Анна с облегчением вздохнула:
— Да нет, возможно, мне показалось. Скорее всего, легкий брачок с новостями Си-эн-эн…
— Ребята, смотрите — розы-то какие! — Светочка, редактор на телесуфлере, склонилась над букетом, продолжая сматывать в рулон отпечатанный столбиком текст подсказки.
— Сегодня у нашей Анны Александровны юбилей! — Появившийся в аппаратной руководитель программы подошел к режиссерскому пульту, поцеловал Анне руку. — А теперь прошу всех вниз, — продолжил он тоном массовика-затейника, — где нас ждут шампанское и торты!
Как всегда и случается в компании сослуживцев, разговоры после первого тоста скатились на профессиональные темы. Наперебой пошли воспоминания о всевозможных накладках, курьезах и следовавших за ними нагоняях начальства. Анна смеялась и вспоминала вместе со всеми, но где-то в глубине души у нее жило знание, что никакая это была не галлюцинация, и знание это ее удивительно согревало.
Лукарий огляделся по сторонам.
— Мир — театр, и люди в нем актеры; душевнобольные — актеры театра теней…
Высокий белый забор психиатрической больницы тянулся вдоль тихой, засаженной старыми липами деревенской улицы, спускался вместе с ней под горку, где в лучах солнца блестела река. За рекой, омытые свежим весенним воздухом, открывались прозрачные, всех оттенков зеленого дали. На припеке было уже почти по-летнему жарко, легкий ветерок перебирал нежную листву, нашептывал что-то незамысловатое и ласковое. От земли шел острый запах пробуждавшихся к жизни трав, и в высоком, бесконечно голубом небе стояли картинными громадами белые, ватные облака. Все вокруг дышало легкостью и покоем: казалось, сама природа взялась лечить растревоженные человеческие души.
Жмурясь от яркого солнца, Лукарий поднялся вверх по склону, остановился напротив железной, выкрашенной белой краской двери. Кнопка звонка единственной черной точкой выделялась на побелке кирпичной стены. Лукарий нажал ее несколько раз и принялся ждать. Текли минуты, текла мимо неторопливая деревенская жизнь, за стеной не раздавалось ни звука, и только ветерок шумел в верхушках старых лип. Убедившись, что его деликатные звонки не достигают цели, он подобрал с дороги спичку и заклинил ею кнопку. На этот раз эксперимент удался. Не прошло и пяти минут, как за железной дверью забухали тяжелые шаги, маленькое, забранное решеткой окошечко открылось, и Лукарий увидел перед собой кирпичного цвета харю, заросшую густой рыжей бородой. Глаза с набрякшими под ними тяжелыми, опойными мешками смотрели колюче и не слишком дружелюбно.
— Чего надо? — спросил мужик голосом, охрипшим от табака и пьянки. — Ноне принимать не велено!
— Отчего же так? Я ведь, любезный, прежде чем приехать, осведомился — сегодня у вас самый что ни на есть приемный день. — Лукарий дружелюбно улыбнулся, всем своим видом показывая всяческое расположение к собеседнику.
Мужик с подозрением оглядел его с ног до головы, от тяжелого взгляда не ускользнули ни хороший городской костюм, ни вызывающе свежая выбритость подозрительного незнакомца. Запах французского одеколона он учуять не мог по причине собственной избыточной пахучести: кроме стойкого многодневного перегара, от него несло свежим чесноком и еще черт-те чем, чего и в природе-то вряд ли сыщешь. Если мужик и мылся, то, должно быть, этот исторический факт мог быть отнесен к лучшим воспоминаниям его солнечного детства. При желании гамму достигших ноздрей Лукария ароматов можно было квалифицировать как газовую атаку. Однако он выстоял.
— Закрыто на учет, — небрежно буркнул рыжий, намереваясь захлопнуть окошечко, чему Лукарий воспрепятствовал, выставив указательный палец. Рыжий навалился обеими руками, но без явного результата.
— Скажите, — поинтересовался Лукарий, — у вас в семье мужиков много?
— Ну, есть!.. — уклончиво ответил санитар, не совсем понимая, к чему клонит свалившийся на его голову городской пижон.
— Это хорошо! — одобрил Лукарий. — Ты вон пудов на семь разожрался, а до кладбища нести и нести…
В этот критический момент санитар проявил удивительную для него сообразительность. Он не только оставил попытки закрыть окошечко перед носом наглеца, но и пошел на попятную.
— Ждите, пойду доложу! Как фамилия?
— Лукин, — с готовностью ответил Лукарий. — Так главному и скажите: мол, приехал некто Лукин, по личному вопросу.
— Ладно, скажу, — проворчал санитар. — Только палец-то отпустите, а то не положено.
Какое-то время он отсутствовал, потом за дверью заскрежетали многочисленные засовы, и Лукарий наконец смог убедиться, что не ошибся в определении веса мужика — тот был квадратен. В сопровождении санитара он проследовал через аккуратно прибранный, английской планировки парк. Судя по звонким упругим ударам, где-то совсем близко находился теннисный корт, между деревьями блестела голубая гладь плавательного бассейна. Какие-то люди в хорошо сшитых, однако из стандартной синей материи костюмах степенно прогуливались по выстриженным газонам, ведя неторопливую беседу. Завернув за павильон, в открытой двери которого мелькнуло зеленое сукно бильярда, они миновали оранжерею и вошли в усадебного типа особнячок с колоннами и высокими блесткими окнами.
— Вам сюда, — сказал санитар, и это в его устах прозвучало почти любезно. Они стояли перед дубовой дверью с табличкой «Главный врач», над которой висел загадочный транспарант «Сошел с ума сам, помоги товарищу!». Лукарий совсем было собрался спросить сопровождающего о значении такой наглядной агитации, но в это время дверь открылась, и на пороге возник невысокий энергичный человек с удивительно жизнерадостными, смеющимися глазами.
— А я-то вас жду! — воскликнул он почти игриво. — Ведь верно, что именно вас зовут Лукин? Очень, просто очень хорошее имя! Вам, батенька, можно позавидовать. К примеру, профессор Лукин! Звучит!
Он поправил на груди белый халат, взяв Лукария под локоток, препроводил в кабинет.
— Очень приятно! Вдвойне приятно, что в наших черных списках вы не значитесь! — Весьма всем довольный, главный врач потер пухлые ручки.
— А есть черные списки? — удивился Лукарий. Взяв из протянутой ему коробки леденец, он, следуя приглашению, опустился в кресло.
— А как же может быть иначе? — в свою очередь удивился главный врач. — В наше-то суматошное время!
Устроившись напротив гостя, он засунул в рот несколько конфет и, мешая звуки в кашу, осведомился:
— Так чем же все-таки обязан?
— Понимаете, доктор, — Лукарий внимательно посмотрел на своего визави, — мне бы хотелось поговорить с одним из ваших пациентов.
— С кем же, если не секрет? — поднял брови главный врач.
— Его имя Евсевий!
— Евсевий… Евсевий… — Хозяин кабинета задумался. — Да, конечно, вы можете с ним поговорить, но должен предупредить, выбор весьма неудачный! У нас есть такие блестящие собеседники, слушать их чистое наслаждение! Полномочный посол в Париже — умница, ценитель высокого искусства! — Доктор даже зажмурился от удовольствия говорить о таком человеке. — Или, хотите, конферансье! Такие, бестия, пикантные анекдоты рассказывает — даже дамы не обижаются! Злой ум, острый язык! А Евсевий?.. Молчун, бука, слова иной раз не выжмешь и совершенно не разбирается в скаковых лошадях! Тоска, батенька, одна глухая тоска!
— И все-таки я хотел бы поговорить именно с ним.
— Вот вы уже и обиделись! По выражению лица вижу, что обиделись! — почти засмеялся главный врач, но вдруг оборвал себя. — А собственно, кем вы ему доводитесь? О чем будете говорить? Мы, медицинский персонал клиники, обязаны стоять на страже интересов наших пациентов! — Он поднялся на ноги, со значением, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. — И вообще, Евсевий никогда не упоминал, что у него есть родственники или знакомые!..
— Видите ли, Евсевий друг моего детства, и, узнав, что его постигла такая… неприятность, я счел своим долгом…
— Что ж, хорошо, — вынужденно согласился главный врач, — но помните, что в нашей клинике лечение ведется исключительно покоем!
Доктор вдруг резко повернулся и остро и подозрительно уставился Лукарию в лицо.
— Лукин?.. А не встречались ли мы в Минздраве? Конечно, в четвертом главке! Не отпирайтесь — вы ведь медик?
— О нет, бог миловал! — улыбнулся Лукарий.
— Ну, ну. — Главный врач опустился в свое кресло за письменным столом, всем видом показывая, что до конца не убежден в правдивости незваного гостя. Какое-то время он молчал, бросая исподлобья настороженные взгляды и еще больше хмурясь. — Не сочтите за труд ответить, — сказал наконец хозяин кабинета, нервически вращая в пальцах толстый деловой карандаш, — справочка из психдиспансера у вас при себе? Только не пытайтесь подсунуть с треугольной печатью, это у нас не проходит! — Доктор резко поднялся, подошел к Лукарию. — Смотреть в глаза! Шизофреник? Боитесь замкнутых пространств и женщин в черных колготках? — Он поводил перед носом посетителя карандашом и вдруг дружески хлопнул его по плечу. — Не обижайтесь, Лукин, пошутил! Такая работа! Вот, возьмите авторучечку, заполните и разборчиво подпишите! И дату — цифрами и прописью…
