращаясь к разговору о разрешенных свободах. Мне кажется, власть собирается построить общество не только с управляемой демократией, но и с дозированной свободой. Чтобы можно было писать грустные стихи, любовные романы, абстрактные картины, носить длинные волосы, узкие брюки, короткие юбки, торговать, путешествовать, но ни в коем случае не критиковать государство, президента, армию, ФСБ, прокуратуру, милицию и суд. Так будет, вероятно, в скором будущем.
– Так уже есть сегодня. Директора ФСБ уже сегодня лучше не трогать. Я попытался оценить его деятельность в Чечне и сравнить с Кутузовым, так потом год судился. Впрочем, это было вполне интеллигентно, могли ведь и просто по голове дать в подъезде.
– Да, это у нас уже могут. И убить могут. Как Юдину в Калмыкии. Как редактора в Тольятти. Как многих других журналистов.
– С вашим отцом в 36-м поступили проще, бросили в лагеря, и все.
– Да, он тоже был журналистом, но получил срок не за свои статьи, а просто за разговоры в узком кругу на троих. Один оказался стукачом. Отца даже готовили к казни, но за два года, пока шло следствие, в органах сменилась власть, пришел Берия, и отцу повезло – он отсидел «всего» 5 лет.
– В своем романе «Москва 2042», написанном двадцать лет назад, вы предсказали, что в России появится гениалиссимус из органов, служивший до этого в Германии, что к власти придут сотрудники госбезопасности, что интеллигенция припадет к ногам этой власти, что церковь сольется с государством… Лишенный в 80-м году гражданства по указу Брежнева, вы в своем ответном открытом письме предрекали, что вскоре тома мемуаров вождя будут обменивать в виде макулатуры на ваши романы. Вы поспорили на 100 тысяч долларов, что СССР вскоре развалится и вы с триумфом вернетесь. Все так и произошло.
Скажите, а у вас есть прогноз на наше ближайшее будущее?
– Я не люблю прогнозов. Просто так получается, что я в конечном итоге оказываюсь прав. А с ближайшим будущим, думаю, не сложно определиться. Тут можно даже и не гадать. В новой Думе у президента будет в любом случае желаемое большинство. Даже если вдруг так случится и большинство наберет КПРФ, товарищу Зюганову велят быть послушным большинством, и он будет.
Теперь президентские выборы: они тоже пройдут при значительном перевесе. Правда, безальтернативность им будет мешать. Из-за нее многие люди на выборы вообще не пойдут. Лично я подумаю, идти ли.
А когда Путин победит, его власть станет абсолютной. Дума, Совет Федерации, суд, прокуратура, силовые ведомства – все у него в кармане.
Дальше все аналитики смотрят на 2008 год – что там. А там ничего особенного не будет. Следующим президентом будет Путин. Его просто не отпустят приближенные. Конституцию к тому времени, по просьбе трудящихся, подправят. И даже если он захочет уйти – не позволят. Слишком много вокруг него собралось молодых и голодных. Он им нужен. И не только им.
Посмотрите ради интереса в Интернете, кто у нас сегодня за царя, кто призывает к восстановлению монархии. Вы увидите там много знакомых имен. И Михалков, и Бородин, и Захаров… Выступит, скажем, Михалков (а он с этой идеей давно носится), давайте, дескать, возродим монархию. У нас в кои веки такой удачный глава государства – молодой, образованный, спортивный, демократичный… Лучшей кандидатуры на трон не сыскать. Общественность тут же откликнется на призыв, телевидение дискуссию устроит, а в «Свободе слова» даже противоположные мнения прозвучат. Но идею поддержат писатели, ученые, церковь одобрит, Запад на всякий случай промолчит – и все, трудящиеся на руках к трону поднесут.
– Оригинальную вы нам перспективу нарисовали. А что же оппозиция? Она так и останется на туманном Альбионе?
– Она останется на своих кухнях, рассуждая о том, что политика – это искусство возможного, а невозможным заниматься, что толку? Ну, несколько диссидентов выйдут на площадь, после чего попадут в институт Сербского лечиться от вялотекущей шизофрении. Большой бизнес останется в стороне. Его всерьез напугали, и это уже надолго.
– При этом, наверное, не следует забывать и о том, что атака на бизнес вызвана прежде всего грядущими выборами. Политтехнологам в очередной раз удалось убедить власть, что наш электорат лучше всего «клюет» на образ врага. Во время прошлой кампании для этой роли избрали чеченцев, раскрутив антикавказскую истерию. На этот раз повторяться не стали, понимая, что не сработает. И придумали охоту на «оборотней» – это для широких масс. И войну с олигархами – для мелкого и среднего бизнеса. Впрочем, как и для патриотов. Как вы думаете, случайно ли фамилии опальных олигархов чем-то неуловимо похожи: Березовский, Гусинский, Ходорковский?
– Я понимаю ваш вопрос. Но думаю, что сам Путин вряд ли антисемит. Бывает, знаете, у человека, даже если он не хочет этого показать, все же проскальзывает истинное отношение к теме. А у Путина я этого не вижу. Недавно, кстати, прочел в «Шпигеле» интервью с его бывшим сослуживцем еще по Дрездену. Фамилия, по-моему, Усольцев. О Путине он в этом интервью говорит критически, но как раз затрагивает и тему антисемитизма. Так вот он тоже утверждает, что Путин не антисемит и что в частных беседах он говорил: «евреи такие же люди, как и мы».
Что же касается совпадения фамилий на «ский», то не следует, наверное, забывать о том, что Гусинский и Березовский реально влияли в России на выборы кандидатур премьеров, президентов. Они уже по сути стали управлять государством и даже не очень это скрывали. То есть – утратили чувство меры, и власть им этого не простила. И с Ходорковским похожая история. Действовал слишком самостоятельно, развивал широкие образовательные программы, активно способствовал созданию гражданского общества, поощрял либеральные идеи и даже стал поддерживать оппозицию, чем, наверное, вызвал очень большое раздражение, а то и испуг. Стал популярен не в меру. К тому же выстраивал прозрачный бизнес, который власти совсем ни к чему, она при этой непрозрачности кормится. Так что национальный фактор я бы пока отмел. Вот когда придут за Абрамовичем, тогда, пожалуй, задумаюсь…
– А чем вы объясняете повсеместное коленопреклонение творческих масс? Почему наша интеллигенция в таком экстазе от власти, почему она печется не о вечном и не о душе, а изо всех сил бьет челом, стремясь угодить?
– Потому что власть любит, чтобы ей угождали. И угождающих пригревает. Я частично живу в Мюнхене, провожу там много времени, но никогда не помню фамилию бургомистра. Но даже если выучу ее и начну его повсюду расхваливать – у меня от этого ничего не изменится. То же самое с канцлером. А у нас, если буду хвалить, скажем, Лужкова, то что-нибудь мне за это так или иначе обломится. Чем ближе к любимому начальству, тем больше шансов стать лауреатом, получить звание, премию, заказ, студию, театр, галерею или чего-то еще. Так было всегда. И так, к сожалению, есть.
– Но ведь вы никогда в особой любви к власти не признавались. И даже были высланы из страны. Но Горбачев вам гражданство вернул. А Путин наградил Госпремией. Теперь же получается, что вы снова приходите к разочарованию.
– Моя душа подвержена сомнениям ровно так же, как и душа любого нормального человека. Я и в 80-м не считал себя политической фигурой. На допросах в КГБ я абсолютно искренне говорил, что аполитичен и даже газет не читаю. Я и сейчас не лезу в политику. И не пытаюсь переделать мир. Когда же мне говорят: «ваши книги изменили наше мировоззрение», я воспринимаю это с большим сомнением. Хотя и надеюсь, что в общем потоке, влияющем на течение жизни, есть и моя капля.
Но вот что для меня важно – это репутация. Я как-то написал рассказ «Хочу быть честным». Это о себе. Я очень дорожу званием честного человека. Никогда в жизни ни на кого не стучал, не наушничал, не плел интриги. Иногда готов был промолчать, но, говоря словами Твардовского, «случалось, врал для смеху, никогда не лгал для лжи». И свою человеческую обязанность вижу в том, чтобы до конца жизни говорить то, что считаю нужным. Я могу ошибаться, но если что-то считаю правдой, то должен об этом говорить. И говорю.
21.11.03
Теперь он больше не позвонит и не представится, как обычно:
– Здравствуйте, это некто Юшенков говорит.
На его убийство в письме ко мне мой добрый знакомый, бельгийский профессор русской литературы, знаток ее и историк Эммануэль Вагеманс, отозвался так:
