Муссолини лязгнул челюстями, как капкан для волков.
– Прелестно, дурачок, прелестно. Так. А теперь, милый, расскажи мне, кто ты?…
– А– вва – вва… бе…
– Послушай, от тебя не требуется, чтобы ты излагал свои мысли по-гречески. Я даже не настаиваю на варварском варианте латыни, но разве ты можешь только блеять? Или это новая мода? – Цезарь запрыгал на одной ноге к дуче, сделал ему козу и, отпрыгнув, раздраженно сказал:
– Ну, тупица, ты хоть что-нибудь скажешь? – сочувственно посмотрел на счастливого мычащего хозяина огромного кабинета, похлопал его по лбу и добавил:
– Тебе сложно быть даже рабом. Раб – Instrumentum vocalum -. орудие говорящее… А ты?… Ты, наверное, скот – Instrumentum mu-tum – да! орудие мычащее – бедная скотина!…
____________________
Духота расслабляла и раздражала.
Ложе было мягким. Оно принимало его нежно, как женщина Клавдием – так его назвали – он не любил это имя, как не любил второго – приемного – отца с этим же именем, но уже Божественного – первого – он не помнил, но тоже не любил – и все же он ощущал себя Клавдием сейчас – каждым из имен называл себя он не случайно – он чувствовал себя именно так, сейчас он был Клавдием… Почему?… Клавдий. Я – Клавдий! Папочки, радуйтесь, оба радуйтесь! Я – Клавдий. Ха-ха!… Почему бы и нет? Немного, совсем немного – но Клавдий. В самом деле, я приветствую граждан из всех сословий – кто же я, как не Клавдий?…
Имя обязывает – жизнь по имени. Итак: жизнь по Домицию Агенобарбу… по Клавдию,… и… Мои жизни. Они все – мои. Кто-то их заберет? Их все?… Кто?… Я хочу успеть… А кто мне помешает?… Боги?… Я не знаю таких. Нет, пожалуйста. Но где они?… Боги-и! Где вы?… Ну я подожду… Подожду. Все мои жизни. Их много. Я – вечный… А еще театр.
____________________
Слепой смеялся – ему было больно, но смех рвался из груди – он не угадал – не угадал – три ноги – это не только старость – он еще не добрался до нее – О, щедрость Богов! – ха-ха-ха!., бедный сфинкс – что же это за загадка, у которой много ответов?… Все ли знает Небо?
____________________
Красную лужу вытерли. Запах въедался, бесил. Серебряную чашу убрали. Император посмотрел на Петрония: – Знаешь ли, Гай, но вонь Субуры мне как-то приятнее. Уничтожь этот запах, Гай. Ты не пожалеешь о послушании – у меня настроение расслабиться… Но пора бы – почему… А вот они! Итак, центурион – слушай, Гай – есть ли у тебя имя и адрес?
– Да, цезарь. Луций Анней Сенека… Адрес…
– Чудненько. Все правильно. Сколько с тобой преторианцев?
– Десять, цезарь.
– Я думаю, хватит.
– Безусловно, цезарь.
– Да, так вот, пусть вскроет себе вены. Присмотри за старичком. Если вдруг?… Да мало ли?… Приди к нему на помощь, центурион, помоги старому человеку – у тебя ножичек с собой?… Ну, и чудненько. Потом
подробно расскажешь. Поторопись, центуриончик – у нас вино может закончиться – зачем тебе проблемы? Иди.
____________________
Собака лежала в пыли. Земля под раскаленным солнцем окаменела, рассохлась и рассыпалась в пыль… В пыль… Собака лежала неподвижно… Ее бока ритмично ходили, язык вывалился, длинный, влажный… В пыль.
____________________
Петроний выпил сам. Вина хватит. Налил императору. Тот забрызгался. Капли стекали с его пальцев, покрытых рыжими волосами.
– Гай, по-моему, я задумался и забыл открыть рот. Опять будут пятна. Впрочем, нестрашно. Но вот, запах. Он мне неприятен настолько, что я уже хотел понаблюдать за тобой. Арбитр, ты бы мужественно перерезал жилы? Ну пошутил. Запаха этого… не нужно больше, Гай.
____________________
Петроний смотрел на пьяного веселого императора и не мог понять, что тот думает, о чем? где шутит? пьяный ли он?… Пьяный ли он?…
– Цезарь, может, ты отменишь приказ?
Император, облитый вином, продолжал пить… Но он услышал.
– Гай, Гай… А почему ты просишь за него?… – Он хлебнул еще фалернского и завопил:
– А он разрешил убить мам-мочку!… Мамулю… – слезы потекли по его красному лицу; рыжие мокрые волосы слиплись…
– Он мамочку убил! Финиш ему!
Цезарь взял амфору; налил вина себе и Петронию.
– Пей, Арбитр. Да, я сам бы его… Пей. Все решено. Уже решено У него был трибун преторианской когорты Гавий Сильван. Был… Три-бунчик… Центуриончик надежнее, Петроний. Ты еще пишешь? пишешь? пиши, Гай, пиши – зачем же тебе это все, Гай? пиши, просто пиши…
Из амфоры булькнуло, и принцепс грохнул ее об пол; затопал ногами, и ритмично хлопая в ладоши стал выкрикивать:
– Аонслованесказал! Когдамамулюубивали!… Финиш! Финишему!
____________________
Белая тога с красной каймой… и еще… Много белых тог… С кровавой каймой… И все без голов. Или с одной головой. И эту голову… К-кк… И нет.
– Сенаторы!… Мне нужно сообщить вам немного, но, видимо, все же нужно. Итак, сенат народа Рима… Вы уже знаете, нас покинул Луций Анней Сенека. Учитывая его годы, малую, вследствие этого, опасность для отечества, но, тем не менее, достаточную, ему было позволено самому покинуть нас. Э-э, хотя государственная измена – это серьезно. Очень серьезно. Однако – годы – это – святое. Да. Впрочем, изменников больше, чем мы предполагали. Сегодня нас покинет сенатор Тразея Пет… Или нет… Не он. Или он. Я уточню позже. Он оскорбил… Изменил… Юпитер свидетель. Доказательств полно. Разрешено самому перерезать. Не сможет – помогут. Естественно… Ну, вот такие новости. Ничего, собственно говоря, нового.
Но, сенаторы!… Я давно хотел спросить:
– Любите ли вы театр? О-о! А знаете ли вы, что такое театр?…
– Театр – это…
Но у меня есть подозрение, что не всех из вас интересует искусство… Напрасно. По-моему, напрасно.
____________________
– Цезарь, твоя мать легко ранена. Всего лишь легко ранена… Цезарь! Агриппина спаслась! Твоя мать жива. И теперь когда на корабле, на котором она плыла, обрушилась кровля ее каюты, когда гребцы пытались, накренив корабль, затопить его – и опять не получилось; когда Ацерронию, ее приближенную, назвавшуюся в воде именем матери императора, ее именем, чтобы спастись, забивают на глазах молчавшей Агриппины баграми и веслами… Она выплыла, принцепс. Ранена в плечо, но она жива и никаких сомнений у нее не может быть.
____________________
Красное вино лилось по белой скатерти стола на пол… Оно, почти все, стекло на пол, а капли по одной, все капали со стола, ударяясь, на пол…
____________________
– Охваченная жаждой мщения, вооружив ли рабов, возбудив ли воинов или воззвав к сенату и народу…
Луций Анней Сенека молчал долго. Тишина была гнетущей. Префект преторианцев Бурр молчал, молчал…
Липкий страх полз, облипая… Страх душил… Любовница Калигулы… Жена Домиция Агенобарба… Убийца Клавдия… Она придет и… Она уже идет!…
– Ее надо, надо опередить… – Сенека худой рукой схватил префекта преторианской гвардии за перевязь меча:
– Бурр, можно ли отдать приказ убить Агриппину?…
____________________
Петроний услышал, как катаясь по коврам, принцепс кричит «мамочка! мама!!! Я отомщу! Я им всем отомщу!… Мам-ма-а!…»
Прибыл, гремя оружием, центурион, посланный помочь бывшему советнику. Август уснул. Будить его побоялись. Центурион кивнул Арбитру; чиркнул ребром руки по горлу и вышел.
____________________
Громадный стол не шевелился, хотя вокруг все дрожало. Муссолини маршировал вокруг своего стола. Он маршировал уже долго – минут десять, наверное. Но ему было не жалко – он показывал, как маршируют фашисты, он показывал это римскому императору – фантастика! – на него смотрел… Нерон!…
Агенобарб скучал. Он выпил вино, которым его угостил этот балбес в штанах – варвар, непонятно почему считающий себя римлянином – как оно называется? дикое пойло – чинзано? – в лучшем случае, для пьяного кимвра… Теперь он стучит своими тяжелыми калигами по полу – что он показывает?… Строевую подготовку для новобранцев?… Дуб из германской чащи – какое тупое создание!… говорит, что вождь народа… Что за вождь! И народ, видно, не подкачал…
– Эй, ты!… как тебя… Ну, ты… Остановись. Слушай. Что ты знаешь о театре?…
– О театре. Мой император?
– Да, о театре, тупица?…
____________________
Ночь окутывала, обнимала, развратная южная лиловая ночь стонала, кричала – лилово-кофейная ночь.
____________________
Принцепс погладил патрицианку, недавно приехавшую в Рим из деревни, по груди и спросил Петрония:
– Так ты говоришь, она, подрагивая задом, левой рукой должна?… Ты уверен, Гай?
– Цезарь, я думаю, что так гораздо пикантнее, а если при этом она еще будет петь что-нибудь буколическое…
– Гай, а почему ты не спрашиваешь меня о Сенеке?…
Цезарь хотел выпить; передумал… посмотрел на Петрония и стал поливать вином вином гостью… медленно и обстоятельно. Когда кувшин опустел, он сказал тихо: – Ты можешь спросить, Арбитр. Так что ты хочешь спросить?
– Почему ты отдал приказ?
– Антоний Натал признался, что он участвовал в заговоре! Он тоже, Гай… У тебя еще есть вино? Где оно? Пусть нальют!
