– Рад это слышать, Гловер. Так держать! Ты уж заботься о нем. – С этими словами мужчина поспешил дальше.
– Как долго вы выгуливали Патрика? – спросил я. Мистер Гловер приосанился.
– О, очень долго. Патрик был собакой мистера Бьюхена. Он приучил своего пса пить виски, а я выгуливал его и был при нем барменом. Мистер Бьюхен распорядился, чтобы после его смерти мне выплачивали по десять долларов в неделю за прогулки с Патриком. Мистер Бьюхен включил этот пункт в свое завещание. Пришлось мне выгуливать Патрика и покупать ему виски. Потом Патрик сдох, и я пошел к судье Лоуренсу, душеприказчику мистера Бьюхена. Я сказал: «Судья, вы можете больше не платить мне десять долларов, потому что пес сдох». Тогда судья Лоуренс спросил: «Что ты такое говоришь, Гловер? Что значит сдох? Я же вижу пса – вот он на ковре». Я оглянулся, но собаки, конечно, не было. Но я подумал минуту и сказал: «О, мне кажется, что я тоже вижу его, судья». Тогда судья сказал: «Вот и хорошо. Ты будешь и дальше с ним гулять, а мы будем и дальше тебе платить». Собаки нет уже двадцать лет, а я все еще выгуливаю ее. Я гуляю по Булл-стрит, временами поглядываю через плечо и покрикиваю: «Пошли, Патрик!»
Должен сказать, что я никогда больше не видел той пожилой леди, которая молотком выбила стекла в окнах Джо Одома. Но я понял, что в Саванне немалое число людей с удовольствием сделали бы то же самое после того, как связались с Джо для ведения своих дел. Думается мне, что достойная старушка входила как раз в их число.
За примерами не надо далеко ходить – совсем недавно из-за упражнений Джо на ниве торговли недвижимостью нажили себе головную боль полдюжины почтенных граждан. Речь идет о деловом здании на улице Лафайет, которое Джо пообещал превратить в роскошный жилой дом. Заканчивая реконструкцию, он устроил в особняке обед с танцами и развлечениями, чтобы показать перспективным покупателям товар лицом. Шестнадцать гостей подписались на квартиры, а шестеро прямо на месте бросили на бочку наличные. Новые хозяева уже паковали вещи, собираясь переезжать, когда дело приняло вовсе неожиданный оборот. Ипотечная компания аннулировала сделку и вновь вступила во владение домом. Как такое могло произойти?! Люди заплатили за жилье сполна! Ответ не заставил себя долго ждать. Оказалось, что Джо уклонился от выплаты по кредитам, взятым на реконструкцию, и не стал затруднять себя переводом долга на имя новых владельцев. На момент лишения права выкупа апартаменты были все еще записаны на Джо, а все остальные рассматривались как косвенные участники дела. Короче, законным владельцам квартир пришлось идти в суд и доказывать свое право на жилье.
Пока длилось это прискорбное дело, Джо не терял присутствия духа и находился в прекрасном настроении. Невозмутимый мастер всяческих церемоний, он бодро заверил своих клиентов, что все как-нибудь утрясется само собой. Поверили ему или нет – неважно; главное, что большинство потерпевших простили его. Одна дама посоветовалась с Господом, и он не велел ей возбуждать дело против Джо. Другая просто отказалась верить, что такой приятный во всех отношениях молодой человек мог подложить людям подобную свинью. «Мне следовало бы ненавидеть его, – сказал один остеопат, потерявший кучу денег в предыдущем финансовом предприятии Джо, – но он такой симпатяга, будь он проклят».
Одно время ходили слухи, что Джо попросту раскатил взятые в кредит деньги, купив чартерный рейс Нью-Йорка, и свозил туда дюжину приятелей якобы для подбора канделябров в гостиную, а на самом деле для игры в кегельбане, где и была спущена вся сумма. Однако после лишения права на выкуп стало ясно, что фиаско с домом нисколько не обогатило Джо – скорее наоборот: в результате аферы он потерял машину, катер, дворецкого, жену и право на собственный дом.
Пришлось Джо подрабатывать игрой на фортепьяно на званых вечеринках. Чтобы еще слегка пополнить отощавший бюджет, ему пришлось открыть свой дом для автобусных экскурсий – людям показывали старинный городской особняк, сохранивший историческую обстановку. Несколько раз в неделю, в одиннадцать сорок пять, к Джо являлись поставщики продовольствия с подносами, блюдами и супницами; в полдень подъезжал автобус с экскурсантами, которые проходили по дому, а потом ели ленч и в 12. 45 садились в автобус. После этого поставщики продуктов паковали свои вещи и тоже отбывали восвояси.
Как и прежде, в доме номер шестнадцать по Ист-Джонс-стрит круглые сутки звучала музыка. Правда, Джо теперь был заурядным съемщиком. В этом доме ему больше ничего не принадлежало: ни портреты, ни ковры, ни серебро. Одом лишился даже маленьких окошек, на стеклах которых таинственная пожилая леди выместила свою ярость.
У меня за спиной раздался тихий голос, похожий на легкий вздох:
– Не делайте так, – произнес голос. – Что угодно, но только не так.
Это происходило однажды утром, когда я стоял у прилавка аптекарского магазина Клэри, беседуя с продавщицей. Обернувшись, я увидел мужчину, точнее сказать, пародию на мужчину, сильно смахивающую на воронье пугало. На длинной шее вызывающе торчал кадык. Прямые мягкие волосы спадали человеку на лоб. Лицо мужчины раскраснелось, словно кто-то подслушал его разговор с самим собой. Однако меня поразило, что если кто-то из нас двоих и был смущен, то точно я, потому что за секунду до этого я попросил у продавщицы совета: что делать с темным кольцом грязи, которую и никак не мог смыть со своего унитаза. Девушка посоветовала мне воспользоваться проволочной губкой.
Услышав это, мужчина самодовольно ухмыльнулся.
– Стальная проволока оставляет на фаянсе царапины, – пояснил он. – У вас на унитазе отложения кальция. Вода здесь очень жесткая. Вам надо потереть грязные места толченым красным кирпичом – он тверже кальция, но мягче фаянса и не оставляет царапин.
Я видел этого человека несколько раз и всегда именно в магазине Клэри. Он, так же как и я, регулярно завтракал в кафетерии. Мы ни разу с ним не разговаривали, хотя я знал, кто он. Этот человек был главной достопримечательностью аптекарской лавки Клэри – кладезь информации и бурдюк со сплетнями.
Невзирая на застоявшийся запах подгоревшего свиного жира и постоянную опасность, что Рут и Лилли перепутают заказы, кафетерий аптекарского магазина Клэри имел своих верных и постоянных клиентов, являвшихся сюда завтракать и обедать. Люди заходили не спеша, робко или спотыкаясь, но состояние каждого из них очень верно подмечалось зоркими глазами, смотревшими поверх развернутых газет. Постоянные посетители громко приветствовали друг друга, не стесняясь переговаривались через весь зал, и каждое их слово регистрировалось чуткими ушами остальных присутствующих. Объектом мог стать кто угодно – домохозяйка, брокер по недвижимости, адвокат, студентка или даже парочка плотников, работающих в соседнем доме. Кто-то случайно мог услышать, как один плотник говорит другому: «Сегодня нам надо еще заделать проход между его и ее спальней». Дело сделано. Теперь все будут знать, что в супружеских отношениях хозяев злополучного дома наступил ледниковый период, и тема эта станет главным предметом обсуждения до самого вечера. Подслушивание случайно оброненных слов было такой же принадлежностью магазина Клэри, как пудра Гуди.
Человек, посоветовавший мне чистить унитаз кирпичом, каждое утро совершал в кафетерии свой особый ритуал. На завтрак он всегда заказывал одно и то же: яйца, бекон, байеровский аспирин, склянку нашатырного спирта и кока-колу. Но ел и пил он далеко не всегда. Иногда он просто смотрел на еду. Он клал обе руки на стол, словно для того, чтобы тверже фиксировать взгляд, и сидел некоторое время, уставившись на свой заказ. Потом он либо начинал есть, либо, не говоря ни слова, вставал и выходил на улицу. На следующий день Рут ставила ему на стол тот же набор блюд и молча уходила наI свое место возле фонтанчика содовой, затягивалась сигаретой и смотрела, что он будет делать дальше. Я тоже стал наблюдать.
Когда человек уходил, не притронувшись к тарелке, Рут, ни к кому не обращаясь, произносила: «Лютер опять ничего не ест», после чего она убирала со стола нетронутый завтрак, а выписанный счет клала возле кассового аппарата. Из замечаний, которые сопровождали каждый его уход, я понял, что этого человека зовут Лютер Дриггерс и что несколько лет назад он прослыл саваннской знаменитостью. Дриггерс сделал замечательное открытие – он ввел в практику какой-то замечательный препарат, способный проникать сквозь пластик, что привело к изобретению противоблошиных ошейников и противопаразитных покрытий.
Надо сказать, что кое в чем Лютера Дриггерса можно считать современным эквивалентом другого саваннского изобретателя – Эли Уитни. Ни тот, ни другой не получили ни дайма[9] за свои открытия. Эли Уитни свято хранил секрет своей хлопкоочистительной машины, пока добивался патента, но допустил тактическую ошибку, показывая женщинам свое изобретение. Он решил, что представительницы слабого пола все равно не поймут, на что смотрят. В один прекрасный день некий предприниматель, естественно, мужчина, переоделся в женское платье и проник в дом Уитни вместе с группой посетительниц. Вскоре этот человек стал изготовлять такие машины, которые незамедлительно запатентовал. Случай Дриггерса был осложнен тем обстоятельством, что на момент совершения открытия он был государственным служащим, а они не могут требовать денежного вознаграждения за изобретения. Единственный испытанный способ, которым Дриггерс мог заработать на своем открытии, состоял в тайной продаже его какому-нибудь не слишком щепетильному производителю. Однако, пока несчастный Лютер Дриггерс в смятении взвешивал моральные «за» и «против», один из его коллег перебежал ему дорогу.
