Ты, Никитушка?.. Чего топочешь? Подследственные отдыхают… Не покемоны они, нет… Другое слово… Нашел вот, послушай. (Читает.) «А фендриков, ежели где соберутся, разгонять фухтелями…»
НИКИТА. Где ж мы возьмем фухтелей?
ПОРФИРИЙ (жестом просит не перебивать). «…Разгонять фухтелями, понеже что фендрик фендрику скажет умного?» Указы Петра Великого. Фендрики… (Нюхает воздух.) Пахнет гарью.
Наконец оборачивается, оглядывает Никиту, всплескивает руками.
Никитка, паршивец, курил!
Никита склоняет голову, признавая факт курения.
Курил, стервец, а на столе зеленая гадость — и занялась!
Никита согласно кивает.
Потушили?
Никита отрицательно мотает головой.
Одни головешки, а?
Никита снова кивает.
Ресницы подпалил, негодник… (Декламирует.) Мальчик трубочку курил, / огонечек уронил…
НИКИТА. В доме сделался пожар, / этот мальчик убежал.
Порфирий замечает в руках Никиты толстую тетрадь в замшевом переплете.
ПОРФИРИЙ. Все, что осталось? Как же ты, а? Без обеда… Никитка, Никитка, не твой сегодня день. Айай-ай. Вот он, человеческий фактор…
Сцена четвертая
Горение вещей
Следующее утро. Там же. Порфирий и Гриша.
ПОРФИРИЙ. Не буду от вас скрывать, Григорий Глебович. Положение у следствия пиковое. Следствие зашло в тупик.
ГРИША. Знаете, что однажды сказал мне один большо-о-ой человек? Никогда не входите в положение начальства.
ПОРФИРИЙ. Помилуйте, Григорий Глебович, какое я вам начальство? Я завишу от вас не меньше, чем вы от меня. Да, между прочим, помните ли, что изволили сгоряча проронить про дом свой?
ГРИША (кивает). Ага. Чтоб сгорел.
ПОРФИРИЙ. Именно, именно. Чтоб он сгорел! И желание ваше осуществилось, и даже скорее, чем вы рассчитывали. Дом сгорел.
ГРИША (сокрушенно). Ну вот. Убийство, теперь пожар.
ПОРФИРИЙ. Пожар есть горение вещей, горению не подлежащих. Вот вам, Григорий Глебович, «Пожарный кодекс», коли не верите. (Предлагает Грише книгу, тот жестом отказывается.) Горение вещей, горению не подлежащих. Станем ли утверждать, что дом ваш, оскверненный убийством товарища, не подлежал горению?
ГРИША (машет рукой). В общем… Туда и дорога.
ПОРФИРИЙ. Англичане именуют подобные события актом вмешательства высших сил. Уцелела только вот эта тетрадочка.
ГРИША (с неожиданной страстностью). О, давайте, давайте!
Порфирий передает Грише тетрадь, из нее выпадает записка. Порфирий ее подбирает.
ПОРФИРИЙ. Григорий Глебович, вы позволите? Простите меня сердечно, я до всякого чтения охоч.
Гриша безучастно пожимает плечами. Порфирий читает.
«Отдать дяде Косте восемнадцать рублей и пипку». Вы, стало быть, Григорий Глебович, находитесь в стесненных обстоятельствах. Другие долговые обязательства у вас имеются?
Гриша отрицательно мотает головой.
ПОРФИРИЙ. Вот что, мы эти восемнадцать рублей отправим с Никитой… А с вами позже сочтемся, когда снова будете при деньгах. Ну, а без пипки дяде Косте предстоит обойтись… Пипка в огне погибла. Форс-мажорные обстоятельства. Дядя Костя должен понять. За деньги благодарить не стоит. Мы ведь — не так ли? — товарищи.
Встает, ходит.
Григорий Глебович, позвольте задать вам вопрос, от решения которого очень многое может зависеть в ходе дальнейшего разбирательства. Как бы вы трех ваших товарищей аттестовали, если б понадобилось, одним каким-нибудь (щелкает пальцами) словом?
ГРИША. Они неплохие ребята, я к ним привык.
ПОРФИРИЙ. Ну, а одним словцом?
ГРИША (задумывается). Неотомисты.
ПОРФИРИЙ. Вот это новость! Губошлеп, Лифчик и Князь — последователи Фомы Аквинского. Скажите пожалуйста!
ГРИША. Какого такого Фомы? (Впервые улыбается.) Неотомисты — потому что всё не о том.
ПОРФИРИЙ (смеется). Неотомисты, ах, замечательно! Неотомисты… (Задумывается.) Лучше, чем фендрики, определенно лучше, да только тоже… мало чего дает.
Пауза.
ГРИША. А если не выйдет узнать виноватого?
ПОРФИРИЙ. Ох, Григорий Глебович, что начнется… «И Вавилон, краса царств, будет ниспровержен, как Содом и Гоморра».
ГРИША. Гоморра-то чем виновата?
ПОРФИРИЙ. Содом и Гоморра, Григорий Глебович, всегда вместе.
ГРИША. Гоморра, значит, как Нагасаки… (После паузы.) Вы откуда так хорошо знаете… первоисточники?
ПОРФИРИЙ. Изучать, как вы остроумно изволили выразиться, первоисточники — наша обязанность.
ГРИША. Вы и водки не пьете, я слышал.
ПОРФИРИЙ. Водки не пьем, не курим и говорим только правду.
ГРИША. Правду? И кто позволил вам говорить только правду?
ПОРФИРИЙ. А кто позволил вам водку пить?
ГРИША. Неудобно, наверное, человеку с такими… идеями на вашей работе.
ПОРФИРИЙ. Сыновнее послушание, Григорий Глебович. Пятая заповедь: почитай родителей. Они меня нарекли Порфирием. Чем еще прикажете заниматься с эдаким именем?..
Пауза.
Мне неудобно быть с вами неоткровенным. Тетрадочку вашу я… полистал.
ГРИША (оживляется). Я так и думал. И что?
ПОРФИРИЙ. Есть очень привлекательные места, позвольте выразиться, мемуарно-поэтического характера. (Листает тетрадь.) Хоть это: Река времен в своем стремленье / Уносит мелких карасей / И даже рыбу покрупнее, / К примеру, крупных лососей. // А я хочу, как рак, забиться / В глубокий ил. И видеть сны, / И, как подснежник, пробудиться / При светлом празднике весны.[1]
ГРИША (помрачнев). Всякое бывает… Отдайте.
ПОРФИРИЙ. Извольте.
ГРИША (прижав тетрадку к себе и успокоившись). В общем, это все, конечно, для девятого тома… Туда, где мелочи.
ПОРФИРИЙ. Зачем же, Григорий Глебович, девятый том сочинять прежде первых восьми?
ГРИША. Видите, мне хотелось, чтоб, с одной стороны — повеселее, а с другой — тоже, как вам, чтоб правда.
ПОРФИРИЙ (качает головой). С одной стороны, с другой стороны… Не все медаль, что о двух сторонах, Григорий Глебович.
Пауза.
Надо признать, что дневник ваш, несмотря на некоторую его веселость, — очень грустное чтение… Не лишенное, разумеется, известного обаяния. Что же вам делать, а? Дом ваш восстановлению не подлежит… Вы приняли известие о гибели имущества своего с большой сдержанностью. Было ли оно застраховано?
ГРИША (усмехается). Как вы думаете? Конечно, нет. Теперь я — беспаспортный бродяга.
ПОРФИРИЙ. К чему эти чувствительные определения, Григорий Глебович? Во-первых, паспорт ваш находится у нас (потрясает Гришиным паспортом), а во-вторых, вы можете претендовать на государственную квартиру — как погорелец и как молодая семья!
ГРИША. Я одинок.
ПОРФИРИЙ. Ох, ужас какой! (Смеется.) Вы это так сказали! А по документикам выходит — не совсем одиноки! Извольте полюбоваться — штамп о регистрации вашего брака с Екатериной Андреевной Амстердам, урожденной Шпиллер.
ГРИША. Я и забыл про нее.
ПОРФИРИЙ. Странно, Григорий Глебович, странно… Простите, что не в свое дело мешаюсь, но на правах старого товарища вашего замечу: вы представляетесь исключительной парой. У вас гуманитарное образование, у супруги вашей — биологическое…
ГРИША. Да… Естественнонаучное…
Появляется Никита.
НИКИТА. Вас ожидает гражданка Шпиллер.
Сцена пятая
Гражданка Шпиллер
Гриша вдруг приходит в страшное волнение.
ГРИША. Порфирий, я за себя не ручаюсь! В клетку меня, в клетку! И запереть!
ПОРФИРИЙ. Не беспокойтесь, Григорий Глебович. Сделаем.
Порфирий хлопочет. Ему надо успеть запереть Гришу, выпроводить остальных подследственных, не допустить их встречи с Катей. Он выпускает Антипова, Архипова и Андронникова из клетки, запирает в ней Гришу.
А эти… пусть погуляют. Подследственным требуется свежий воздух. Обеспечь конвоирование, Никита! Господа, вам полагается прогулка!
В дверях подследственные все-таки сталкиваются с Катей. Антипов и Архипов смотрят на нее с вожделением, Андронников — с ненавистью.
АРХИПОВ. Уу… Кусок жопы! (Щелкает зубами.) Кабы не пост…
АНТИПОВ. Не стареет, сволочь! (Заливается слезами.)
АНДРОННИКОВ (зло). Есть еще пудра в пудренице.
КАТЯ (Антипову с Архиповым). Мальчишки, привет! (Андронникову). Здорово, дядя! Все болеешь? (Хохочет, показывая крупные белые зубы.)
