— У нас никогда не было дочери, — отвечала она, — это племянник.
— Пусть хоть деверь!
— Я кузен! — на пороге стоял Шурик. На нем не было лица.
— Что случилось? — испугалась Кира.
— Почему Павел дома? — спросил Шурик.
— А где я должен быть, шалопай?!
— В тюрьме, — ответил Шурик.
— Чего это вдруг?!
— Потому что меня сажают, — объяснил Шурик, — а нас всегда сажали вместе. Тебя на неделю раньше.
Павел посмотрел на Киру.
— Твой родственник прав, — сказал он, — меня посадят! Хотя у меня уже давно нет никаких идеалов.
— У меня тоже никаких кофт! — сказал Шурик. — Сейчас сажают ни за что! Сейчас сажают уже за то, что вы не даете взятку судье!.. Дикие времена! — кричал он. — Но, слава Богу, есть еще порядочные люди, на которых держится мир! Если до пяти я принесу башли — я спасен! Дайте мне 15 тысяч, дайте, вы же все равно уезжаете в Израиль.
В кухне повисла пауза.
— Шурик, — наконец, сказал Павел, — мы уедем в Израиль, если 15 тысяч дашь нам ты.
— Понятно, — кивнул Шурик, — нам надо искать тридцать!
— Пардон! — остановил Павел. — Никаких совместных поисков. Между нами нет ничего общего — я еду на Святую Землю!
— А куда я? — спросил Шурик — Или ты считаешь, что Колыма менее святая?! Там было больше евреев, чем во всем Израиле!
— Что будет, что будет? — запричитала Кира.
— Не надо волноваться, кузина, — успокоил Шурик, — я побегу — возможно, я что-либо найду. Но давайте на всякий случай попрощаемся, — он начал лобызать Киру с Павликом, — если не приду провожать — вы знаете, где меня искать…
Он вылетел пулей, его шарф, действительно от «Диора», развевался на ветру.
— Я не верю ни одному его слову, — бросил Павел, — он просто хотел нас обчистить перед отъездом и заодно не придти провожать! И у этого человека мы хотели попросить об услуге?! С такими просьбами надо обращаться к порядочным людям, к высоко моральным. — И он пошел звонить Колюне.
Колюня был международный вор на пенсии. Они когда-то вместе сидели в одной камере, и Павел обучал Колюню философии. В тюрьме Колюня без философии не мог. Когда его долго не сажали — он скучал по Сократу. Павел преподавал ему Гегеля.
Колюня прибыл на такси.
— Павлуша, ты не оплатишь? — поинтересовался он.
Павел понял, что дело плохо. Тем не менее, он изложил проблему. Колюня сидел задумчивый и ел ложкой кирино повидло.
— 15 тысяч — это банк, — печально покачал головой он. — Это Стройбанк Союза ССР, Невский, 34. А я уже восемь лет не при деле. Я потерял квалификацию, Павлуха, потому что настоящий вор — это скрипач, ниртуоз. Если он не играет день — видит только он, если два — профессионалы, три — его берут на месте преступления. Я был Яшей Хейфецем, Павлуша, где только ни взлетал мой смычок. Но представь себе Яшу Хейфеца, который не брал скрипку восемь лет.
Павел молчал, глядя на любителя философии.
— Но ради тебя, Павлуша, — сказал он, — я вернусь в искусство, только скажи, — я возьму скрипку. Ты любишь рондо-капричиоззо Сен-Санса? Я сыграю его для тебя в зале на Невском, 34! Только попроси.
— Никаких рондо, — произнес Павел, — никаких каприччиозо. Не укради, Колюня!
— Это разве из Гегеля? — заметил тот…
Колюня попросил оплатить обратный путь на такси.
— Вор на пенсии, — грустно вздохнул он, — нет более печальной картины.
После ухода Колюни они долго искали двести рублей, оставленные на последнюю неделю, на такси до аэропорта, на таможню.
— Я точно помню, — повторял Павел, — они лежали в боковом кармане, вот здесь.
— М-да, — вздохнула Кира, — он еще, кажется, может сыграть ронд каприччиозо…
— Надо звонить в Израиль, — сказал Павел, — может они что-либо придумают.
Израиль долго не давали. Наконец, в трубке послышался голос сестры.
— Файвел? — сказала она. — Очень кстати, что ты звонишь — захвати нам три очковых оправы, тут страшно дорогие оправы, ты слышишь?.
— Связь прервалась. Следующий разговор телефонистка обещала через неделю…
Наутро Павла опять вызвал следователь.
Подходя к дверям прокуратуры, он заметил удаляющуюся спину. Спина была невероятно знакома. Он никак не мог вспомнить — чья она…
— Ну что, нашли? — спросил следователь.
Павел размял «Казбек» и закурил.
— У меня было двести рублей, — сказал он, — сейчас нету и этих. Да еще три пары очков… Никуда я не уеду, никуда…
Следователь ласково смотрел на Павла.
— Уедете, — успокоил он, — пойдемте погуляем в садик, вы уедете… Он взял ничего не понимающего Павла за локоть и повел его в сквер у Финляндского вокзала.
— Вы какое любите мороженое, Павел Вениаминович?
— Пломбир, — сказал Павел.
Они сидели на скамеечке у вокзала и лизали мороженое.
— Уедете, — повторял следователь, — уедете. — Он внезапно достал сверток и сунул его в карман Павла:
— Можете не пересчитывать — пятнадцать!
Павел ошалел.
— Что это? — выдавил он.
— Что слышали!
— Зачем?
— Вы что, не знаете?!
— Я не возьму!
— Нет, возьмите!
— Это провокация!
— Это от чистого сердца.
— Зачем вы мне это даете?! — Павел пытался достать из кармана сверток. Следователь умело мешал.
— Чтобы вы мне их вернули в долларах, — сказал он.
Борьба прекратилась. Павел все понял, — это была спина Шурика, он узнал спину шурина и зятя.
— Почему вы мне доверяете, — спросил Павел, — я укачу — и пиши пропало. Ваши полномочия на Святую Землю не распространяются…
— Я вам верю, — сказал следователь, — вы честный человек.
— С чего вы взяли?
— Через меня проходят только честные люди, — признался следователь. — Вы сидели в тюрьме, вы исключены из партии, у вас нет денег — вы честный человек. Я вам доверяю.
— Спасибо, — произнес Павел. Он был тронут, — сразу же, как я соберу — я верну вам 20 тысяч долларов.
— Почему 20? — удивился следователь.
— По официальному курсу.
— Я не государство, — сказал следователь, — я честный человек, хотя в тюрьме бывал только по службе. Отдайте один к трем, то есть — пять тысяч.
— Десять! — возразил Павел. — Такому человеку я отдам десять!
— Только пять.
— Нет, десять!
— А я вам говорю — пять!
— Вы меня обижаете, — вскричал Павел, — у Шурика вы взяли 15, а у меня не хотите каких-то десяти…
Павел почувствовал, как уходит Святая Земля под ногами.
Следователь побелел. По его подбородку тек сливочный пломбир.
— М-м-ожжет, хотите эским-мо? — заикаясь, спросил Павел.
— Не надо мне вашего эскимо! — обиженно ответил следователь. — Я спас человека. Вы понимаете? — его голос тоже дрожал.
— С-спасиб-бо, — ответил Павел, — и м-много ж-жизней в-вы с-спасли?!
— Так, — протянул следователь, — т-так… Вы когда уезжаете на Святую землю…
— Ч-через пять дней, — выдавил Павел.
— Я бы мог вам устроить билеты на завтра, — пообещал следователь.
— Премного благодарен, — сказал Павел, — хотя из страны, где такие следователи, не хочется уезжать.
— Уезжайте, уезжайте, — успокоил следователь, — и побыстрее. Значит, на завтра!
— Хорошо, — сказал Павел и протянул следователю сверток.
— Дайте только расписочку.
— За что? — не понял следователь.
— Что я вернул 15 тысяч.
— Нет, нет, это не мне, дорогой, это «Пламени Революции».
— Той самой, что сгорела в 29-том?
— Ну, естественно.
— Так как же я могу ей вернуть?!!
— А как мы реабилитируем мертвых? — спросил следователь. — Как им возвращаем жилплощадь? Как им выплачиваем компенсации? Подумаешь, вернуть деньги исчезнувшей организации! Вот вернуть исчезнувшие деньги!..
Если вторая белая ночь прошла в мыслях, у кого одолжить деньги; то третья — кому их вернуть.
Город был полон света. Где-то играла гитара. Пахло Невой.
— Что мы ломаем голову? — наконец, сказала Кира. — Надо найти организацию, кому подчинялось это «Пламя», и отдать эти деньги ей!..
«Пламя Революции» подчинялось «Костру Октября», который сгорел в 31-м.
— Не вешать голову! — сказала Кира. — Найдем, в чьем ведении находился «Костер».
«Костер Октября» находился в ведении «Искры Коммунизма», сгоревшей годом позже.
Что бы они потом ни находили — все превратилось в пепел. «Звезда большевизма», «Светлый путь», «Путь Ильича», «Несгораемые сердца» — все сгорело: кроме маршала Буденного, которому подчинялось все, что превратилось в золу. Но и его не было — он не сгорел — он умер…
Деньги отдать было некому. Вопнярские поняли, что никуда не уедут Следователь звонил по нескольку раз в день:
— Ну, нашли?
— Где? Все сгорело. Буденный умер.
