Все так и было, и в этом месте рассказа в ее голосе послышалась боль. Блэнфорд вспомнил то мучительное лето, когда старик заперся в доме и отказывался от всех приглашений. До чего же все-таки женщины жестоки!
Сабина явно не сомневалась в своей правоте, ничуть.
— В Индии мы были несколько раз. Ужас. Были в Испании и Центральной Европе. Мои дети умерли от холеры. Мы сожгли их и двинулись дальше. Мы говорим об экономическом выживании. Я — профессиональный экономист, но не представляю, откуда берется эта способность выживать у тех или иных наций? Как я выяснила, даже Фрейд этого не знал. У цыгана точно есть внутренние ресурсы, иначе ему не уцелеть, ведь он часто оказывается там, где к нему относятся враждебно или где попросту никому не нужны его горшки и корзинки, не нужны наши кузнецы и точильщики. И чем же тогда питаться? Марио преподал мне урок экономики. — Ее опять разобрал смех, причем такой, что даже слезы навернулись на глаза. — Это наш коронный номер. В анналах американского цирка он значился под названием «пес и утка». У нас даже есть выцветшая афиша, которую мы вешаем на шатер, когда дело доходит до дела.
— Мне надо его увидеть, — заявил Сатклифф.
— Увидите сегодня, — отозвалась Сабина. — Наших звезд, наших главных актеров зовут Гамлет и Леда, и, когда я смотрю, как они совокупляются, мне иногда кажется, что они представляют собой европейскую культуру — пару, состоящую из совершенно разных, не подходящих друг другу людей, главный кирпичик любой культуры; какого же ребенка они могли бы произвести на свет? Наверно, подобного нам!
Принц был переполнен восхищением и сочувствием, и это говорило о том, что он понял, какая Сабина замечательная женщина.
— Вы говорите о глубоко волнующих меня вещах! — воскликнул он, смахивая слезу, и, взяв ее за руки, покрыл их поцелуями. — Вы напомнили мне о Египте! Мне даже стало не по себе!
Его переполняло восхищение таинственной цыганкой, он весь дрожал. А она больше не проявляла ни малейшего волнения — ее успокоила марихуана, и она была счастлива, что встретила старых друзей, которые могли бы и умереть, пока шла очень долгая война… Восхищение принца она приняла с великим достоинством, но дала понять, что тронута его вниманием и пониманием. Все же чувствовалось, что английские слова, слетавшие с ее собственного языка, были ей странны и непривычны.
— Гамлет — маленький фокстерьер, у которого как будто нет возраста, как будто он вечный, а Леда — старая толстая гусыня, ленивая и похотливая, как все гусыни. Ей нравится, когда пес взбирается на нее, у нее распушаются перья и она кричит, стоит ему, как то следует псу или банкиру, показать себя с лучшей стороны. После смерти моих детей я поняла, что они тоже наши дети, наш вклад в то, чем сегодня является мир. Не устаю ему удивляться. Даже Бог умирает от скуки. Это называется энтропией!
— Не говорите так! — воскликнул лорд Гален, от которого никто не ожидал такой горячности и смелости. — Пожалуйста, не говорите так. Во что же тогда вкладывать деньги?
Тут зазвонили колокола церкви-крепости, зазвонили мучительно и громко, словно отвечая на мольбу лорда Галена! Сабина опять засмеялась.
— Сейчас самое время поклониться Саре, потому что скоро пойдет процессия, и толпа вам шагу не даст ступить. Потом возвращайтесь сюда, и я постараюсь устроить так, чтобы вам погадали: прочитали или предсказали ваше будущее, называйте это, как хотите. И чтобы это сделал надежный человек, может быть, даже сама Мать табора. Ведь среди наших полно обманщиков, жуликов и мошенников. В Индии тоже, как вам известно, хватает самозванцев и воров среди свами![91]
Сатклифф почти неслышно пробормотал пару народных стихов, которые им никак не удавалось правильно запомнить:
Схватился мерзкий свами за чалму,
Но миссис Гилхрист нанесла удар[92] ему.
— Нет, нет, — сказал Блэнфорд. — Могу поклясться, что правильней другой вариант. Жаль, этого нельзя доказать.
И он произнес другие стихи:
Поклялся он, что подцепил от феи,
А не от миссис Гилхрист гонорею.
Он добавил:
— Таким образом британская армия сделала свой вклад в индийскую мысль. Я хотел написать биографию миссис Гилхрист, которая основала первый высококлассный бордель-чайную в Бенаресе и привезла туда ночных бабочек из Пекхэма. Однако их там всегда не хватало.
Пока Блэнфорд это говорил, все повернули головы в сторону главной улицы. Там вдруг зазвучала музыка и хлынул поток, настоящий поток белых лошадок с развевающимися гривами, оседланных камаргскими gardiens в сомбреро и с трезубцами в руках. Они должны были составить эскорт святым Мариям, пока их будут нести к морю, и потому были одеты в парадные костюмы пастухов: красивые габардиновые штаны с черным кантом, рубашки в цветочек, черные вельветовые куртки и короткие сапоги. В этом костюме весьма удачно объединились гармония и аристократизм двух разных культур — испанской и западноамериканской. При появлении gardiens несколько нерешительные поначалу гитары зашлись в безудержной страсти, и воздух запульсировал в ритме горячих кастаньет и андалузского танца, в ритме кружащихся юбок и щелкающих разноцветных бумажных лент серпантина. Пора было идти к Саре, хотя потом они сами удивлялись, как им хватило смелости ринуться в гущу смуглых тел и пробивать себе дорогу между ними.
Сатклифф был бы и рад отказаться от этого приключения, особенно когда увидел толпу, осаждающую маленькую церковь. Стены ее были обвешаны дарами, принесенными ех voto… — изображениями кораблекрушений, несчастных случаев, пожаров, землетрясений, сцен насилия, умирающих детей и их родителей, перевернутых судов и гибнущих лошадей… болезней, жертвы которых могли бы наполнить целую больницу, если бы не Сара. Кого-то она исцелила, какого-то уберегла. И теперь святая ожидала благодарных почитателей у подножия лестницы, завернутая в новый монашеский плащ. Но как к ней пробраться? Она стояла на грубо сколоченном столе в дальнем конце расположенной в подвале часовни. От нехватки воздуха люди начинали задыхаться, а кругом мерцали сотни свечей, их пламя съедало кислород. Но хотя бы одну свечу надо было зажечь и воткнуть в железный канделябр, а еще — опустить монетку в ящик для пожертвований, поставленный рядом со статуей. Глухое звяканье монет в деревянном ящике служило аккомпанементом тихому, неумолчному, назойливому пению и стенаниям, то отступающим, то приближающимся к статуе святой. Она была черной, это так, но черты лица были европейскими, западными. В ее сверкающем счастливом взгляде соединились юность, красота и чистота. У нее был редкостный дар видеть то, что спрятано в глубине, самую суть, и у любого человека возникало желание идти за ней. Цыгане плакали, потели, крестились и что-то горячо лепетали — в порыве страха и любви. Двух других святых, Марий, будто бы тут и не было, их воспринимали лишь как безмолвствующих библейских персонажей. Лишь святая Сара, казалось, едва удерживалась, чтобы не рассказать все, что знала. Она была похожа на милую девушку, которой не терпится поведать кому-нибудь заветную тайну — если бы не шум, не пение, не суматоха, к тому же тысячи детей звонким щебетаньем и непоседливостью вносили свою лепту во все это безумие. Вся эта потеющая толпа устремилась вниз, в тесную часовню, где даже дышать было мучительно. Все втайне удивлялись, как святой Саре удавалось не таять, ведь она была сделана из черного воска.
— Это не для меня, — произнес Сатклифф. — Я так не могу. Чья-то рука на твоей карманной Библии, еще чья-то — на твоих яйцах. Это уже слишком.
С этими словами он предпочел отправиться на прогулку среди шатров. Между тем, святых на их деревянном постаменте несли в море. Эта церемония была непременным атрибутом праздничного действа.
Семейства, прибывшие на трехдневный праздник, расположились на берегу у костров, на которых жарилось какое-то мясо.
Сабина пошла с Сатклиффом. Иногда она останавливалась, чтобы поздороваться со знакомыми или родственниками и перекинуться парой слов с ребятишками, крутившимися тут же.
— Когда мы ехали через каштановые рощи, в Провансе, — сказала Сабина, — нам посчастливилось найти кучу ежей — их там целая колония. Знаете, для цыган нет лучшего лакомства. Чувствуете, какой аромат? Это ежовое мясо. Марио жарит трех или четырех на обед. Для этого случая мы накопали глины из старой заброшенной ямы. Сначала ежей выпотрошили, потом обмазали толстым слоем глины, прежде чем жарить на костре, разожженном на дне ямы. Вы когда-нибудь ели ежей?
Он не ел.
— Они немного жирнее, чем китайские щенки, но очень хороши со специями. Когда глина затвердевает и остывает, ее скалывают молотком или камнем, с ней вместе отстают иголки и кожа, остается одно мясо. Знаю, звучит ужасно! — Она заметила, что Сатклифф вздрогнул. — Так что сегодня не приглашаю вас на обед!
