Она по-прежнему раскладывала по утрам перед Иоси сложный пасьянс его таблеток и капсул, по-прежнему ставила пере ним голубую фарфоровую тарелочку со специально подсушенной половинкой питы в окружении горсти черных маслин с маленьким красным помидором-вишенкой в центре, но это была только видимость. Тело Габи, облаченное в обычную одежду прислуги, выполняло ее обычные утренние обязанности, но ее самой там не было. Ее не было вообще — она кончилась, скончалась, свела свои счеты с жизнью, вернее жизнь свела свои счеты с ней.
И дело было не в Эрни, и не в Дунском, и не в страхе перед опознавшим ее таинственным мальчиком-невестой с божественным скрипичным голосом. Просто в ней кончился завод, которым Господь снабжает каждого при рождении, а заводной ключик потерялся. У мамы в Москве стояли на ночном столике красивые старинные часы, ключик от которых потерялся. Мама не выбрасывала их из какого-то давно позабытого сентимента, и они бездарно пылились на ночном столике, бессмысленные и не нужные никому.
Габи иногда смотрелась в зеркало, поражаясь тому, что у нее еще есть лицо — ей казалось, что лицо у нее должно было стереться, уступив место циферблату незаведенных часов. Это ее невыносимое бытие, вернее, небытие, прервал как-то вечером звонок у парадной двери. Именно у двери, а не у ворот, что само по себе было уже удивительно — ведь во двор мог войти только тот, кто знал код калитки. Если бы Габи еще способна была удивляться, она бы удивилась. Если бы Белла и Иоси были дома, они, возможно, тоже удивились бы, но их не было — они уехали на концерт в филармонию.
Габи на мгновение прекратила сервировать стол к ужину — Белла сегодня потребовала приготовить тарелки и чашки из самого нарядного сервиза, — прислушалась к звонку и решила его проигнорировать. Кода калитки не знал никто, значит, звонка быть не могло, он ей просто померещился. Но звонок никак не хотел замолкать, он трезвонил и трезвонил, пока Габи это не надоело и она все же подошла к двери. Но отворять не стала, а сперва зажгла наружную лампочку и выглянула в глазок — перед дверью топталась незнакомая женщина в элегантном брючном костюме, у ног ее, обутых в нарядные туфли-лодочки, стояла дорожная сумка.
«Кто там?» — спросила Габи, твердо решив не открывать.
«Да я это, я, Габи, открывай, чего ты тянешь!» — ответила женщина по-русски, пробуждая в отупевшей голове Габи какое-то смутное воспоминание.
«Кто — я?» — уточнила она, но рука уже тянулась к ключу, подсознательно готовая узнать и признать.
Как только дверь приоткрылась, женщина обхватила Габи обеими руками и осыпала ее лицо поцелуями:
«Так ты меня встречаешь, племяшечка? А я-то, дура старая, думала, ты все глаза проглядела, ожидаючи!»
«Тамара! Уже приехала? — ахнула Габи, с разгону переходя на «ты». — Да тебя не узнать в этом наряде!»
«Так это я здесь прислуга, а там, у себя, я самая, что ни на есть барыня, зарплату в долларах получаю! — хохотнула Тамара, занося сумку. — Только не понимаю я этого «уже». Ты что, не ждала меня? — И зыркнула искоса недобрым глазом. — Или место мое тебе приглянулось, и я тут лишняя?»
«Что вы, что вы? — от испуга Габи опять перешла на «вы». — Я просто все спутала и счет времени потеряла».
«Значит, хорошо тебе тут было, — заключила Тамара. — А хозяева где? Неужто спать легли?»
«Нет, они на концерте, с минуты на минуту должны прийти».
«Выходит, Иоси не так уж плох, слава Богу, — вздохнула Тамара. — А я, признаться, волновалась за него. Ладно, пойду, распакуюсь, пока их нет».
Она быстро двинулась было с сумкой, но вдруг остановилась, как вкопанная:
«Стой, стой! Куда же я иду? Ты, небось, комнату не освободила, раз не ждала меня сегодня?»
У Габи все похолодело внутри — комнату-то придется освободить! А она в своем отчаянии и думать об этом забыла — ничего не искала, и ничего, соответственно, не подыскала!
«Ничего, ничего, вы не беспокойтесь! Я мигом соберусь и поеду», — заторопилась она, стыдясь своей безответственности.
«Куда ты поедешь, интересно, на ночь глядя? Да еще с чемоданами? Тут, в вашей райской земле, и вокзала-то путного нет, чтобы приличной девушке переночевать!»
«Вокзала нет, — стыдясь за свою негодную для бездомных страну, согласилась Габи. — Но я что-нибудь придумаю. Например, сниму номер в отеле. Я ведь теперь при деньгах».
«Ты что ж это, свои трудовые денежки по отелям размотать хочешь?» — возмутилась Тамара, но тут парадная дверь распахнулась и вошла Белла. При виде Тамары она так просияла, что Габи даже стало обидно — выходит, она не сумела как следует сыграть роль прислуги! Но тут следом за Беллой явился Иоси, который ставил в гараж машину, и, услышав новость, прореагировал недипломатично:
«Так Габи больше не будет пичкать меня лекарствами?»
«Она что, делает это лучше, чем я?» — встрепенулась Тамара, но Иоси уже осознал свою ошибку:
«Нет, конечно, с тобой никто сравниться не может. Просто мы еще не успели с ней обсудить некоторые особенности русского национального характера».
«Я не поняла, чего вы там не успели, — смилостивилась Тамара, но вы можете закончить это завтра за завтраком, пока я буду принимать дела».
«Что значит, завтра? — не поняла Габи. — Я же должна освободить твою комнату сегодня ».
«Завтра освободишь. Тебе, небось, часа три паковаться надо, а я умираю спать».
«А где же ты ... вы ... сегодня будете спать?»
«Я думаю, у Беллы найдется для меня свободная гостевая комната на одну ночь», — по-хозяйски распорядилась Тамара и решительно направилась на кухню помогать
Белле с ужином. На этот раз они ужинали все вместе — на радостях в честь приезда Тамары Белла нарушила свои хозяйские правила, и даже угостила всех настоящим французским коньяком. Так Габи представился случай второй раз есть и пить за хозяйским столом, где для комплекта не хватало только Эрни.
И словно образ его витал не только над Габи, Иоси ни с того, ни с сего подмигнул ей и предложил:
«Не завершить ли нам праздничный вечер любительским исполнением русского романса? Иди, Белла, к роялю!»
Белла пожала плечами, но за рояль села и довольно складно сыграла первые аккорды романса «Нет, не тебя так пылко я люблю!», а Иоси подхватил слабым, но приятным тенором почти без акцента : «Не для меня красы твоей блистанье!» и дал знак Габи: «Давай, не подводи!». Так что той ничего не оставалось, как повести их за собой: «Люблю в тебе я прежнее страданье и молодость погибшую мою!»
На погибшей молодости Иоси закашлялся, Белла захлопнула крышку рояля и все кроме Габи отправились спать. Тамара на прощанье поцеловала Габи и подвела итог:
«Я вижу, вы тут без меня неплохо спелись».
«Неплохо, так что мне самая пора убираться» — согласилась Габи и начала составлять посуду в мойку. Она вытряхнула мусор, вытерла стол и загрустила — маленькая передышка на «Вилле Маргарита» закончилась, нужно собраться с силами и опять начинать жить. Куда же ей податься?
Утром, выкладывая перед Иоси лекарства и пол-питы с маслинами, она отвечала ему невпопад, потому что все еще искала ответ на этот вопрос. Ей пок4азалось, что Иоси обиделся — он сказал «Я вижу, тебе не до меня» и умолк. Но ей и вправду было не до него, она продолжала ломать голову, куда бы ей деваться, пока поспешно запихивала в чемодан свои пожитки, которых оказалось больше, чем она предполагала.
В самый разгар сборов, когда неподатливая крышка переполненного чемодана никак не хотела закрываться, в комнату к ней ворвалась Тамара, вполне восстановившая себя в образе прислуги:
«Тебя к телефону! — выкрикнула она. — Мужской голос! Срочно!»
«Эрни!» — вспыхнуло в груди Габи. — Только он знает номер этого телефона!»
Она побежала вслед за Тамарой на кухню и жадно схватила белую трубку.
«Неплохо ты спряталась от меня, женка, — игриво проворковал в трубке голос Дунского. — Немало крови я пролил, пока достал твой номер!»
2.
Самолет, завывая для острастки, помчался по взлетной дорожке, и добился своего — сердце Габи затрепыхалось и закатилось куда-то вниз под ребра. Недавно она прочла славный романчик одной американской феминистки, в котором утверждалось, что страх полета присущ всем сексапильным женщинам. Он будто бы однозначно связан с активностью женских гормонов, из-за чего боязливая героиня романчика, очутившись в Европе, охотно переходила от одного любовника к другому, лишь бы не оказаться снова в самолете по дороге к себе в Америку.
А бедная сексапильная Габи, подавляя страх полета, как раз летела в Европу, где менять любовников ей вряд ли предстояло. Потому что ее сопровождал в Европу законный муж, вернувшийся совершенно преображенным. Во-первых ему так плохо пришлось в Киеве, что он снова полюбил Израиль, во-вторых ему было там так одиноко, что он снова полюбил Габи, а главное — он похоронил там маму и продал ее квартиру на Крещатике, отчего сильно разбогател. Не так сильно, конечно, чтобы откупить у Беллы «Виллу Маргарита», но достаточно для того, чтобы снять новую квартиру в приличном районе и слетать с Габи в Европу до начала занятий в киношколе.
