– Итак, миссия моя не из приятных, и прежде всего вот что я должен вам сказать: тому, что случилось сегодня утром здесь, в Гамонесе, на крепостном холме Арадас, нет названия… Этот факт не поддается определению, он мог бы произойти скорее во времена пещерных людей, чем сегодня, в наш просвещенный век…
Пауза все длилась, и в тяжело нависшей тишине потрескивание сырых веток в печке казалось стрельбой. Представитель министерства прищурил глаза и пояснил свою мысль:
– Я сказал, что факт этот не поддается определению, но, собственно говоря, действия подобного рода прекрасно могут быть определены как гнусные, трусливые, достойные презрения. – Он перевел дыхание, разъединил руки и обхватил ими голову, прикрыв уши. – Прискорбно, что мне приходится говорить столь резко, но жители деревни Гамонес, у которой такое славное прошлое, сегодня утром оказались не на высоте. Насилие вообще заслуживает порицания, а уж тем более в случае, когда оно без всякой причины направлено против беззащитных людей, – он пристально посмотрел на сидевшего напротив него, на другом конце стола, Херонимо. – Людей, которые приехали сюда, побуждаемые желанием помочь нам, воспользоваться исключительным случаем и выяснить, что же внесли жители Гамонеса в историю человечества.
Представитель министерства замолчал во второй раз. Руки алькальда неподвижно лежали на столе, а глаза прятались за ресницами, словно боялись встретить осуждающий взгляд, а оба советника, сидевшие друг против друга, едва услышав первые слова обвинительной речи, окаменели, как легавые собаки, когда они, почуяв дичь, делают стойку. Представитель министерства посмотрел на всех сидящих за столом, переводя взгляд с одного лица на другое, и неумолимо продолжил:
– Небольшая группа археологов, присланная Мадридом, – он чуть иронично посмотрел на Херонимо, – подверглась оскорблениям, угрозам, поношению, а в заключение была изгнана с места работы, несмотря на то что они выполняли распоряжение властей. И если, сеньоры, говорить без обиняков и уверток и называть вещи своими именами, то это обыкновенный бунт, или, вернее сказать, преступный мятеж, который вполне точно может быть определен по уголовному кодексу и наказуется тюремным заключением.
Взгляд представителя министерства снова пробежал по всем лицам, и он выдержал долгую паузу. Легкое потрескивание в печке казалось теперь пушечной канонадой. Никто не смел пошевелиться. Но когда представитель министерства снова заговорил, речь его неожиданно приобрела совсем иное звучание, интонации стали теплыми, сердечными, сочувственными, в них даже решительно проступало нечто юбилейно-поздравительное:
– Но, сеньоры, наш губернатор великодушным жестом, который делает ему честь и за который мы никогда не сумеем в достаточной мере его отблагодарить, вместо того чтобы прислать сюда войска, как ему надлежало поступить, предпочел по возможности не давать хода этому событию, не придавать ему особенного значения. Полагая, что здесь произошло некоторое недоразумение, он решил послать сюда меня, чтобы я разобрался. И вот я у вас, сеньоры, и намерения у меня самые добрые, и я здесь не как судья, а как ваш друг и заступник.
Советник с приплюснутыми ушами глубоко вздохнул, словно ни разу за время этого разглагольствования не перевел дыхания. Алькальд же прокашлялся, сунул указательный палец в правое ухо и принялся ввинчивать его, потом поковырял в носу и заговорил совсем тихо:
– Да, сеньор дон Карлос, вы совершенно правы, недоразумение, или, лучше сказать, неразбериха. Вы поймите, сельчане подумали, что эти сеньоры, – тут он как-то неопределенно вроде бы указал на Херонимо, – заодно с доном Лино. Вы понимаете? Вот где источник всего, что произошло.
Он склонил голову набок и так раскинул руки, ладонями к сидящим за столом, словно был распят на кресте. Секретарь, напротив него, невозмутимо раскрыл папку, послюнил палец, быстро полистал какие-то странички и наконец извлек листочек, отнюдь не испытывая смущения под пристальным, требовательным взглядом представителя министерства,
– Если позволите, я хотел бы сделать упор на одном пункте, который, по моему мнению, и составляет суть вопроса. Названный пункт берет свое начало в заявлении человека, нашедшего клад… – тут он сверился со своими бумагами и сообщил: -…дона Лино Куэсты Баеса, сделанном им в соседнем населенном пункте Ковильяс три дня спустя после обнаружения клада. Упомянутый сеньор заявил там, согласно имеющимся у меня сведениям, что клад был им найден не в границах земель общины Гамонеса, как это произошло в действительности, а на землях Побладура-де-Анта, где упомянутый дон Лино и проживает. Если это заявление будет официально признано, то вполне ясно, сеньор представитель, что жители Гамонеса, вернее сказать, аюнтамьенто этой деревни, так как речь идет об имуществе общинном, окажется обойденным вознаграждением, которое по закону ему полагается.
Советник с приплюснутыми ушами вдруг приободрился, стукнул по столу и сказал, заикаясь:
– Д-д-да, оно так, сеньор. Оно и случилось здесь потому… что… что… что этот дон Лино хотел обокрасть деревню. Все задумал к рукам прибрать. Вот оно как…
Советник со щербатым ртом пылко поддержал своего коллегу, и они наперебой принялись поддерживать друг друга. Представитель министерства дал им возможность излить свой гнев. Он слушал их рассуждения с притворным интересом, посылая долгие сообщнические взгляды Херонимо, и отдыхал, наблюдая, как они ходят вокруг заботливо расставленной для них западни, и когда его собеседники, устав талдычить одно и то же, всякий раз повторяя прежние аргументы, почувствовали себя победителями, представитель министерства неожиданно усмехнулся и сказал с презрительной ноткой в голосе:
– Сеньоры, в настоящий момент аргументы, которыми вы защищаетесь, попросту не выдерживают критики. Еще до приезда археологов, – тут он опять пристально посмотрел на Херонимо, – стало известно, что клад найден в границах земель общины Гамонес. Сам помощник генерального директора управления культуры слышал из уст дона Лино, что находка была сделана на землях Гамонеса, на граничащей с землями деревни Побладур огнезащитной полосе, но еще на землях Гамонеса. «Меньше ста метров не хватило моей деревне, чтобы сорвать главный куш» – таковы были собственные слова дона Лино, если меня правильно информировал сам помощник генерального директора. Пытаться оправдать мятеж, прибегая к искажению фактов, – это ложный путь, если не сказать злонамеренный,
У советника со щербатым ртом, совсем было захлебнувшегося в многословном потоке ораторской речи, глаза тут так и загорелись. Вне себя он крикнул:
– А тогда почему же дон Лино огинался на чужой земле?
Представитель министерства ответил мгновенно, с налета, желая сбить противника с толку:
– Это другой вопрос. Моральная сторона поведения дона Лино – вопрос отдельный. Не будем смешивать разные веши, прошу вас.
На помощь товарищу пришел Мартиниано, советник с приплюснутыми ушами:
– О-о-отдельный… нет, сеньор представитель. Дон Ли… Ли… Лино явился на холм с аппаратом, чт… чт… чтобы украсть чужие сокровища.
Секретарь явно получал удовольствие, глядя на стычку советников с представителем министерства. Считая, что своей терминологией плохого адвоката он отточит топорно изложенные аргументы, секретарь сказал:
– Минутку. Закон (при слове «закон» алькальд и советники почтительно склонили голову) уступает нашедшему клад пятьдесят процентов, или, иначе, половину стоимости клада, только при условии, что находка была сделана на чужих землях или на землях государства слу-чай-но, – особенно раздельно он произнес последнее слово, гордо глядя поверх очков на представителя министерства, – Но если будет доказано, что дон… дон… дон… – он посмотрел на листочек, который крепко зажал в руке, – дон Лино Куэста Баес использовал во время поисков детектор, то не могли бы вы мне сказать, сеньор представитель, где же здесь слу-чай-ность? Юридически, по закону, совершенно очевидно, что названный дон Лино не имеет права ни на какое вознаграждение.
Советник с приплюснутыми ушами грохнул по столу судорожно сжатыми кулаками:
– Да… да… да, сеньор, об этом речь. Об том, чтобы этот самый дон… дон… дон Лино, сука такая, не урвал бы ни пе… пе… песеты.
Представитель министерства поднял красивую пухлую руку, словно прося слова, и, когда воцарилась тишина, его богатый оттенками голос вновь окреп, и он сказал с иронией:
– Полегче, сеньоры. Очень возможно, что нам удастся доказать все, что вы говорите, очень возможно. Но в случае, если мы убедительно покажем, что ничего случайного в находке дона Лино не было, вознаграждение не будет выплачиваться вообще. Никому. Я хочу сказать, что ни дон Лино, ни аюнтамьенто деревни Гамонес, по тому же самому тройному арифметическому правилу, ничего не вправе получить.
