— Дальше мы бы сели в то, на чем Вадим сюда прибыл, и вместе с ним уехали бы к ближайшей связи. Впрочем, вы правы, господин Чехов, наверняка Демичев предусмотрел и этот вариант. В общем, устроил он нам цирк, наш друг Демичев, и сообщить об этом цирке наверх шанса нам не дал — пока что, во всяком случае. А потом будет поздно, наверное. Заварил кашу. А вы еще бабу свою сюда приволокли, и любовника ее. Чтобы совсем смешно было.
— Позвольте задать вам откровенный вопрос, господин Ольшевский.
— Задавайте.
— Что теперь будет?
Ольшевский засмеялся.
— Этот вопрос мучает человечество уже далеко не первое тысячелетие, господин Чехов, и точного ответа на него я вам дать не могу, несмотря на всестороннюю подготовку. Возможны варианты.
— Хотелось бы… в общих чертах…
— В общих чертах Новгород и Псков могут вдруг выделиться в отдельное суверенное государство, совершенно блядское по сути и гангстерское по структуре.
— Почему же непременно гангстерское?
— Потому что все государства так или иначе — гангстерские. К власти приходят либо сами гангстеры, либо их потомки. Помню были выборы в Америке, когда я там в резидентах числился, и кто-то из книжных червей не поленился, покопался в архивах, и нашел, что один из кандидатов в президенты — прямой потомок Ивана Грозного и косвенный — Генриха Восьмого Английского. Впрочем, это не важно. Поскольку есть и второй вариант — это когда Новгород и Псков не выделяются в отдельное государство, а остаются в составе Российской Федерации, где им и положено быть, несмотря на авантюрные теории Демичева и его клики.
— А теория эта… э…
— Вы хотите спросить, господин Чехов, является ли теория, изложенная Вадимом, правомочной. Что ж. Все теории так или иначе правомочны. Мне больше импонирует другая теория.
— Какая, господин Ольшевский?
— По которой не то Россия часть Китая, не то Китай часть России, Батый — чистокровный русак, в крайнем случае грузин, Иерусалим находится под Витебском, а Константинополь — пригород Тулы. Ну и, конечно же, со времен Римской Империи прошло всего ничего, и Вещий Олег был мушкетер. Или флибустьер, не помню. Что-то я нынче говорю много. Это, наверное, от восхищения авантюрой Демичева. Идите в бар, господин Чехов, там вас заждались. А я поднимусь пожалуй к себе в номер на полчаса.
— Э…
— У меня там полевая рация под матрацем. На полигоне нашел, от немцев осталась, от Первой Мировой. Либо свяжусь с Питером, либо буду слушать радио «Свобода». Зачем этот гад пригласил попа? Историков — понимаю. Негра — понимаю. Но попа-то зачем? Забавник какой.
* * *
— Но как же это, как же! Мне на лекции нужно! — воскликнула Марианна. — У меня там лекции. Студенты ждут.
— Радуются, что вас нет, — зло бросил Кудрявцев.
— Ты, Славка, хам. Вот подожди, вот вернемся, я добьюсь, чтобы тебя поперли! Я им всё расскажу про твои игры с мафией.
— Кому это вы собираетесь это рассказывать?
— Декану!
— Декан — брат главного мафиозо города. Вообще-то, Марианна Евдокимовна, вы мне так остопиздили за последние два года, это не передать. Достали меня покруче, чем студентов.
— Хамье! Придержи язык! Мафиозник!
— Что прикажете делать, Марианна Евдокимовна, коли городом правит мафия.
— Это тебе так хочется думать. Вот мы разберемся, какая там мафия. В прошлом году Решку посадили, и всех остальных тоже посадят.
— Чего разбираться. Всем известно, что Новгород — самый мафиозный город России. Сколько ни сажай. Посадили — значит недоплатил кому-то в администрации. Вы, Марианна Евдокимовна, такая сволочь, каких поискать.
— Да тише вы! — прикрикнула на них Амалия. — Разорались оба…
— Ты заткнись, армянская рожа! — взвизгнула Марианна. — Развелось вас повсюду, хачи чернявые! Сталина на вас нет!
— Хотите, я сделаю так, чтобы вы вдруг исчезли? — осведомилась Амалия.
— Вот только попробуй подойти!
— А мне не нужно подходить. Мигну — и нету вас.
— Но-но! Иллюзионистка, подумаешь! Где это видано! В пентхаузе ее поселили, суку!.. Не смей на меня таращиться! Не смей! Славка, скажи ей! Где этот Вадим, чтоб ему провалиться!
В соседнем помещении раздался выстрел. Историки вскочили на ноги. Амалия обернулась. Аделина вжалась в кресло, Стенька привстал, священник обернулся и нахмурился, долговязый негр отложил журнал. Ольшевский и Эдуард вошли быстрым шагом из вестибюля.
— Это вон там, — сказала Марианна, показывая пальцем.
— Зал для частных банкетов, — объяснил вбежавший из подсобного помещения бармен, глядя озабоченно на дверь в банкетный зал.
— Он застрелился, — пораженно сказал Кудрявцев.
— Понял, что предал свою страну, и застрелился, — понизив голос сказала Марианна.
Ольшевский шагнул к двери в банкетный зал и потрогал ручку. Оказалось — заперто.
— Вадим? — позвал он. — Вадим! Хмм. Господин Чехов…
Эдуард подошел. Ольшевский отступил в сторону, и Эдуард ударом ноги выбил замок.
В банкетном зале никого не оказалось. Эдуард быстро прошел по периметру, заглянул за стойку и под столы, распахнул двери обоих туалетов.
— Пусто, — сказал он.
— Что случилось, друзья мои? — раздался голос Вадима.
Все обернулись. Вадим вошел в бар из вестибюля.
— Кто-то стрелял! — истерично сообщила Марианна.
— Это кондиционер, — объяснил Вадим. — Недавно вылетели пробки в банкетном зале, и один умник поставил жучок. Короткое замыкание.
Неожиданно заработал висящий над баром телевизор. Синий дотоле экран засветился яркими красками — показывали какое-то московское шоу, вопросы, ответы, развевающиеся прозрачные ткани на стенах и на женщинах, прожекторы, усатые участники, улыбающиеся зрители и зрительницы, многие в очках.
* * *
Амалия поднялась к себе. Матроны куда-то исчезли, оставив детей у бассейна. Дети уже не резвились, но мрачно поплескивались в бассейне, слонялись, вытирали сопли, и дрались. Очевидно, они хотели есть. Все они уставились на Амалию — с недоверием и надеждой. Амалия зашла к себе в номер и подняла трубку. Регистраторша откликнулась.
— Куриные ножки в хозяйстве у вас есть? — спросила Амалия.
— Найдем, — заверила ее регистраторша.
— Штук двадцать принесите. Также нужны пряники. И мороженое. И сок какой-нибудь. Яблочный, что ли.
Через десять минут Амалия, сидя в джинсах и футболке на шезлонге, кормила детей куриными ножками, время от времени пригубливая вино из пластмассового стакана. Посиневшие от воды, дети смолотили все, что им принесли, почти моментально. Амалия повела их к себе в номер, и вскоре они уснули, прикорнув где попало. Каждого и каждую Амалия укрыла одеялом — одеял в шкафу оказалось не меряно. Где ж матери пропадают, думала она. Я им не нянька. Может, кто-то им рассказал про сауну, и они теперь в сауне парятся? Коровы.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПРИБЫТИЕ ТРУВОРА ДЕМИЧЕВА
Над северным лесом, подернутым влажной дымкой, над ковром желтых осенних листьев, над болотами и ручьями с рябью, на высоте нескольких тысяч метров завязался вдруг странный, неофициальный, слегка неприличный разговор. Все началось с того, что военный летчик, пилотирующий истребитель, принадлежащий военно-воздушным силам Российской Федерации, на требование, обращенное к истребителю, летящему впереди и не принадлежащему к поименованным силам, назвать себя и цель посещения, получил следующий, баритональный, без интонации, ответ:
— Я маленькая катапусечка, по лесу гулякаю.
Слегка растерявшись, летчик переключился на начальство, и начальство велело ему следовать неотрывно за нарушителем вплоть до получения дальнейших инструкций. Партнер летчика, летевший справа, ниже рангом, слушал переговоры и улыбался. Пока что.
— Парень, — обратился летчик к преследуемому. — Ты не заблудился ли часом? Это не твой район. Разворачивай оглоблю, звякни на прощание бубенчиком, и вали домой, там тебя ждут оранжевые революционеры.
— А ты видел когда-нибудь рисунки Геккеля? — спросили из преследуемого истребителя.
— Я не намерен с тобой…
— Ты мне скажи, видел?
Преследующий замолчал. Партнер преследующего отключил микрофон и засмеялся. Когда пауза растянулась в совершенно неприличную, из преследуемого истребителя сказали вопросительно,
— Прием?
— При чем тут рисунки? — спросил преследующий.
— Не рисунки, а рисунки Геккеля, — поправили его. — Доказывают существование эволюционных процессов. Правда, потом они оказались фальшивкой, но все равно хороши были.
Преследующий выдержал паузу.
— Чего это ты их так расхваливаешь? — спросил он, и предположил, — Ты их, что ли, рисовал? Возвращайся домой, и рисуй еще. Может, если нарисуешь лучше, никто не разберется, что это фальшивка.
