— Я говорил — сетка старая! — упрекает Сашка.
Седой смущенно восторгается.
— Торпеды, ить–ить! Сказал бы кто — не поверил!
— Может, гранату? — опять спрашивает Миша.
Тут уже и Седой сомневается.
— А есть?
— Всегда со мной.
У человека с биографией собственные сувениры, что служат памятками каких–либо дел. То же самое касается и талисманов. У Миши граната времен Великой Отечественной. Простая, без всяких новомодных дополнений и дизайна, хотя и с новым переделанным для надежности запалом. Большая граната, как раз по нему — противотанковая. Кажется, только такой и можно его остановить. Для того и предназначена — для остановки собственного сердца. Чтобы надежно, с гарантией, так как хочется Мише, ну и обязательного сопутствующего урона для тех, кто его к этому побудит.
Сашка даже помнит день, когда у Миши появилась подобная привычка…
— Нет, пожалуй, — решает Седой. — Давай–ка попробуем сетку вдвойне сложить. Раздевайся, Миша, сейчас опять поплывешь…
Миша вздыхает, Сашка криво улыбается…
— Знаете, что я думаю, — говорит Миша — Беспредел спустя два часа. — Ну их к черту! Пусть еще немножко подрастут…
— Саш, а ты с винтовки?
— Не получится. Если морду высунет, тогда… Миша, подразнишь?
— Как? — спрашивает Миша.
— Жопу покажи!
— Я им под водой уже показывал. Насмотрелись.
— Зря, значит, сходили, — говорит Седой, почесывая загривок.
— Почему зря? — удивляется Миша. — Познавательно. И озеро я запомнил.
— Придется барана резать, — говорит Седой. — Пошли! Поднажмем, не к вечеру, так к утру дома будем…
— Как пойдем?
— Если в объезд, так к обеду, а прямо, так дай бог к ночи.
— Значит, к ночи, — понимает вредность лесного пути Миша и понимает на сей раз правильно…
Мише ходить по лесу семечки, а вот Сашка, случается, стонет, он тонкой кости, идя бережется, но еще больше бережет винтовку, хотя давно уже сделал к ней такой футляр, что хоть под гусеницы танка клади. Относительно легкий — титановый, бесформенный, обклеенный тряпочками всякой зелени, кое–какую пулю удержит, можно использовать как укрытие лежа и как упор, и даже вместо сошек стоя, как когда–то фузейные стрелки делали…
…Воздух снова плотный, вязкий, ясно, что скоро прольет теплый дождь, может даже и с грозой. Звук лес глушит, но запахи разносит далеко. На подходе к деревне, в густых орешниках и редких соснах, том месте, где с небольшой горушки остается только спуститься к реке и по узким кладкам перейти на другой берег, пахнет печеной картошкой, мирным дымом, хлевом, сытостью. Но Седому, вдруг, кажется, что нюхнул, принесло, подтянуло выхлоп сгоревшего дизельного топлива. Тут и Сашка, который за дозорного, но сейчас близко, не оборачиваясь назад, показывает — «закладка снята»!
Седой беззвучно командует, «тсыкает»:
— Ссыпься!
Занимают круговую. Потом отползают, уходят стороной, делают петлю… Второй зигзаг накидывают… Опять собираются — пошептаться. Тихо все, нет присутствия. Странно…
— Давай–ка сперва глянем, — шепчет Седой.
Останавливается у старой, в обхват, березы, со сползающей вниз корой — смотрит, прикидывает.
— Заберешься? — спрашивает Сашку.
— Тут бы Петьку надо — он у нас за обезьяну.
— Давай — я! — говорит Миша — Беспредел.
— Березу завалишь…
Но Миша уже подходит, на ходу скидывая свой ранец. Опирается ногой о кочку и тут… словно взрывается что–то — взлетают листья и дерн, Мишу переворачивает, роняет на спину, что–то падает поверх, барахтается, отпрыгивает и уносится. Человек — не человек — непонятно что!
Миша садится, приложив ладонь ко лбу.
— Бля! — говорит Сашка.
— Ты думаешь? — невпопад переспрашивает Седой.
— Кто это был?
— Снежный человек! — убежденно заявляет Миша. — Видели, как он мне впаял?
— Летом? — спрашивает Сашка.
— Что?
— Лето и снежный человек?
Миша задумывается и это, похоже, надолго — решает неожиданную дилемму. Потом грустно произносит:
— Гранату свистнул.
— Что?!
— Гранату, гад, свистнул. Хорошая граната… Была.
Случается такое, спишь, а в мозгу полная какофония, барабаны без такта, а иной раз бывает словно скулит что–то — тонко так… будто сама жизнь подсовывает тебе свою преданную собачью морду, едва ли щенячье, и вдруг–таки прихватывает — как куснет! — зубами не щенячьими. В человеке много собачьего, много собачьего и в самой жизни…
— Ратуй! — орет Замполит. — Подъем, бляха муха! Наших бьют!
— Опять?! — искренне возмущается кто–то.
Сергей — Извилина удивленно бормочет свое:
— Вне плана.
— Кто? Кого?
— Мишу!
Собирай врачей на здоровье! Собираются медленнее, вдумчевее. Если уж Мишу — Беспредела бьют, то как тут поможешь? Только тем, чтобы с него на тебя переключились?
— Откуда?
— Сорока на хвосте принес! Мише промеж глаз перепаяли — кто–то поздоровее его — сейчас компрессы ставит!
Собираются вокруг Миши, разглядывают его, будто никогда не видели — вовсе другими глазами. Миша рассказывает и еще повторяет. Осматривают отметину на лбу.
— Чем это тебя? Рельсой?
— Кулаком!
— Ого!
— У него молотилки крупнее моих, и сам он та–а–а-кой здоровый — медведь!
— Так уж и здоровее?
— Заговаривается! — говорит Седой. — Это он от неожиданности, да вечной рыбацкой привычке той рыбе, что сорвалась, веса добавлять. А уж если почти в руках была, да хвостом по морде настучала… Небольшой был, чуть выше Казака, только сильно кряжистый, коренастый. Широкий в кости.
— Не негр? — озабоченно спрашивает Петька — Казак.
— Не, вроде не негр, — как–то неуверенно отвечает Седой. — Рожа в земле. И сам какой–то весь земляной…Одет в рваное, не разберешь. Вроде как, что–то от военного. Была бы война, сказал бы — что дезертир одичавший.
— А что — сейчас не война?
— Сейчас дезертиры по лесам не прячутся, а бизнес ведут.
— Гранату, гад, украл. Счастливая гранат… была., — огорченно повторяет Миша.
— Девушка подарила?
— Ну! — проговаривается Миша.
— Ох, и где такие водятся!
— Там склад.
— Девушек?
— Гранат, — возмущается Миша. — И это… Еще есть, остались, наверное…
— Девушки?
— Ну, — неуверенно говорит Миша. — У нас все есть.
— Где такие девушки, что любимым гранаты дарят?
— В Сибири.
— Хочу в Сибирь, — мрачно говорит Леха.
— Седой, ты местный, что скажешь?
— Про Мишу?
— Про гостя.
Седой вздохнув, наконец, выговаривает главное:
— Так случилось… Миша на него наступил.
— Как?!
— Кочкой прикинулся возле дерева, на которое Миша забраться решил. Удобной такой кочкой.
— Ни хрена себе! Хотел бы я посмотреть!
— Мишу–слоника на дереве? — спрашивает Сашка.
— И это тоже! Но главным образом, как так нажраться можно, чтобы человека с кочкой попутать? Миша, ну–ка, дыхни!
— Не в Мише дело, — озабоченно произносит Седой. — Я и сам не заметил, а должен был бы.
— Ни фига себе!
— Кто же это?
— Леший! — убежденно говорит Седой. — Самый натуральный леший…
Смотрят на него внимательно — вроде не придуривается, затем Миша спрашивает свое зудящее.
— Зачем лешему граната?
— Думать боюсь! — говорит Седой и едва слышно бурчит себе под нос: — Приходи вчера нечистая сила!
— В лес, до особого распоряжения, ни ногой, — объявляет Георгий. — Во всяком случае, без оружия. «Седьмому», «Шестому», «Четвертому» смотреть — есть ли след и куда ведет.
— Нет следа, — грустно говорит Седой. — Совсем нет следа. Кто–то по лесу лучше нас ходит…
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
«Крупная операция по поимке беглого преступника, подозреваемого в убийстве, начата в Партизанском районе Красноярского края. Об этом сообщил в понедельник руководитель пресс–службы Красноярского Главного управления исполнения наказаний (ГУИН) Валдемар Гулевич. По его словам, для этого вертолетом ориентировочно около таежной деревни Хабайдак выброшен десант, состоящий из сотрудников правоохранительных органов и усиленный бойцами СОБРа. В интересах проводимой операции фамилия и другие сведения о беглеце не разглашаются. Не называется также и регион страны, в котором ему удалось скрыться от следствия и правосудия. Известно только, что беглец находится в федеральном розыске с 2001 года…»
/РИА «Новости»/
(конец вводных)
----
Извилина лежит на лавке лицом вверх, спустив ноги по обе стороны и прикрыв глаза книжкой без обложки. Сборник крылатых мыслей о войне, который нашел у Седого на полке средь справочников — должно быть, доставшихся в наследство от Михея, странным образом затесавшимся средь томов традиционной и нетрадиционной медицины. Должно быть, сам хозяин, по логике понятной только людям прошедшим войну, считал, что имеется в всем этом нечто… общее, что ли?
