Катя улыбнулась:
— Знаешь, русские так говорят: «Любит по-настоящему тот, кто не знает, за что любит».
Неожиданно Катя отыскала меня в Сорбонне. Во время моей лекции в Большой аудитории, которую я читала по-французски, дверь отворилась, и какая-то женщина вошла в зал. Стараясь вести себя как можно тише, она крадучись поднялась в задние ряды и, сев на скамью, стала внимательно слушать то, о чем я рассказывала. В первый момент я ее не узнала, хотя лицо показалось знакомым. И вдруг меня осенило: ведь это Катя, жена Сашиного приятеля. «Но что она тут делает?» — подумала я. Когда я закончила, а студенты начали вставать с мест, Катя подошла ко мне:
— О, это было очень интересно. Этот… как его, поэт…
— Семп-Сажинский.
— Ну да. Такой талантливый и так мало прожил… жалко…
— По крайней мере, ему не пришлось стареть, — услышала я свой ответ, который немало удивил меня саму.
Но Катя в моем ответе не нашла ничего особенного — она была молода.
— У меня не возникло никаких сложностей в ваших поисках, — щебетала она. — Я только спросила, как мне найти профессора Юлию из Польши, и мне тут же указали аудиторию.
— Что-то стряслось? — осторожно спросила я.
— Мне вдруг захотелось с вами увидеться. Вот и все.
— Очень мило с вашей стороны, — сказала я, и вправду приятно удивившись.
— Может, пообедаем вместе? — предложила Катя. — Я покажу вам один ресторанчик, который стоит посетить.
Мы сели в ее машину, кажется «рено». Она была не слишком хорошим водителем, но даже бровью не вела, когда ей сигналили.
— Они торопятся, — сказала Катя, как бы оправдываясь, — а мне не к спеху.
Мы оказались на улице, где должен был находиться обещанный ресторан, и у меня возникло подозрение, что эта улочка — с односторонним движением, а мы едем против течения. Все припаркованные машины стояли капотами в обратную сторону. Катя с пеной у рта доказывала, что движение по ней разрешено в обе стороны, и, только когда нам навстречу выехал лимузин, с которым не было возможности разминуться, признала свою ошибку. Начала пятиться и маневрировать, что ей не очень удавалось. В конце концов задела один из припаркованных автомобилей, повредив правое крыло. Всунула визитку под «дворники» машины и вернулась к своим маневрам.
Водитель лимузина вскоре был благополучно разблокирован. Проезжая мимо нас, он покрутил пальцем у виска.
— Вот вам хваленые французы, — фыркнула Катя.
— Хорошо, что вы не в Польше: там кому-нибудь повредить крыло — страшное преступление. Пострадавший обычно начинает угрожать и жутко ругаться.
— Подумаешь! — пожала она плечами. — Здесь на каждом шагу кто-то кого-то задевает, потому что в Париже вечная проблема с парковкой.
Мы вошли в ресторан. Это было небольшое помещение, где близко друг к другу стояло несколько столиков. Верхнюю одежду оставляли на вешалке при входе. Вышел хозяин, подпоясанный белоснежным фартуком, похожий на итальянца. Кстати, он и оказался итальянцем. При виде Кати мужчина просиял. Спросил, хочет ли она заказать то же, что и всегда. Она кивнула и попросила карту блюд для меня.
— Это пани Юлия, профессор из Польши. Преподает в Сорбонне, она здесь по университетскому обмену, — сообщила она ресторатору.
Тот кивнул с пониманием.
— Его зовут Серджио, — сказала Катя, когда хозяин удалился. — Вместе с сыном Адрианом держит свой ресторанчик. Адриан божественно красив, но ему срочно пришлось уехать — заболела его мать в Палермо. Вторая жена Серджио была француженкой.
— А вы, оказывается, в курсе их дел.
Катя тряхнула головой, светлые прядки упали на лицо. Она нетерпеливым жестом откинула волосы назад:
— Я частенько сюда заглядываю, одна. Моего Алешу на аркане не вытащишь из дома.
Хозяин принес тортеллини[10] с каким-то желтоватым соусом для Кати и салат с крабами для меня. И бутылку красного вина в придачу.
— Это подарок, — сказал он, — в честь вашей гостьи.
Катя была на седьмом небе от счастья.
— Серджио, принесите бокал и выпейте с нами!
Итальянец вернулся с бокалом, стоя, произнес тост, после чего удалился.
— Итальянцы такие милые, теплые, немного напоминают мне наших людей… Здесь владельцы ресторанов — это ого-го, на вороных не подъедешь. Не переношу их. Любят подчеркивать свое особое положение в обществе.
— А вам не кажется, что все зависит от людей?
— О нет, вот пожили бы здесь подольше, ваше мнение изменилось бы. Французская провинция для иностранцев — ловушка. И мы с Алешей торчим в ней уже несколько лет. В Париже все по-другому. И парижане другие, не так шовинистически настроены… До чего же вкусные эти тортеллини, — без умолку болтала она.
Но меня ее болтовня не раздражала. Может, она действительно чересчур много говорила, однако я понимала, откуда это бралось. Катя скучала по общению, ее муж был скорее затворником и к тому же человеком неразговорчивым.
— А вы знакомы с Надей? — наконец отважилась спросить я.
— Нет, не знакома, но наслышана о ней. Муский знаком, и он не в восторге от этой девушки. Говорит, она глупая.
— Просто молодая еще.
— Ну да, только ведь наш Саша — интеллектуал, ему нужно что-то большее, чем просто молодость.
«Но молодость — прежде всего», — подумала я. Она будто отгадала мои мысли, потому что вдруг спросила:
— Вы, случайно, не читали книгу «Женщины и мужчины»? Философский диалог-переписку Франсуазы Жиру и Бернара-Анри Леви[11]. Здесь это был бестселлер.
— Нет, не читала, — честно призналась я. — И о чем там идет речь?
— Все изменилось. Женщины теперь не хотят стареть…
— По-моему, они никогда не хотели.
— Но раньше должны были, а теперь — нет. Между прочим, Анри Леви там рассказывает, как однажды, лет двадцать назад, встретил Жиру на приеме. Ему она запомнилась уверенной в себе женщиной с неотразимой улыбкой, заведомо сознающей, какое впечатление она производит на мужчин. А ей тогда было шестьдесят!
«Так высоко я и не мечу», — подумалось мне.
Александр спросил однажды, была ли я в Москве. Один раз, участвовала в научном симпозиуме и вернулась оттуда с кошмарными воспоминаниями. Гостиница, где ничего толком не функционировало. Душ было принять невозможно, потому что из крана то хлестал кипяток, то бежала ледяная водичка, окно открыть тоже — форточка выпадала вместе с фрамугой. Стоило потушить свет, как из всех щелей и углов лезли полчища тараканов. Еда несъедобная. Поданная на завтрак яичница-глазунья плавала в каком-то жире, кофе — хуже помоев, к тому же холодный.
Помню, в разгар дискуссии ко мне склонился худой как жердь мужчина, весьма известный профессор, разумеется коммунист, и, коснувшись моей руки, сказал:
— Милочка моя, вот тут вы неправы…
Такая фамильярность в официальной дискуссии поражала, но одновременно и обезоруживала. Несмотря на то что костлявый профессор, говорят, был порядочный негодяй и гнобил людей на своей кафедре, я чувствовала по отношению к нему нечто вроде симпатии. Это было в семьдесят четвертом году, я как раз защитилась. Гуляла по Москве, ни сном ни духом не подозревая о существовании Александра. А если б мы тогда встретились в одном из переулков Арбата… Я была молода… Ну да, только ведь он был еще моложе — ему было всего десять лет!
Мои часы встали, теперь я не знаю, который час. Они встали, потому что я, видимо, задела за что-то колесиком завода, вытянула винтик из гнезда, и стрелки замерли. Как будто мне хотелось остановить время…
В тот день я пораньше закончила занятия. Шла с остановки, и мне вдруг показалось, что на противоположной стороне улицы мелькнула спина Александра. Это точно был он — его наклон головы, знакомая куртка с поднятым воротником. Я прибавила шаг, поспешив перейти на другую сторону, и была уже совсем близко, когда вдруг заметила, что он не один. Рядом с ним цокала каблучками высокая стройная девушка с распущенными волосами до пояса. Он обнял ее таким знакомым мне жестом. Я замерла как вкопанная посреди тротуара, прохожие огибали меня, толкали. «А чего ты ждала?» — вертелось в моей голове.
Наконец медленно побрела в сторону отеля. И с удивлением обнаружила, что в ячейке нет ключа от номера Александра. Портье сказал, что месье Александр у себя наверху. Так быстро вернулся? И снова увидела его спину, на сей раз обтянутую грубым свитером. Он работал за компьютером, стоявшем на столике напротив входной двери.
— Ты давно тут сидишь? — спросила я чужим голосом.
— Да с полгодика уже.
— Нет, а сегодня… Ты выходил в город?
— Нет. — Он пристально взглянул на меня: — Да что стряслось-то? Почему ты такая бледная?
Я замялась — сказать или не сказать ему?
— Мне вдруг привиделось… ну, в общем, мне показалось… что ты идешь по улице, а рядом с тобой — юная девушка.
