Я это пишу о неких гипотетических семьях, а думаю о своей, которая могла бы быть у меня. И она есть! Знаешь, я написал завещание. А что завещать? Незавершенные проекты?
Но почему нет? Кто-то их завершит, и – мне так кажется почему-то, я как будто вижу это – в конце концов моя семья будет жить в доме, который я мечтал построить для них.
Кто его построит?
Мысль материальна. Я думаю, найдется такой человек. Что ему подсказать? Только верить в себя, много работать, не изменять себе. Каким образом можно развить свои творческие силы? Для этого мало быть подписчиком архитектурных журналов, надо открывать новые, еще неизведанные богатства природы.
Мы стоим на пороге архитектурного открытия нашего времени. Пусть повсеместно возникают новые, свежие предложения. Через сто лет можно будет говорить о новом стиле. Возможно, то, что я построил за свою жизнь, окажет влияние на этот стиль.
Мне хотелось бы, чтобы все архитекторы взяли карандаши и рисовали растения, листья, выражая на бумаге дух дерева, гармонию раковины, формы облаков…
Я хотел бы, чтобы архитекторы стали избранными членами общества, людьми с богатейшим духовным миром, а не ограниченными и бездушными ремесленниками, чтобы они интересовались всем, что происходит в мире, а не замыкались в своей узкой мещанской скорлупе. Архитектура – это не профессия, это определенное состояние духа.
Не одна только практическая польза, но духовное богатство, улыбка и красота – вот что поможет архитектуре принести радость, поможет архитекторам строить дома, приносящие счастье. Я мечтаю, чтобы те, кто остался после меня и уже без меня, жили именно в таком доме…
Андрей, пишу тебе и в никуда. Почему-то возникла потребность написать это письмо. Жизнь непредсказуема. Чего не ждешь – всегда случится. Я уверен, что письмо это все равно найдет своего адресата. Есть у меня такая вера.
Подпись. 5 октября 1964 года».
– Так это буквально за год до гибели! Вот ведь как: аскет Корбюзье был однолюбом, – задумчиво проговорил Владимир, отдавая письмо внучке великого архитектора. – А почему вы говорите, что не хотите предавать огласке историю вашей семьи?
– Пока это наше – не возникает никаких вопросов о подлинности писем, о том, было ли это на самом деле. Для нас все это аксиома, и нам не надо ничего доказывать. Зачем? Журналисты, конечно, ищут сенсацию. Но я не думаю, что это будет какая-то оглушительная новость. Кому какое дело, что где-то в Москве живут потомки Корбюзье? Это наше внутреннее семейное дело, и только наше. Бабушка этого не хотела, мама тоже этого не хочет. Она даже к идее дома относится очень прохладно. Живет на даче, в уединении, и говорит, что старый дом ее вполне устраивает.
– Я ее понимаю. Мой дом – моя крепость – лучший жизненный принцип, – согласился с Ангелиной Ивановной Шапошников. – Тогда как же к вам попала французская журналистка? Откуда она узнала о письмах Корбюзье?
– Все очень просто. Она делала интервью с нашим Андреем, ну и, видимо, слово за слово… Журналисты умеют выведывать информацию, да он этого и не скрывает, гордится даже, и в результате она оказалась у нас дома. Это было буквально на днях. Состоялась только предварительная беседа. Она сказала, что через месяц снова будет в Москве, уже со съемочной группой, и будет делать передачу для своей программы на французском телевидении.
– Повезло журналистке – выйти на такой материал, – только и сказал Шапошников. Его, впрочем, уже давно интересовал другой вопрос. – Значит, вы решили построить виллу? Дом, несущий счастье? И решили, что такой дом могу построить именно я?
– Именно вы. А что вас смущает? – удивилась Ангелина Ивановна.
– Смущает? Пожалуй, действительно смущает. Все это как-то уж очень пафосно для меня. Я строю дома для очень состоятельных клиентов, но эти дома не претендуют на новый стиль. Они удобны, комфортабельны, роскошны, все, что угодно, но они как бы для внутреннего пользования. Многие свои интерьеры я даже в специальных журналах не могу опубликовать. Мои заказчики не стремятся демонстрировать свои апартаменты, пускать посторонних в свой мир. Это правильно.
– И что?
– Я не знаю. То, что вы мне предлагаете… Я даже не представляю, как к этому подступиться. Я не уверен, что ваш выбор правилен.
– Так вы сначала подумайте, а потом уже будете отказываться. Я все знаю, что о вас пишут, критикуют за то, что вы погрязли в дворцовом стиле, в излишествах. Кстати, я не считаю, что это так плохо. Допустим, я бы жить каждый день во дворце не хотела. Современному глазу ближе минимализм, мне так кажется. Но кто-то хочет жить среди золота с инкрустацией. Почему нет? Пусть растут все цветы. Я просто предлагаю вам попробовать вырастить другой, возможно, новый сорт растений. Пробовали же вы издавать свой журнал «Антураж». И получилось. Очень качественное издание было. Со своим лицом. Самобытно, интересно. Вот тогда-то я обратила на вас внимание.
– Мне тоже нравилось. Но закончилось все бесславно.
– Кстати, а почему вы закрыли журнал?
– Обычная история. Собрался женский коллектив, и что-то они там такое стали заваривать. В сражениях за место главного редактора покрушили все ценные идеи. Разбираться мне во всем этом было неинтересно. Я решил, что проект просто себя изжил, – и закрыл его.
– Очень обидно. На мой вкус, это был лучший журнал по дизайну и архитектуре. Столько информации, и все очень стильно, качественно сделано.
– Я считал, что если людям хорошо платишь, то они будут хорошо работать. Но живому человеку всегда мало. Получив большой кусок, он тут же тянется к другому. Да что говорить! Стараюсь об этом не вспоминать. Если так получилось, ну что ж, значит, так надо было.
– Кому же надо? Это интересно.
– Не знаю. Точнее сказать, мне не надо было этим заниматься. Я придумал, запустил машину, а она начала давать сбой. Я понадеялся на добросовестность команды, а так нельзя. Надо самому во все вникать, а меня на это просто физически не хватало. Ну, что было, то было. Появились новые проекты.
– Зато осталось впечатление. Хорошее впечатление.
– Спасибо. Здесь все же другая история. Претензия на создание нового стиля. Я могу не оправдать ваших надежд. – Владимир сделал последнюю робкую попытку отбиться.
– Никаких претензий, никаких новых стилей. Нужно построить от души. Понимаю, не очень конкретно звучит. Не знаю, смогу ли я точнее выразиться. Впрочем, куда точнее-то. Здесь нужен человек небезразличный, которому интересно жить, который открыт всему новому и в то же время с уважением относится к прошлому, к традициям. Всего-то навсего… Не ищите путей к отступлению. Вы же хотите взяться за эту работу? – напрямую спросила Ангелина Ивановна.
Шапошников взглянул на Аню, которая заняла в беседе позицию стороннего наблюдателя, впрочем весьма заинтересованного. Их глаза встретились, и Володя понял, что отступать некуда.
– Конечно хочу, – ответил он Ангелине Ивановне. – Кто бы не захотел? Очень хочу и… берусь.
– Ну наконец-то нормальный твердый ответ, – обрадовалась Ангелина Ивановна. – Заинтересованность и желание – основа любого удачного проекта со счастливой судьбой. Значит, договорились. В ближайшее время съездим на место, чтобы вы посмотрели наш участок на Николиной Горе, и можете приступать к проекту, чтобы уже весной начать строительство.
Павлов привык к тому, что любая ситуация всегда находится у него под контролем. Однако на этот раз что-то ускользало от него, и он все время поступал не так, как ему хотелось. У него не было абсолютно никакого желания обедать с этой самоуверенной особой, Татьяной Троцкой, но избавиться от нее не представлялось никакой возможности.
Они вместе вышли на улицу. Ресторанчик располагался через два дома от банка, и они отправились пешком. Всю дорогу Троцкая верещала без умолку, рассказывая, видимо, уже хорошо накатанную историю своего бизнеса и его продажи.
– Начну с самого начала, – зацепив Андрея под руку, заявила деловая блондинка. – Я в бизнесе с восемнадцати лет. Занималась производством рекламы. До этого была моделью, а потом, когда разобралась в этой системе, решила ни от кого не зависеть. Вообще-то стать моделью меня уговорили. Подруга пошла на кастинг, а я ее сопровождала для храбрости. Там, как только меня увидели, сказали, что возьмут только обеих. Но оказалось, что надо пройти платное обучение. Вот тут я возмутилась и заявила, что если я им подхожу, то пусть берут просто так. Все равно из какой-нибудь толстой и некрасивой девочки они за два месяца обучения Клаудию Шиффер не сделают, а платить за то, что мне дадут возможность работать, я ничего не буду. Даже если бы у меня и были эти триста долларов, я терпеть не могу, когда меня так имеют. И что вы думаете? Меня приняли на исключительных условиях.
