– Ребе не политик. Он – Ребе. Это даже гораздо хуже. Для политиков, я имею ввиду. Будь он одним из этих, было бы просто списать все на коррупцию, прямую или завуалированную. А так… Бомба получилась, что надо, одним словом.
– А ты к этому никакого отношения не имел?
– Боюсь, что, сунься я в это лично, Ребе сделал бы все наоборот из чистого чувства противоречия. Другое дело – Вацлав. Ну, разумеется, мы позаботились о том, чтобы довести мнение Ребе до возможно более широкой аудитории в самые сжатые сроки, – Майзель подмигнул и поднял бокал. – Ты же понимаешь, что упустить такое событие было никак невозможно.
– Ну, здорово… А Святые Места?
– Они не думали, что Вацлав решится на это. Ха! Это же Вацлав, – майор «Фолклендский Ястреб»! А когда Ребе его поддержал, пусть и весьма своеобразно… Да и купить всю эту шушеру, всех этих болтунов-демократов из Кнессета, не было большой проблемой. Агицен, паровоз [34] , как говорила моя бабуля, зихроно ливрохо [35] … Труднее всего было – всевозможные согласования: Ватикан, Всемирный совет церквей, православные… Ну, наши и сербы, как и болгары, только рады были. Вот Москва… – Майзель вздохнул, шевельнул бровями. – Это было непросто. Зато, когда все устаканилось… В конце концов, это святые места христиан, пусть и распоряжаются, и нечего евреям туда соваться…
– Да, – Корабельщиков покачал головой. – Это было, конечно, представление…
– Но они не посмели возражать. Потому что без нас там теперь не обойтись. И поэтому без нас там теперь не обойтись… Все удалось.
– Это чистейшей воды империализм, тебе не кажется?
– Империя – не всегда плохо. Иногда хорошо, и даже очень… Кто-то же должен заткнуть этот поганый фонтан, этих сицилистов-сионистов, недорезанных местечковых комиссариков, которые тянут страну в пропасть раздела территорий… Потом, они Вацлава побаиваются.
– Почему?!
– А вот кажется им, что ревностный католик, друг Израиля – это нонсенс. Или того больше, – провокация. Тоже не верят, что он искренен. «Из Назарета может ли быть что путное»… Плохо учили историю и всех равняют по своей поганой бердичевской мерке. А ведь нет у них друга последовательнее, чище и бескорыстнее его. Готового на все, хоть дустом засыпать эту чучмекскую протоплазму. И мне не верят. Даже в то, что я еврей, и то не верят, по-моему, до конца. Хотя, наверное, только законченный сумасшедший станет называть себя евреем, не будучи им на самом деле… Как я, – усмехнулся он. – И Ватикану не верят… Слишком много было всего. Тяжело с нами, Дюхон. Мы народ жестоковыйный… Ну, да прорвемся, как говаривал один литературный персонаж. Обязательно.
– Как-то все это…
– Да ладно, дружище. Я же говорю – прорвемся. И давай плавно переведем разговор с меня на тебя…
– То есть?
– Смотри, Дюхон. Мне катастрофически не хватает людей в Беларуси. Людей, которым я доверяю, а не грантососов. И которые что-то умеют. У тебя есть замечательное качество, без которого невозможно ничего сколько-нибудь значительного сделать. Ты умеешь подбирать команду и ставить задачу, которая нравится людям и которую они с большим удовольствием выполняют.
– Спасибо.
– А я тут при чем?! Просто… Конференция – это такая мелочь. Джентльмен в поисках десятки. Чего ты на самом деле хочешь?
– Да ничего, собственно…
– Не ври. Скажи это вслух. И я тебе помогу это сделать. Давай, Дюхон. Ну?!?
Андрей долго молчал, глядя в пол. Молчал и Майзель. Наконец, Корабельщиков поднял глаза:
– Я хочу, чтобы мне хотелось возвращаться домой. Я хочу так же рваться назад в Минск, как ты рвешься в Прагу. Я хочу, чтобы мне не было стыдно за мою страну, за мой народ, языка которого я толком и не знаю. Я хочу, чтобы на обложке моего паспорта была не нарисованная Лукой брюссельская капуста, а герб моей страны. Хочу, чтобы немецкие и прочие пограничники не оттопыривали презрительно нижнюю губу, увидев мой документ, а хотя бы улыбались, пускай и дежурно. Я хочу для своего ребенка совсем не того, что я вижу там вокруг себя… Вот чего я хочу. Ну как? Нравится?
– Почти. А теперь – внимание, вопрос: на что ты готов ради этого?
– На что я должен быть готов?!
– Ты меня спрашиваешь?
– А кого мне, черт побери, спрашивать?! Позняка? Вячорку [36] ?! – Андрей вскочил. – И что я вообще могу?!
– Ты можешь, – Майзель спокойно откинулся на спинку дивана и раскинул руки. – Ты можешь. Тебе просто надо прикинуть палец к носу. Обязательно. И я приму меры, чтобы разные досадные мелочи не мешали тебе думать…
Майзель резко – чудовищно, нечеловечески резко, снова поразив Андрея, решившего, что он уже привык, – поднялся, подошел к столу, достал откуда-то, видимо, из ящика, коробку размером с том энциклопедии и вернулся к дивану. Сев, он открыл коробку и, достав оттуда мобильный телефон, проделал с ним какие-то манипуляции, после чего кинул его едва успевшему среагировать Корабельщикову:
– Лови! Да не бойся, он не кусается. И не бьется. А так же не горит и тонет. Владей и будь на связи…
– У меня есть мобилка, что…
– Перестань. Это не «мобилка», это терминал защищенной спецсвязи, работающей на мощностях сотовых операторов. Берет даже из метро, хоть со станции, хоть из тоннеля, проверено. В Беларуси на него можно звонить, как на твой домашний телефон. Только отключить его за неуплату невозможно, – Майзель зловеще оскалился. – Номера фиксированного набора: единица – это я, двойка – посольство, тройка – Фонд. Надавить и держать. Там же – маячок для пеленга на местности, чтобы ты не потерялся и группа волшебников на вертолетах не слишком запаривалась тебя разыскивать, ежели что… Да сядь ты, не маячь!
Корабельщиков опустился на диван и растерянно посмотрел на Майзеля:
– Много званых, да мало избранных…
– Обязательно, друг мой. Еще не все, ты не думай, – он достал из коробки какой-то конверт и тоже перебросил его Андрею: – Открывай!
Андрей подчинился. Из конверта выскользнули три зеленых паспорта МИД Чешского королевства, перламутрово-черная пластиковая карта платежной системы «Visa Express» и маленький, но тяжелый – видимо, золотой – значок в виде буквы М в несомкнутом круге.
– Что это?
– Это твои страховки, дружище. Твоей семье тоже, разумеется. И значок старайся не снимать. Люди, которые знают, что это означает, будут готовы всегда прийти тебе на помощь.
– Это… настоящие?! – Корабельщиков рассматривал паспорта, как гранаты без чеки.
– Фу. Ты за кого меня принимаешь?! Я Дракон, а не фальшивомонетчик… Беларуские визы, кстати, тоже настоящие. Коррупция – интересная штука, особенно если ее правильно использовать…
– А это что? – Андрей повертел в руках кусочек пластика и, прочитав на нем свое имя, выругался. – Дан, ты…
– Спокойно, пан Анджей, – Майзель похлопал его по колену. – Это тебе на мелкие расходы. Лимит снятия наличных в любом банкомате – десять тысяч крон в день или эквивалент. На товары и услуги лимита нет. Подожди, Андрей. Послушай… Это не милостыня и не подарки. Я хочу, чтобы ты делал что-нибудь настоящее. Что-нибудь, что может сдвинуть, свернуть… Я не тороплю. Но и вечно думать не могу позволить. Пусть будет – скажем, две недели со дня твоего возвращения домой. Через две недели я жду тебя в гости вместе с семьей. Обязательно – вместе с семьей, Дюхон. И ты мне скажешь, согласен ты или нет. После этого обсудим детали. – Майзель налил еще немного коньяка в бокалы и сноровисто приготовил пару сырно-лимонных канапе.
– А если я откажусь?
Майзель пожал плечами:
– Ну… Значит, я не знаю тебя и не умею разбираться в людях… Плохо, конечно. Но учиться никогда не поздно… – Он помолчал, опрокинул в себя коньяк, как воду, и посмотрел на Андрея таким взглядом, что у Корабельщикова по спине побежали ледяные муравьи: – Я хочу, чтобы у тебя все было, дружище. Все, что ты сам можешь себе пожелать. Я много лет об этом мечтал. Я же все помню, ты не думай… Я считаю, что ты заслужил этот шанс. И все. Хочешь – верь, хочешь – нет, дело хозяйское. Я просто не мог раньше.
– Разве ты мне что-то должен?! Ну, Дан, это уже просто выходит за всякие рамки… Синдром «Пикника на обочине», да? Счастья много и всем, сразу?!
– Мы всегда излучали на одной волне, – Майзель вздохнул, поставил пустой бокал на столик. – Да. Именно. Много и сразу, всем, до кого смогу дотянуться. Возьми пальто и думай о вечном, вот что это. Есть только одно «но»…
– Это может быть опасно. Я знаю.
– Не думаю, – Майзель покачал головой. – Не думаю, что ты сейчас отчетливо понимаешь, насколько. Поэтому я даю тебе время осмыслить. И обсудить с Татьяной. И я жду вас в Праге, ребята. Потому что это единственный город на земле, где я хочу жить и умереть, когда будет на то Божья воля…
Назад Андрей летел не «Lufthansa», как в Германию, а «Air Crown Bohemia». Новехонький А300?ХХ с тремя салонами – первый класс, бизнес и туристический – был, в сравнении с немецким «Боингом», как «бентли» перед «тойотой».
