Был в этих женщинах какой-то сермяжный феминизм, я только рот от удивления разевала. В то время как несчастные пропагандистки феминизма вечно предстают в средствах массовой информации эдакими плоскогрудыми мужененавистницами, стоит им лишь заикнуться о разнице в доходах мужчин и женщин, эти деревенские бабы крыли мужиков такими словами, что у меня волосы дыбом вставали. Ненавидеть они их не ненавидели, но и особого уважения к ним не испытывали, — скорее, любая из них смотрела на своего мужика, как на одного из своих пострелят, причем не самого сообразительного. Мужики думают членом, и им нельзя доверить ни одного важного поручения. Пусть уж занимаются своим делом, чтоб не путались под ногами! Никому из этих женщин и в голову бы не пришло считать себя феминистками.
Конечно же я обобщаю. Встречались здесь и мужчины, которые сидели с детьми, как, впрочем, и представители обоих полов, интересующиеся насущными социальными вопросами. Но они явно выделялись из общей массы. «Ну тот, Папашка!» «Ну та, Активистка!»
В общем и целом с деревенскими я, пожалуй, ладила получше, чем со многими другими. Люди здесь были непритязательными, доброжелательными и услужливыми, и в конце концов я активно включилась в местную жизнь. Организовала рождественский праздник в детском садике, написала небольшую пьеску, — правда, это было уже несколько позже. Я знала, что любопытные кумушки иногда и мне перемывают косточки, но не могла же я отказать им в такой малости. Когда родился Арвид, я уже вроде как стала одной из них, и все желали Бенни хорошей, крепкой семьи. Как хозяин последней молочной фермы в деревне, в глазах местных жителей он был чуть ли не героем.
В феврале я опять забеременела. Я и не думала, что такое возможно во время кормления, — ну или считала, что вероятность крайне мала. Вот мы и дали маху.
Бенгт-Йоран вечно нудит, что нельзя работать в лесу в одиночку. Ну а с кем мне работать-то? С Дезире, которая снова на сносях и кормит малыша грудью? На то, чтобы кого-то нанять, денег у меня нет.
Когда все это приключилось, я даже не деревья валил, а просто делал обход в лесу, поскольку собирался заняться вырубкой не раньше следующей зимы. Я взял свой старый снегокат и решил прокатиться по лесу. Один полоз зацепился за корень, снегокат перевернулся, придавив меня всей своей тяжестью. При падении я вывернул ногу — боль была такой адской, что мне не удалось приподнять снегокат и выбраться из-под него. Так и провалялся там вверх тормашками, пока не стемнело и Бенгт-Йоран не пришел мне на помощь, прочесав весь лес по просьбе Дезире. Даже вспоминать не хочу эти несколько часов, как я замерзал, сочиняя прощальную речь. Большую часть времени я провел без сознания от боли, а когда просыпался, не мог понять, где я нахожусь. У меня обнаружили сложный перелом ноги.
Мы, мелкие фермеры, такого не можем себе позволить. Страховка, конечно, покрыла расходы на сменщика, но лишь на короткое время. На более дорогую страховку у меня не было денег. Бенгт-Йоран, настоящий друг, согласился поработать за меня пару недель, но потом был вынужден заняться собственным пропитанием. Временами наведывались сердобольные соседи и старые знакомые, предлагая помочь денек-другой. Но когда до снятия гипса оставалось три недели, я уже голову сломал, не зная, что делать. Неужели все?
Как-то раз я лежал и страдал на кухонном диване, когда пришла Дезире и села рядом, положив мою голову себе на колени.
— Слушай, Бенни, дойка ведь не требует физического напряжения, правда?
— Дезире, и думать не смей! Силос таскать тебе уж точно не под силу. Да и с кормовой тележкой тебе не справиться. Мы же не хотим, чтобы у тебя случился выкидыш?
— Нет. Но я могла бы доить под твоим руководством. Бенгт-Йоран может приходить два раза в день и давать коровам корм, он сам сказал. Чаще у него не получится, но ведь этого, должно быть, достаточно?
Мне все это не понравилось, но выбора у меня не было. Бенгт-Йоран провел с ней инструктаж и научил надевать доильные стаканы на соски. Это она освоила, хотя первое время громко взвизгивала, когда ей казалось, что одна из коров подошла слишком близко. Все это время я ковылял за ней по пятам на своем костыле. Я мыл цистерны, кормил телят и проверял, нет ли у кого мастита или не перестал ли кто давать молоко. Норовистую телку мы отправили на живодерню, она стала, пожалуй, единственной жертвой моего приключения в лесу. Но я бы ни за что не подпустил к ней Дезире.
Арвид лежал в своей коляске или сидел в переноске в коровнике и был все время у нас на глазах. Время от времени Дезире присаживалась на тюк сена и давала ему грудь. Мерно тикал доильный аппарат, коровы жевали, а радио в коровнике наигрывало умиротворяющие мотивчики шестидесятых.
Никогда еще у нас не было такой идиллии. И наверное, больше не будет.
Конечно, она дико уставала, засыпала при первой возможности в перерывах между работой, кормлением или едой. Я научился менять Арвиду пеленки, это оказалось не сложнее, чем убираться за телятами. Жили мы на сосисках с картошкой и блинах на молоке из-под наших коров. Один раз приехала Мэрта с машиной, набитой продуктами. Дезире ей всего поназаказала в городе, не хотела бросать усадьбу — да и сил не было.
Я уже начал подумывать, как бы продлить это блаженное время. А что, если Дезире не выходить на работу, а остаться работать в коровнике? Как это делала мать, пока отец трудился в поле или в лесу.
Как-то вечером я начал осторожно прощупывать почву. По крайней мере, мне казалось, что осторожно. Но Дезире принялась метать такие громы и молнии — что там шкала Рихтера!
— Скажи, что ты это не всерьез! Тебе, видно, в лесу кровь в голову ударила.
— А почему бы и нет?
— Да ты вообще просматривал наши счета в последнее время? Ах нет? Я так и думала, это занятие ты ведь тоже мне предоставил. Так к твоему сведению, без моей зарплаты мы вообще без куска хлеба останемся. Придется жить на всем своем — на молоке, да картошке, да на излишках собственного мяса. Причем мясо будем есть сырым, потому что на электричество у нас тоже денег не будет! Да ты хоть понимаешь, что твоя усадьба еле-еле отбивается? Денег с нее хватает на аренду — и все!
— Но… — попытался возразить я.
— Или ты считаешь, что я должна носить детей в кармане на животе, как кенгуру, во время дойки? Или ты их с собой в трактор посадишь? Потому что на садик у нас денег тоже нет!
— Но…
— Бенни, послушай! У нас в библиотеке есть вакансия ассистента, можно было бы найти квартиру в городе рядом с работой, есть у меня одна на примете. Там и садик рядом. Хочешь — будешь мне помогать в библиотеке?
— Ты что, с ума сошла?! Я? В библиотеке?
Она грустно улыбнулась:
— Ага, значит, не хочешь. При этом ты, глазом не моргнув, сначала ждешь, что я к тебе перееду, а потом — что брошу свою работу, чтобы помогать тебе?
— Но… но… Разве тебе не нравится трудиться в коровнике?
— Тебе как ответить — честно или дипломатично?
— Да по мне, так ни то, ни то хорошего не предвещает…
— И все же выслушать тебе придется. Мне сейчас очень тяжело, и я ужасно устаю. Со временем, конечно, станет легче, и я даже, пожалуй, могла бы иногда наведываться с тобой в коровник за компанию. Но одна мысль о том, что мне придется проводить в коровнике по нескольку часов два раза в день… Дойка, уборка, кормежка… Дойка, уборка, кормежка… ну и для разнообразия, может, выдастся в забое поучаствовать или еще что-нибудь в том же духе… А после этого нестись хлопотать по хозяйству — ты-то у нас этим не занимаешься… Так вот, мне от одной этой мысли дурно становится. Это просто-напросто не мое, хотя я понимаю, что тебе это по душе! Со мной творится то же, что и с тобой при мысли о том, чтобы таскать книги дни напролет. Это был дипломатичный ответ.
— Меня бы все равно не взяли на ту должность в библиотеке, — пробурчал я.
— Да я ее выдумала! Просто чтобы ты понял. Ты понял?
Этим летом я чуть ли не каждый день ходила в коровник, превозмогая себя. Прямо как Анита прошлым летом… Нога у Бенни зажила, но ему было легче попросить меня, чем Бенгта-Йорана, объяснил он, к тому же я все равно была в декрете. Мы оба прекрасно знали, что я не буду сидеть сложа руки и нежиться на солнышке под предлогом воспитания Арвида, пока он пашет на своем тракторе, вкалывая за двоих.
Так что я каждое утро выгоняла коров на выпас и чаще всего сама же потом их доила. Вначале они чувствовали себя непривычно на воле и чуть что норовили завернуть обратно в свой коровник. Да ведь и некоторые люди так же! Первые недели здесь царила полная неразбериха — коровы не могли найти свои стойла, нервничали, разворачивались и выбегали на двор, распугивая остальное стадо. Иногда они попадали копытом в кормушку, заодно роняя туда смачные лепехи. Но со временем освоились и чинным строем входили-выходили из коровника.
