— Допустим, образовалась пара. Часок им дают помиловаться, а потом разъединяют. Сажают-то по отдельности, но так, чтобы видели друг друга. Потом опять на несколько часов сводят и снова рассаживают. И так несколько раз — то сводят, то разводят. Ты понял? — твердил он. — А когда одного из такой пары берут на соревнования, то уж он быстрее ветра домой несется.
— То есть чемпионы — это тоскующие влюбленные, — заключил Антон и почему-то подмигнул Алексею. Было похоже, что он намекает на них с Кирой, но Алексей снес эту шутку, не переступившую порога скабрезности, благодушно.
Дядя Саша покинул лавочку и удалился к своим питомцам, и Алексей поведал Антону о предстоящей ему командировке на поиски заблудшей души анархиста Гоши.
— Да, ну ты, старик, с корабля прямо на бал, — только и развел руками Антон. — Ну-ну, дело хозяйское, — понимающе сказал он и, откупорив еще одну бутылку пива ловким движением зажигалки, прозорливо добавил: — Вижу, «Одноклассники» эти дело свое знают. Не одну уже семью развалили.
— Нам-то чего бояться, — ответил Алексей с напускной лихостью. — У нас семей нет.
— Вот именно, — беспечно сказал Антон. — Нас пусть боятся.
— Да разве сейчас есть анархисты? — недоверчиво спросил Алексей.
— Эх, Леха, Леха, — пожурил его Антон. — Отстали вы, барин, от жизни в своих заграницах, в Баден-Баденах этих. Сейчас черта лысого только нет, а остальные все налицо. Анархисты, националисты, нацболы, наши, ваши, антифа, идущие вместе, все что душе угодно. Даже, блядь, союз сельской молодежи на джипах по шестьдесят тысяч евро. Ну, и нас не забудь, потому что куда же без нас, — он меланхолично склонил голову, как артист, показывающий, что его номер закончен, — бредущих порознь? А тебе-то самому зачем это надо? — спросил Антон и тактично добавил: — Если не секрет.
Но лицо Алексея, овеянное нешуточной задумчивостью, как бы делало ответ излишним, и Антон только покивал головой, дивясь делам человеческим.
— Да, кстати, — спохватился он. — Есть тут у меня одна знакомая, она клаудвочер…
— Кто-кто? — переспросил Алексей.
— Ну, это организация у них так называется. Имиджевый проект группы компаний сотовой связи. В общем, они всякие лекции там проводят публичные, мероприятия разные, а я возьми да про тебя расскажи, так они очень заинтересовались, спрашивают, не согласился бы ты выступить у них на вечере, поведать миру о стволовых клетках?
Алексей пожал плечами.
— Не знаю даже. Мне, конечно, не сложно. А что, кроме меня некому поведать миру о стволовых клетках?
— Наверняка есть кому и кроме тебя, — сказал Антон, — но они знают только тебя. Потому что я им про тебя рассказал, — сокрушенно вздохнул он.
— А когда это надо?
— Да сам пока не знаю. Они позвонят. Но, думаю, не раньше сентября.
— А у тебя-то с ними что? — поинтересовался Алексей.
— Так, делища, — туманно ответил Антон и как-то странно поморщился.
— Имей только в виду, — предупредил Алексей, — что раньше начала сентября у меня и не получится.
Он предложил было Антону поехать в заповедник за компанию, но Антон собирался на съемки куда-то в Оренбургскую область. В кассе около метро Алексей купил себе билет до Поворино с наценкой — на вокзал тащиться не хотелось. Старый свой рюкзак он обнаружил на балконе и долго приводил его в порядок — сначала пропылесосил, а потом еще протирал мокрой тряпкой. Тряпка нашлась тут же — обрывок фиолетовой материи. Он не сразу сообразил, что это такое, но, обнаружив на ткани остатки белой краски, с удивлением понял. Глядя на транспарант, превратившийся в тряпку, он вспомнил тот грандиозный митинг в феврале 89-го, когда, казалось, вся Москва вышла на улицы. Во всяком случае, такое скопление людей ему приходилось видеть только в революционной кинохронике, и даже тучные майские демонстрации как-то меркли перед этой стихией. Садовое кольцо от «Парка культуры» до площади Восстания было заполнено людьми, и даже переулки были забиты, и эти ручьи впадали в живую, движущуюся, медлительную и мощную в этой медлительности реку, над которой реяли флаги и колыхались транспаранты. Этот, обрывком которого протирал он сейчас рюкзак, оказался там одним из самых больших. Материю принесла Кира, краску — они с Федей, студентом-филологом из соседнего дома, и всю ночь выводили белым по фиолетовому какое-то гордое, крылатое требование к Коммунистической партии Советского Союза: «Вся власть Советам!», или что-то подобное, он даже уже не мог точно его восстановить, помнил лишь приблизительный смысл. И вспоминался молодой вождь Народного фронта с таким открытым, немного грустным в своей скорбящей честности лицом, с такой славной «освободительной» фамилией, словно нарочно придуманной для этих ликующих событий, воскрешавшей в памяти интеллигентных демонстрантов всю цепочку борцов за свободу и заставлявшей даже усматривать в этом некий особый знак, — вспомнилось, как молодой вождь, завершив свою речь, крикнул с трибуны в избытке чувств: «Дорогие мои, у меня сегодня день рождения!», и как толпа отвечала восторженным гулом, и как все вокруг были счастливы, едины и праведны, и даже милиции из жиденького оцепления передавалось это праздничное настроение почти уже сбывшихся надежд.
А потом, через несколько лет, молодой вождь, будучи советником президента России по политическим вопросам, попался на взятке, а потом даже и это перестало иметь значение. Перед мысленным взором Алексея вставала эта громада счастливых, уверенных в себе людей. Было интересно, где сейчас все они обретаются, как поживают, кем работают, кому служат, каким идеалам веруют, но он решил подумать об этом в дороге.
* * *
Свои новости Стильный Ленок по телефону выкладывать не захотела и назначила встречу в «Жан-Жаке» на Суворовском. Она считала, что это стильно.
Ленок водила интимное знакомство с полковником ФСБ, и это, пожалуй, было единственным обстоятельством, способным бросить тень на ее стильное звание. То ли в свете было решено, что полковник ФСБ — это стильно, то ли было решено, что это вовсе не стильно, а просто круто, но Ленок себе здесь явно потакала и сделала единственное исключение из своих стильных правил, — как бы то ни было, полковник ее ничуть не походил на «настоящего полковника». Был он, конечно, настоящим, но только по служебному удостоверению да парадному мундиру, висевшему в шкафу у мамы в Люблино. В остальном это был спортивный сорокалетний красавец, предпочитавший служебному автомобилю свой собственный — «Субару-Форестер».
Недоумевая, что такое неотложное потребовалось от нее Стильному Ленку, Кира спустилась в накуренный «Жан-Жак». К ее великому удивлению, речь сразу же пошла о Мите.
Как уже говорилось, статья на сайте «Компромат. ru» была направлена не непосредственно против Мити, а против некоего Трегубского, личности довольно темной, возглавлявшей группу компаний «Конверс» и находившейся в тесной связи с одним из вице-мэров Московского правительства. К этому времени Митя больше не торговал оружием, а, имея неплохие связи в этом самом правительстве, занимался девелоперством, то есть скупал приватизированные участки столичной земли и, привлекая инвесторов, осваивал их. И его компания приходилась дочкой группе Трегубского.
И вот полковник Валера проговорился, что бизнес Трегубского решено «отжать», что вопрос решен высоко и никто Трегубскому не поможет.
Кроме того, что Ленок узнала от своего Валеры, она обратила внимание, что в издания холдинга под видом расследований и обзоров рынка постоянно ставят материалы, некомплиментарные для Трегубского, явно заказные, что по сути намекало на грядущий обычный передел. Ленок объясняла дело тем, что у Трегубского была газета, которая на последних выборах не поддержала действующего президента. Теперь, слушая Ленка, Кире стал ясен смысл той статьи на сайте «Компромат», так круто развернувшей ее семейную жизнь.
— Что же делать? — спросила она.
— Валить, — просто ответила Ленок. — Скажи ему, и так скажи, чтобы он понял, — она многозначительно помолчала своими голубыми глазами, — что времени у него мало, но все-таки еще есть. Все распихать на хрен и валить.
Кира молча смотрела в сторону. Столики в «Жан-Жаке» стояли тесно, на французский манер. Рядом двое мужчин средних лет, в одном из которых Кира узнала ведущего телепередачи про книги на канале «Культура», самозабвенно обсуждали какую-то новинку изящной словесности, и обрывки их разговора долетели до ее слуха, и когда она услышала фразу: «В современной литературе нет героя», то мельком подумала, какие пустяки занимают людские головы.
— А Митю я, кстати, видела вчера, — придав своему голосу как можно больше безразличия, сказала Ленок, — в «Галерее» Новикова. И не одного, — со значением добавила она, пристально наблюдая, какую реакцию вызовут ее слова в Кире.
