Я чувствую себя довольно странно, поскольку занимаюсь тем, что еще недавно казалось мне пошлостью. Но я не могу удержаться. Мы с Джеммой спрашиваем друг друга, кто о чем думает, целуемся при встречах и расставаниях, молчим, когда нам хочется, не ощущая при этом неловкости, и, судя по всему, скоро начнем обедать в «Пицце-Хат».
Тем не менее я отчасти жалею, что рассказал ей о маме. Теперь она постоянно провоцирует меня на дальнейшие рассказы. Намереваясь вернуться в Шеффилд, Джемма читает психологическое исследование, посвященное проблемам тяжелых утрат, и постоянно утверждает, что я не умею горевать. Она говорит, что надо пройти несколько стадий — гнев, отрицание, понимание и что-то там еще — и говорить о своей потере, потому что это помогает. Я не могу с ней согласиться. В прошлый раз, когда мы говорили с ней об этом, меня посетил мой старый кошмар: я в больнице встречаюсь со стариком, похожим на папу, но по ощущению это — мама. Старика рвет. Из его рта непрерывно вылетают какие-то оранжевые сгустки, и своими морщинистыми пальцами он извлекает из таза непереваренные кусочки пищи. Он заталкивает их обратно в рот между спазмами и проглатывает. А медсестра шепчет мне на ухо: «У него недостаток белка». Мама умерла не от рака. В официальном заключении написано «смерть от истощения». Когда опухоль захватила печень, она перестала есть.
Пятница, 5 мартаМне захотелось провести с Джеммой целый день, поэтому я позвонил на работу и сказался больным. Сказал, что у меня распух язычок. Отличное заболевание — звучит внушительно, а без помощи опытного врача, отработавшего по меньшей мере пять лет на отделении отоларингологии, не определишь.
Бриджит спрашивает, не является ли это заболевание психосоматическим, явно имея в виду мистера Периса. А папа кричит, что единственное, что у меня распухло, так это самомнение.
Однако мои усилия не напрасны. Сначала мы с Джеммой идем в кино, а на обратном пути у Амершам-Хилл она поднимает рычаг поворотника и бросает на меня странный взгляд, показывая, чтобы я свернул налево. У следующего поворота она поднимает его вверх, и я сворачиваю направо. Так продолжается до тех пор, пока мы не оказываемся в грязном тупике на Астон-Клинтон, который заканчивается воротами, ведущими на фермерское поле. Когда я останавливаю фургон, Джемма перебирается назад, снимает с себя верхнюю одежду и манит меня согнутым пальцем. Я ставлю фургон на тормоз, гашу фары, закрываю окно спальником, и мы впервые занимаемся с ней сексом. Это оказывается очень весело и приятно. Мы занимаемся этим почти пятнадцать минут. Мне кажется, что Джемма достигает оргазма. Или делает вид, что достигла.
11 часов вечера.
Вечером звонит Шон, чтобы сообщить об очередном совпадении. Он отыскивает их повсюду с тех пор, как провалил экзамены, и это — дурной признак.
«Вот еще одно, Джей», — говорит он. Он всегда так начинает: «За сегодняшний день парочка, Джей» или «Сегодня только одно, пацан».
— Я кормил эту чертову Сеффи, — говорит Шон, — и заметил, что на крышке чертовой банки написано «Дикси». — Когда Шон начинает говорить о своих совпадениях, он так возбуждается, что утрачивает все свое красноречие и постоянно употребляет слово «чертов». — А мама хочет назвать новый дом в Шотландии Дикси. К тому же я сегодня был в фирме «Диксон», где покупал крышку для чайника. Чертовски странно. Как ты думаешь, это все связано? И почему это со мной происходит?
Я говорю, что, видимо, он обладает какими-то особыми способностями. Джемма считает, что Шон — шизофреник и его надо показать врачу, но я думаю, все дело в том, что он слишком много времени проводит в своей спальне, не занимаясь ничем конкретным.
Сегодня Шон сообщает, что за последующие два года собирается прочитать всю «Британнику». Потом он опять начинает говорить странные вещи о Джемме и произносит свою прощальную речь, что делает всякий раз, когда у меня появляется девушка: «Да, думаю, нам будет о чем вспомнить». Он даже спрашивает, не собираемся ли мы с Джеммой пожениться. Вероятно, на это указывает ряд каких-то совпадений.
— Ты имеешь в виду то, что мы проводим вместе свободное время? — спрашиваю я.
Шон говорит, что дело не только в этом, и рассказывает, как нашел металлическое кольцо на стоянке у Центра занятости, а потом случайно посмотрел сцену из чертова фильма, где священник ехал мимо церкви Святой Девы Марии.
Суббота, 6 мартаЧарли сегодня устроил скандал из-за куриного карри. Сара приехала поздно из-за репетиции свадьбы, поэтому у нас сегодня опять не было ростбифа. Мы уже три дня подряд едим куриное карри. Сегодня мясо оказалось особенно жилистым, Чарли не вытерпел, швырнул тарелку на пол и снова перешел на речь черепашек-ниндзя. Я попытался объяснить папе, что Чарли прав и пора уже сменить ассортимент блюд. В результате дело чуть было не закончилось сценой из тюремных драм, когда заключенные переворачивают столы и поднимают бунт, но папа пообещал купить что-нибудь вкусненькое и тем самым несколько разрядил обстановку.
Днем я очень нервничал, ожидая возвращения Чарли. Сара с Робом повезли его на консультацию к доктору Робертсу. Мы с папой расхаживали по саду, и он повторял, что надо что-то делать, а это я и без него знаю.
— Он становится все хуже и хуже. Ты знаешь, что он попытался сбежать с урока, притворившись, что у него началась сенная лихорадка? Он совершенно отбился от рук. У тебя же с ним самые близкие отношения, и ты должен понимать, что так дальше продолжаться не может. Почему ты не хочешь с ним поговорить?
Вернувшись, Сара, прежде чем сообщить мне, как Чарли, спрашивает, как папа. Судя по всему, он уже успел ей нажаловаться на то, что я слишком много времени провожу в ванной. Он считает, что это из-за меня мы получили такой большой счет за очистку выгребной ямы. Я говорю Саре, что провожу в ванной ровно столько времени, сколько и все остальные, дело в том, что папа просто не привык заниматься счетами. Он не оплачивал счета в течение двадцати лет — это делала мама, — и вполне естественно, что теперь они кажутся ему слишком большими.
— А почему ты не можешь читать у себя в комнате, как все нормальные люди? — спрашивает Сара. — Все дело в том, что ты по два часа лежишь в ванне и читаешь.
— Наверное, придется мыться в тазу, чтобы экономить деньги, — говорю я.
Сара просит, чтобы я не вел себя как идиот. Хотя, по-моему, ничего идиотского я еще не сказал. Я не виноват в том, что мы не подключены к главному трубопроводу. Ванна — это просто какое-то яблоко раздора между мной и папой. Как земли Эльзас-Лотарингии между Францией и Германией.
Перед отъездом Сара говорит, чтобы я взял себя в руки, так как, похоже, Чарли все-таки отправится в интернат.
— Папа встает на рассвете, чтобы забросить Чарли к Анджеле, которая отводит его в школу. Не забывай — он теперь управляется за двоих. Ему приходится готовить, заниматься уборкой, оплачивать счета, ходить по магазинам и делать все, что раньше делала мама. Он просто не справляется со всем этим. Ему надо помочь. Я тоже сначала возражала, но теперь не вижу другого выхода. Пока еще ничего не решено, но, думаю, доктор Робертс поддержит это предложение.
Совершенно упав духом, я забрал свое пуховое одеяло и перетащил его в комнату к Чарли. Забравшись на свою бывшую верхнюю полку, я попробовал побеседовать с ним о школе, его проблемах и о том, что может произойти дальше. Однако на полуслове заметил в щель между кроватью и матрацем, что он что-то стирает со стены.
— Эй, я все вижу. Это опять твои домовые?
Чарли отвечает «нет», но когда я поднимаю край матраца, то вижу, как он выдалбливает в красном квадратике, нарисованном на стене, очередного домового. У него там уже целая фреска.
— А папа видел, что ты этим занимаешься? — спрашиваю я. Чарли молчит — он слишком поглощен своим занятием. — Эй, ты, Микеланджело, папа знает, что ты этим занимаешься?
— Нет, — отвечает Чарли и с беспечным видом указывает на еще одного домового, работа над которым уже завершена.
— Чарли, ты хоть знаешь, что папа собирается отправить тебя в интернат? Он только что отремонтировал твою комнату. И что это за история с сенной лихорадкой?
Чарли смотрит на меня с непроницаемым видом и продолжает осторожно выцарапывать следующий кусок стены. Он настолько сосредоточен, что языком выпирает щеку.
— Чарли, все это необходимо привести в порядок. Или хотя бы чем-нибудь закрыть. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя отправили в интернат?
Он сидит на кровати, скрестив ноги, и соскабливает ногтем ту часть домового, которая выступает за линию, проведенную карандашом. Я не могу не восхититься его аккуратностью.
— Чарли, — говорю я, — если папа это обнаружит, он тебя убьет. Это новые обои. И почему ты прикинулся больным и начал симулировать сенную лихорадку?
