Наташа, мы — друзья. Мы отличные друзья! Были, по крайней мере. Я не могу тебе дать ничего больше! Пойми, я не способен на отношения. Я не хочу! Если ты этого не поймешь, я тогда не знаю, будем ли мы друзьями. Решать, впрочем, тебе!
Я повесил трубку.
Дурацкое женское самолюбие. У одной его — хоть отбавляй, зато другая — второй день подряд лезет с признаниями.
Сегодня вечером пью виски. Вином тут уже не поможешь.
Стоп. В планах на вечер еще репортаж про клуб.
Так. Вчерашний пост в блоге сойдет за лид. В основной части — отвратительная организация. Очередь на морозе, задержки по времени. Хамское отношение к посетителям. Дешевый пафос. Ненужные поцелуи на танцполе.
Нет, поцелуи — это не сюда.
Опять обидно. Прямо до слез. Минус один друг.
16
Дневник искреннего эгоиста
Первая пара. Полдесятого утра. Полупустая аудитория. Из-за кафедры раздается монотонное дребезжание. Впереди и сзади, громко посмеиваясь, переговариваются девчонки. Толя с Лерой на самой первой парте смеются и болтают прямо на глазах профессора. Как я и предполагал, на следующее утро после несостоявшегося свидания Лера была на факультете. Заболела она! Впрочем, я здороваюсь с ней как ни в чем не бывало. Целую теперь только в щеку.
Наташа скинула сообщение: «Запиши меня на зарубежке». Значит, решила выспаться. Мы с ней тоже общаемся. О том случае будто бы забыли. И к лучшему! Кирилла не видно — наверное, на съемках.
За соседним со мной столом сидят наши девушки-отличницы — Оля и Алена. Сегодня они необычно шумны. Девчонки листают журнал, тыкают в него пальцем, улыбаются. Я присмотрелся. Да это же «Двадцать один», причем новый номер! Даже я его еще не читал!
— Оленька, Ален, — шепотом поинтересовался я, — что читаете?
— Да вот. Про тебя, — оглянув меня, с усмешкой ответила Оля. — На, держи.
Я взял журнал. Он был раскрыт на развороте авторских колонок. Меня, что ли, читали? Приятно!
Так… Вот моя колонка про ночные клубы. Сбоку, в шапке соседней колонки я увидел знакомую фотографию. И подпись: «Письмо в номер: Анатолий Брянцев». Толя, и здесь он! А вот и мое имя в его материале! Я начал читать.
«…Недоучившийся мальчик Мирослав строит из себя эксперта-публициста. Мне интересно, какое право он имеет обсуждать то, о чем не имеет ни малейшего представления? То он бездарно разглагольствует о политике, то критикует ночные клубы, в индустрии которых ничего не понимает».
У меня внутри похолодело. Озноб пробежал по всему телу и остановился на макушке. Я продолжил читать.
«Да что там! Мирослав в реальной жизни ничего из себя не представляет. Его не любят в университете, поэтому он и ведет себя как король мира. Девушки могут визжать от его смазливой физиономии, но те, у кого есть хоть отдалённое подобие мозга, испытывают тошнотворный синдром при одном его виде.
Несмотря на острый тон его публикаций, они явно ни о чём. Мирослав либо реально не видит жизни, живя в элитной квартире в центре города, либо он — обнаглевший вконец парень с комплексом Наполеона. Ну, или просто глуп. Время покажет».
Какого черта они это опубликовали?! Они откуда упали — печатать это? Шок постепенно отступал. Теперь меня начинала брать злость. Едва сдерживаясь, резким голосом я спросил:
— Можно выйти?
И, не дожидаясь разрешения, выбежал из аудитории. Сзади послышались смешки.
Я достал телефон и набрал Соболева.
«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Куда же он делся?! Я позвонил еще раз — тот же результат.
Так, рабочий телефон. Ответила секретарша:
— Алло! Редакция журнала «Двадцать один».
— Пожалуйста, соедините с Сергеем Анатольевичем!
— А Сергея Анатольевича нет. Он в отпуске.
— Как в отпуске? С какого времени? Хорошо, а кто есть?
— Да вот уже дней пять. Сейчас его заменяет Алексей Геннадьевич Скворцов. Соединить?
— Да давайте!.. Алло! Алексей, здравствуйте. У меня к вам один вопрос!
— Так, это кто? Давайте помедленнее и поразборчивее.
— Это Мирослав!
— А, Мирослав, рад тебя слышать! — голос Скворцова зазвучал приветственно. Хотя в нем явно читались противные лживые нотки.
— А я не рад! — жестко проговорил я. — Какого простите, вы опубликовали этот бред? Кто вам позволил печатать такие оскорбления… такую клевету на меня? У меня даже нет слов, это мерзость!
Я начинал срываться в крик. Скворцов резко сменил тон:
— Мирослав, позволь напомнить, кто является заместителем главного редактора этого издания. Его зовут Алексей Геннадьевич Скворцов. Именно он принял решение создать живую дискуссию на страницах издания. Столкнуть два противоположных мнения. Все понятно?
— Да о какой дискуссии, о каком столкновении мнений вы говорите? Это же просто оскорбления и все! Такое нельзя публиковать!
— Значит так. В отсутствие Сергея Анатольевича решение «публиковать или не публиковать» принимаю я. Я еще раз спрашиваю, ты все понял?
— До свидания, Алексей Геннадьевич.
Я чуть не разбил телефон о стену. Вот урод! Я прислонился спиной к двери в аудиторию, в бессилии уткнулся в нее затылком. Внутри меня все бурлило, злость не хотела проходить. Тут я заметил, что держу в руках этот идиотский журнал. Видимо, автоматически схватил, когда выбегал. Я скатал его в трубку, и пару раз врезал им по стене. Полегчало. Дверь стремительно распахнулась, ударив меня по голове. Я поспешно отскочил в сторону. Видимо, пара уже закончилась.
Стайками в коридор высыпались однокурсники, они заглядывали мне в глаза и улыбались. В конце, закрывая процессию, медленным шагом вышел Толя.
Я постарался скрыться за углом — отвечать на его очередные колкости был не готов. Но он меня заметил и крикнул в спину:
— О, вот и наша звезда публицистики! Сам Мирослав!
Я развернулся и взглянул ему в глаза.
— Толечка, здравствуй! Я не знал, что ты так… — я помахал свернутым журналом, — так неравнодушен к моему творчеству. Я польщен и обескуражен твоим вниманием к моей скромной персоне.
Мой голос дрожал, дергался, пол уходил из-под ног.
Публично ругаться всегда сложно, волнуешься больше, чем выступая на сцене. Ребята в коридоре начали обращать на нас внимание.
— Ну что ты, Мирослав! Мне твое творчество безразлично. А вот ты, конкретно ты, меня раздражаешь.
Я демонстративно усмехнулся. Толя понизил голос и продолжал:
— Ты что о себе возомнил? Казанова, блин. Ты считаешь, что можешь заполучить любую девочку? Точнее, «поиграться» с любой? Это же твои слова, помнишь?
Постепенно вокруг нас образовался круг. Я начинал заводиться.
— Толечка, а теперь слушай меня. Банальная зависть, неуверенность в себе, неудачи с телками. Это все про тебя, родной. Неужели никто не видит, что ты просто мне завидуешь?
Я краем глаза осмотрел толпу вокруг. Все молчали. Некоторые гаденько захихикали. Толя, увидев, что за меня никто не заступился, продолжил:
— Мирослав, ты просто наглый петушок. Видишь, за тебя даже никто не заступился, тебя здесь никто не любит…
Тут я не выдержал. Я подошел к нему и с размаха ударил по лицу.
Толя на секунду схватился за лицо. Потом внезапно приблизился ко мне и пару раз врезал. От удара в глаз я начал падать. Но удержался в последнюю минуту, схватившись за стену. Картинка в глазах плыла, я еле стоял.
Толпа вокруг, поначалу затаив дыхание, теперь в полный голос смеялась. Лера крутилась возле Толи. Когда я сфокусировал зрение окончательно, то взглянул в насмешливые глаза Толи. Злость и ненависть во мне достигла предела:
— Ты, Толечка, просто завистливая тварь. Если этого кто-то не понимает, мне его жаль. Хотя тебя мне жаль еще больше. Всем удачи!
Я растолкал ребят локтями и побежал по лестнице вниз.
По ней вверх поднималась Наташа. Увидев меня, воскликнула:
— Мирослав! Что это с тобой?
— А что со мной? — с издевкой переспросил я, остановившись и переводя дыхание.
— Да у тебя кровь!
Тут я наконец почувствовал, что по подбородку что-то течет.
— Вот урод! Нос разбил!
— Кто урод? Кто разбил? Мир, ответь!
Наташа достала из сумочки бумажные салфетки и начала вытирать мое лицо.
— Да Толя! Мы с ним по душам поговорили!
— Да уж. Заметно. Скорее «по лицу» вы поговорили. Что опять не поделили-то?
— А вот что. — Я сунул ей смятый номер журнала и побежал по лестнице дальше. — Мир, куда торопишься?
— Здравствуй, Маша! — Черт, и она здесь! — Слушай, мне нужно идти.
— Куда тебе нужно?
— Неважно… нужно и все.
— Стой, а что с лицом?
— МАШ, ВСЕ, ПОКА!
Я ногой распахнул дверь на улицу. Холодный ветер резанул по разодранной щеке.
Достал мобильник. Была не была! Хуже уже не будет. Может быть, хоть так немного развеюсь.
