Старая пословица справедливо утверждает, что короля делает свита. Люди Гека во главе с Сим-Симом рассказывали то одну, то другую историю о Ларее, постоянно ссылались на него, утверждая новый порядок, подтверждали слухи о столичном урке и тюрьме «Пентагон»…
Ларей – так звучало должное к употреблению имя, оно же прозвище, но заглазная кличка, пока ещё рыхлая и неустойчивая, уже появилась: Чтив Бабилонский (читать любит – слухи такие ходили). Кое-кто уже спрашивал Сим-Сима – не Ван ли последний пожаловал к ним на зону, однако Сим-Сим, в душе подозревающий то же самое, только ёжился и многозначительно молчал… Слухи о моментальной расправе с надзирателями-унтерами, посмевшими поднять руку на знаменитого урку, со скоростью тюремной почты разбежались по зоне и выплеснулись за её пределы. Перед этой новостью померкла и отступила чуть в тень новость предыдущая – о том, что в четвёртом бараке свершился переворот. Однако главпахану зоны и его приближённым как раз первая новость представлялась наиболее важной и наименее приятной, поскольку застала их врасплох. Да, внутренние мятежи случаются повсюду и никто от них не застрахован, но обычно им предшествует долгое закипание, агентурные сведения о недовольных и их заводилах. А тут – на днях ещё Жираф и Бонус гостили за бутылочкой и стирами в черезследующем шестом бараке, а ныне – Жираф чуть ли не дискантом петь собрался, а Бонус – парализован, на волю готовится, бедолага увечный… Слухи, слухи… Ну не один же поганый урка шестнадцать человек измордовал, всем бараком небось метелили… И мужик в возрасте, хорошо за сорок, фраты болтают, кто видел его… Расспросили этапных по баракам – точно, непростой мужичонка в новосёлы к ним попал, сказывают – ржавый, а иные болтают без ума, что Ларей этот – самый настоящий Большой Ван. Бред бредом, но – чем черт не шутит: ведь даже лягавые вроде как хвост приподжали. Да-а, ситуацию следует гасить, пока не разгорелась… А ведь и Фикс, и Моторный – из бывших золотых – тоже вспомнили предания о сюзеренском предсмертном выкрике последних Ванов – то ли молодо выглядит оставшийся Ван, то ли вечно молод… И трудилы заурчали по углам, иной чуть ли не огрызается…
Ничего, найдётся лекарство и против оборзевших фратов из четвёртого барака, да и не только из четвёртого, если понадобится, и против поганых урок, не в свои ворота лезущих… Только как бы не захлебнулись бы они от того лекарства, на четвереньках стоя…
Ларея встречали всем бараком. Впереди Сим-Сим со счастливой ухмылкой на лице, сразу за ним оба «десантированных» бабилонца, рядом с ними соэтапник Гека Бычок (в шутку прозванный так за свою плюгавость), чуть глубже и дальше – пятеро новокрещенных нетаков. Все остальные молча и с великим любопытством наблюдали за происходящим от своих мест; сидельцы из другой половины барака столпились в «переходе» либо у шконок своих земляков и кентов из главной половины барака, куда они зашли под разными предлогами в гости.
Гек с порога поздоровался общим приветствием со всем бараком, за руку с каждым из своего нового окружения, а Сим-Симу, в знак особого расположения, даже выделил лёгкий подзатыльник. После чего проследовал в торец барака, где в углу, отгороженном занавесками, его ждала одноярусная шконка с дополнительным матрацем и накрытый банкетный стол, составленный из восьми тумбочек.
Ели впятером – Гек и его «угловые». Гек не пил, Сим-Сим тоже, вслед за шефом. Бычок хлопнул полстакана, оглядел обстановку и шустро перевернул посуду вверх дном: харе! Валет и Форд, ещё с Бабилона предупреждённые о чудачествах шефа, пригубили по глоточку и забыли про свои стаканы, как и не было их, а выпить хотелось, конечно… Однако выпивки было заготовлено ровно половина ящика – пять литров коньяку. Через час Геку, вкратце введённому в курс местных дел, были представлены один за другим все пятеро нетаков, за ратные подвиги и поддержку признанные таковыми, поскольку ничем серьёзным, кроме формальных повязок и самого факта отсидки на б… зоне, они себя не запятнали, если мерять по урочьим понятиям. А Гуго Север даже умудрился миновать и повязки, что теоретически позволяло ему в будущем подниматься в своём авторитете вплоть до золотой пробы. Остальным нетакам, повязку хотя бы день носившим, в ржавые путь был, конечно, заказан, но в последние десятилетия в «правильном» уголовном мире появились прослойки очень высокого ранга – фраты трампованные, к примеру. Фрат трампованный, из-за досадных мелочей в «анкетных данных» не могущий стать ржавым, имел право, тем не менее, руководить зоной, даже быть зырковым по целому краю, присутствовать на «золотых» сходках «с правом совещательного голоса»…
Гек поговорил с каждым, в конце беседы собственноручно преподнося полный стакан коньяку и бутерброд с закуской.
– Пей-пей, сегодня можно…
Затем настал черёд нового старосты барака, предварительно, без Гека, намеченного угловыми на это место (Гек одобрил и утвердил), за ним троих солидных и уважаемых трудил, а в конце – нескольких ребят из перспективного молодняка, которым делами ещё предстояло доказать своё право числиться в рядах нетаков и носить чёрную робу…
После аудиенции все ещё оставалось пять невыпитых бутылок. Одну Гек приказал заначить на всякий случай, а четыре велел отнести в близлежащие «семьи» – группки сидельцев, объединённых землячеством, дружбой или иным каким интересом, проживающих, как правило, на соседних шконках, как в вагонном купе. Таким образом плодилась несправедливость – чем «близлежащие» лучше «дальних»? Однако и в этом был расчёт, основанный на простой психологии сидельца, да и просто человека: чем ближе к «светилу», тем потенциально лучше, глядишь – внимание обратят, обломится чего-нибудь. И не сразу, быть может, но постепенно врубался механизм естественного и в то же время искусственного отбора: близкие по духу и помыслам стягивались поближе и пространственно, создавая прослойку более или менее преданных, надёжных поданных.
Переменчива судьба сидельца и зачастую не от него зависит: сегодня королём сидит, а завтра и… похуже… Оттого и не принято здесь загадывать на завтрашний день – сегодня хрен с ним, а завтра видно будет… Ни для кого в четвёртом бараке не было секретом, что остальные девятнадцать (бараков) живут по прежним правилам, а скуржавые вожди отнюдь не смирились с наличием в их рядах отряда-бунтовщика, возглавляемого кучкой горлопанов. Будет и кровь, и опускалово – кого оно коснётся? Никто не застрахован, это понятно, но основной «элемент» – трудилы-работяги – как работали, так и будут работать (если она есть, работа), как были серой массой при «господах», так и будут ею вовеки; их всех не перебьёшь и не опустишь, тянуть не с кого будет и руководить некем, так-то вот! Одного-другого, бывает, могут и «воспитать», и землянуть, а чтобы всех… Угловые и нетаки – те другое дело, им отступать некуда и пощады уже не вымолить. Ну а пока – они наверху. А на самом верху, в пределах барака, авторитетный урка Ларей, Чтив Бабилонский. Да только некогда ему, видно, читать – все шепчется, совещается, то одного к себе за занавеску тягнет, то второго. На промзону нырнул пару раз, что он там кнокал? Выставил бесповязочные посты у межбарачных дверей, хмурый вечно – зыркнет глазом, будто ножом погрозится… Но не борзеет и в свинство не опускается, как Жираф со товарищи…
А Геку было о чем волноваться.
Через месяц после первого бунта в восьмом отряде вспыхнул ещё один, стихийный. Фратов шибко достали зверства и поборы скуржавчиков и их пристяжи. А на жёстком режиме не шелупонь сидит – основательные люди, не по первому разу. Успели замочить Полковника (Полкан – за глаза), проломить череп двум-трём живоглотам… А потом соединёнными усилиями скуржавых из окрестных бараков, прежним опытом наученных, повстанцев растоптали: троих убили, ещё троих опустили, один вырвался и на вахту сбежал… Да куда он сбежит – псы его вернут в другой барак, там ему и конец. А на другую зону посылать – кому охота возиться, лягавым и без того мороки с трупами хватит, перед своим начальством отчитываться… Дубасили от души и вероломных, неблагодарных трудил: встали коридором скуржавые – палки в руках – и весь барак, гуськом, мимо них бежать должен, сквозь строй… Четвёртому бараку грозило то же самое…
Ещё через два месяца, в самый разгар лютой зимы, Гек, постепенно заручившийся поддержкой неробких фратов из третьего отряда, в одну глухую ночь совершил налёт на скуржавых из третьего барака. Зарезали насмерть восьмерых, почти всю верхушку, и серьёзно покалечили ещё с десяток быков и шестёрок. Тут уж были превышены все мыслимые нормы «естественной убыли» сидельцев, кому-то предстояло отвечать.
Но два с лишним месяца зондажа и подготовки даром не прошли: все взяли на себя четверо большесрочных пидоров из третьего и двое заигранных из четвёртого бараков. Кнутом и пряником, но удалось их склонить к неизбежному. Опущенным вышка не грозила – смягчающие обстоятельства, как говорится, присутствовали, свидетелей домогательств и издевательств – целый барак (дополнительный срок до максимальной двадцатки получался за это – кому год, кому три, а взамен – родным и близким каждого – двести тысяч наличными), а заигравшиеся в карты были, во-первых, прощены уголовным миром как искупившие полностью, без следов, а во-вторых, ещё на следствии их признали, как и было обещано Лареем, невменяемыми (полмиллиона за каждого – Гек не поскупился). Их ждала психушка в Бабилоне, подмазанный медперсонал и перспектива славной уголовной карьеры после комиссования.
