— Штуку, — предложил он. — Наличными. Прямо сейчас.
Я знал, что он на крючке, знал со всей очевидностью, сан-суси,[30] если говорить по-французски, сан, блядь, вопросов, так что молча принялся сворачивать холст. Отсоси, мысленно предложил я ему. Штуку, блядь, ага!
— Полно, друг, — гнул он свое. — Ты же знаешь, что будет на аукционе.
Только дурак торгуется с мясником, а он еще назвал меня «другом», выдав свое желание, и появление полиции — забился в тике проблесковый маячок, спеша на подмогу в Орчард-Корт, — нисколько не помогло ему.
Хью распростерся на полу нашего автомобиля. Полицейский припарковался рядом и, как я заметил, запер дверцу. И тут мой малыш, мой здоровый, крепкий восьмилетний сынишка выскочил из дома Жан-Поля. С ужасным криком, подобным карканью вороны или реву осла, он бросился на меня, маленький злобный паршивец, неистовый, с острыми локтями, коленками, прекрасный. Обвил руками мою шею, и тут я разглядел его лицо — он рыдал, — а посреди всего этого Жан-Поль, подлый лицемер, совал мне две тысячи, и коп уже направлялся ко мне с решимостью на харе, и тогда Хью, благослови его боже, выскочил из машины, помчался, пригнувшись к земле, бесшумный и проворный, как вомбат в ночи. Коп был немолод и не слишком храбр с виду, он громко завопил, когда Хью налетел на него сбоку, и оба они покатились по земле к дороге.
— Я дам тебе пять, — сказал Жан-Поль, — и оплачу адвоката.
От моего сына пахло хлором и кетчупом. Высокий и широкоплечий, грудь колесом, тяжеленькие ручки и ножки крепко обхватили мою голову. Я поцеловал его в плечо, уронил себе на лоб прядь легких, шелковистых волос.
— Не уходи, папа, — просил он.
— Ты дашь мне десятку, — сказал я Жан-Полю. — Наличными. И угомонишь копа. Только так — или забудь.
Жан-Поль скрылся в доме. Я заглянул в серьезные карие глаза сына и утер слезу с веснушчатой, как у всех Мясников, щеки.
— Я не виноват, — сказал я. — Ты же знаешь. — Господи, почему, почему наши дети должны нести это бремя?
Жан-Поль вынырнул со знакомым мне конвертом в руках. Не впервые он приоткрывал свою тайну: пачки сотенных, приклеенные снизу к кухонным ящикам.
— Сосчитай, — предложил он.
— Иди на хуй.
Он приволок также стакан виски, и я еще подумал: вот дурачок, неужели думает подкупить полисмена всего лишь стаканчиком. До такой степени я был убежден в его наивности, что хотя вся сцена разыгралась на моих глазах, я не сразу понял ее значение. Жан-Поль приказал Хью встать и отойти, а когда полисмен приподнялся с земли, выплеснул на него скотч.
— Вы пьяны! — заявил он. — Да как вы посмели?
Еще что-то происходило, не знаю, что отвечал полисмен, потом бедолага умывался под садовым краном, а я пока что учил сына, как правильно сворачивать холст. А что мне оставалось делать? На велике с ним покататься? Мы опустились на колени посреди лужайки, друг подле друга, вопреки судебным постановлением, и намотали главный труд моей жизни на картонный цилиндр.
И так, воспользовавшись минутой, когда я был ранен и истекал кровью, Жан-Поль Милан за десять тысяч долларов приобрел «Если увидишь, как человек умирает». Мне поблагодарить того, кто меня ограбил?
Хотя Мясник никогда в этом не признается, наш патрон выручал нас вновь и вновь. На этот раз он предоставил нам целый четырехэтажный ДОМ ВНАЕМ на Бэтхерст-стрит, очень удачно расположенный, рядом с развлекательным кварталом на Джордж-стрит и всеми видами транспорта. Разумеется, мой брат — гений, и с какой стати ему благодарить Жан-Поля за что бы то ни было. Эта СХЕМА ПОВЕДЕНИЯ отмечалась и раньше: к примеру, наша мать продала двадцать акров земли в Парване, чтобы Мясник закончил учебу в Футскрэйском Политехе, но в сотнях своих ИНТЕРВЬЮ ДЛЯ ПРЕССЫ мой брат ни разу не упомянул о доброте родственников. Он вылетел из Болота, вознесся из АДА, изрыгая волосатой задницей священный огонь.
Заселение в дом Жан-Поля на Бэтхерст-стрит он начал с того, что изуродовал парадную дверь молотком и дрелью, присобачив снаружи подвесной замок и засов из гальванизированной стали внутри, и вся эта БЕССМЫСЛЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ имела целью преградить доступ законному владельцу, который-де украдет ШЕДЕВРЫ, НАПИСАННЫЕ ПОСЛЕ ЗАСЕЛЕНИЯ. Сначала в этом здании помещалась БАЛЕТНАЯ ШКОЛА АРТУРА МЮРРЕЯ, а потому тут имелось достаточно ламп и зеркала ОБЩЕЙ ПЛОЩАДЬЮ ПЯТНАДЦАТЬ СОТЕН КВАДРАТНЫХ ФУТОВ от пола до потолка, идеальное место, чтобы заниматься искусством, вот только моему брату расхотелось писать. Дурак я был, что надеялся. Нет, ему понадобилось вернуть картину, конфискованную детективом Амберстритом, потому что его ПОМРАЧЕННОМУ УМУ представлялось, будто огромное полотно висит теперь на стене главного управления полиции Нового Южного Уэльса. Вообразите себе. Весь ОТДЕЛ НРАВОВ с большими жирными ТОРЧКАМИ собирается ДЛЯ СЕАНСУ.
В первую ночь он скрипел зубами и случайно заехал мне пяткой по яйцам, помилуй-Господи, он метался во все стороны, только поспевал отдавать приказы. Днем и ночью мой брат вопил о своем месте в истории и о том, как это место у него отняли. Чего он достиг, бросив родной домой.
А спозаранку, нимало не медля, он вознамерился идти в полицию и требовать, чтобы картину вернули КАК МОЖНО СКОРЕЕ. Совсем забыл, что его подозревают в соучастии в ОГРАБЛЕНИИ, что он обвинен в НАПАДЕНИИ на человека и нарушил судебное постановление, воспрещающее приближаться на пять миль к СУПРУЖЕСКОЙ РЕЗИДЕНЦИИ? Забыл, что не далее как в июле чуть не слег с перепугу, когда его отправили в Лонг-Бэй за ВЗЛОМ И ВТОРЖЕНИЕ? Сам говорил мне, что полиция может сделать с человеком все что угодно. Слепым надо быть, чтобы не заметить целый рой копов на улицах возле бывшей балетной школы Артура Мюррея, глухим надо быть, чтобы не слышать воя их сирен, когда они преследуют в ночи так называемые АЗИАТСКИЕ БАНДЫ. В удушливую мартовскую погоду приходилось спать с открытыми окнами и слышались голоса ИЗВРАЩЕНЦЕВ в переулке и ссоры НАРКОМАНОВ и поспешные шаги удирающих от АЗИАТСКИХ БАНД. По ночам я даже радовался, что замки охраняют нас, однако я терпеть не могу, когда меня запирают одного в доме, и как только он двинулся в полицию, я РАЗ — И ЗА НИМ, словно гончая за механическим зайцем.
Всегда на воздухе, всю мою жизнь — на стульчике ли перед лавкой, в запряженной ли пони тележке, развозя мясо. В Беллингене я всегда был в пути, хотя летом воздух густ от перелетных семян чертополоха и от пауков, которые летят за много миль на своей паутине, как на планере, и здесь, в городе, я предпочитал по крайней мере безопасные часы проводить на улице, смотреть, как проходят мимо часы-человеки, тут-тук жжж, один, другой, третий, и каждый — центр вселенной. Свихнуться можно, глядя на них, все равно что смотреть на звезды ночью и думать о вечности. Мозги плавятся. Матушка от этого мучилась, все вглядывалась в бесконечность, пока глаза не помутнели, бедная матушка, благослови ее бог.
Совсем недолго я просидел на стуле, как вдруг подходит юный полисмен и заявляет мне, что тут сидеть нельзя без разрешения Мэрии Сиднея. Поскольку ПРАВИТЕЛЬСТВО располагалось как раз позади собора святого Андрея, я пошел туда и НАВЕЛ СПРАВКИ, но никто не желал меня понять, и потому я принялся бродить по улицам, а когда уставал, ставил свой НЕЛЕГАЛЬНЫЙ СТУЛ, всего на минутку.
В Сиднее всюду полно полиции. Угроза, которую Мясник никак не мог оценить. То он орет, что разорился на штрафах за неправильную парковку, а то рвет их в клочья и уверяет, мол, если не платить, все равно квитанции и повестки затеряются в дебрях системы. Сколько раз он парковался против правил и перегораживал выезд даже из полицейского участка Дарлингхерста, куда ему приходилось наведываться. Сначала он оставил меня в машине и пошел за своим шедевром. По возвращении ничего не сказал, но в тот вечер опять дала себя знать ПРОБЛЕМА ЗАПОЕВ.
В скором времени к нам наведался некий Роберт Колосси, тощий кудрявый КУРИТЕЛЬ КОСЯКОВ, подрядившийся фотографировать работы Мясника для галереи. Потом мой брат пожалел о том, что заплатил тысячу долларов наличными за БРАКОВАННЫЕ слайды, выбросил их на помойку и поехал в Редферн, а меня опять оставил ждать в машине. Когда Мясник выбежал из этого дома, я сообразил, что там проживал Роберт Колосси, поскольку он нес очень тяжелую камеру ХАССЕЛБЛАД стоимостью не менее 2000 долларов, в КОМПЕНСАЦИЮ за свои убытки. Он пристроил этот предмет на баке с горячей водой и с тех пор не открывал дверь, кто бы ни звонил. Мне велел выстукивать SOS, а ключа не дал, а то вдруг фотограф меня ограбит. Зато он отдал ключ совершенно чужому человеку — женщине из книжного магазина в Здании Королевы Виктории. Предположительно, тетка была невысокого роста и с большими сиськами, но точно сказать не могу, потому что ключом она так и не воспользовалась.
