Ночью стихия совсем разошлась. Ветер по одной отрывал и уносил ставни, они летели, как птицы, с мрачным карканьем. Что происходит на улице, различить было невозможно. Никогда раньше в наших краях не случалось ничего подобного. Время от времени «Ройс» бился то в дверь, то в стену, словно громадный пес, который просится в дом. Меня это пугало. Воистину, в своей бесконечной доброте Господь иногда чрезмерно испытывает свою покорную слугу. Льюис был от всего этого в восторге, его забавляла моя растерянность, он выглядел очень самодовольным. Меня это раздражало, я решила пораньше лечь спать и приняла снотворное. Это начинало входить в привычку – после того как всю жизнь избегала лекарств! Но заснуть не удавалось. Ветер завывал, как поезд, набитый волками, дом трещал по швам и в полночь наконец не выдержал. Ветер отодрал кусок кровли прямо над моей постелью, на меня обрушился поток воды.
Я закричала и, прижав инстинктивно, по-страусиному, к лицу мокрую простыню, выскочила в коридор. И тут же наткнулась на Льюиса. Он притянул меня к себе и в кромешной тьме на ощупь довел до своей комнаты, там крыша каким-то чудом сохранилась. Яростный порыв ветра обезглавил полдома, и, как всегда, я оказалась на той самой половине.
Льюис сорвал с кровати одеяло и принялся меня растирать, точно старую лошадь. При этом он приговаривал таким тоном, каким обычно успокаивают испуганных четвероногих друзей: «Вот так… Ничего страшного… Сейчас все будет хорошо…» Потом, освещая себе путь зажигалкой, спустился на кухню за скотчем. Вернулся он мокрый до колен.
– На кухне полно воды, – весело сообщил он. – А по гостиной плавают диван и кресла. За бутылкой пришлось гоняться по всей кухне почти вплавь. Когда вещи не на местах, они так забавно выглядят. Даже холодильник, такой большой и такой глупый, вдруг вообразил себя пробкой и поплыл.
Лично мне это забавным не казалось, но я понимала, что он изо всех сил пытается меня развлечь. Было абсолютно темно. Мы сидели у него на кровати и глотали скотч прямо из горлышка. Даже закутавшись в одеяло, мы стучали зубами от холода.
– Что будем делать? – спросила я.
– Подождем до утра, – спокойно ответил Льюис. – Стены прочные. Ложитесь на мою кровать, тут сухо, и спите.
Спать… Он с ума сошел. Но от страха и скотча у меня закружилась голова, и я вытянулась на кровати. Он сидел возле, я различала его профиль на темном фоне окна. По небу растерянно носились тучи. Мне стало казаться, что эта ночь никогда не кончится, что я сейчас умру. Детский страх сковал меня, перехватил горло.
– Льюис, – вымолвила я, – мне страшно. Прилягте рядом.
Он ничего не ответил, но через секунду обошел вокруг кровати и лег. Мы лежали на спине, он молча курил.
И тут приподнятый мощной волной «Ройс» с силой ударил в стену нашей комнаты. Она содрогнулась, раздался ужасающий треск, и я бросилась в объятия Льюиса. Совершенно бессознательно – просто в ту минуту мне нужен был рядом мужчина, в чьих объятиях я бы чувствовала себя в безопасности. Льюис прижал меня к себе и с невероятной нежностью стал целовать мне лоб, волосы, губы. Он шептал мое имя, как шепчут молитву, но я с трудом понимала, что он говорит, я зарылась лицом в его волосы и приникла к нему. «Дороти, Дороти, Дороти…» Его голос тонул в шуме бури. Я не шевелилась, меня грело тепло его тела, в голове ни мысли. Разве только о том, что это должно было случиться и что все не так уж страшно.
Но оказалось, случиться этого не могло. Внезапно я поняла. И поняла наконец Льюиса, причину всех его поступков. И убийств, и неистовой платонической любви ко мне. Я резко, слишком резко отпрянула, он сразу разжал руки. На миг мы оба застыли, окаменев от ужаса, точно между нами проползла змея. Я не слышала больше завываний ветра, только оглушительные удары собственного сердца.
– Теперь вы все знаете, – медленно произнес Льюис.
Он щелкнул зажигалкой. Пламя осветило его лицо. Он был очень красив и очень одинок, навсегда одинок… В порыве бесконечной жалости я протянула к нему руку. Но его лицо вновь стало непроницаемым, незрячим, он не видел меня. Он положил зажигалку и обеими руками взял меня за горло.
Я не самоубийца, но на мгновение мне захотелось, чтобы он это сделал, сама не знаю – почему. Моя жалость, моя нежность к нему толкали меня на смерть, как к спасению. Я совершенно не сопротивлялась, может, это меня и спасло. Пальцы Льюиса, сдавившие шею, напомнили, что у меня нет ничего дороже жизни, и я стала говорить спокойно. Каждый мой вздох мог оказаться последним:
– Если вам хочется, Льюис, то пожалуйста… но не надо этого делать. Я всегда любила жизнь, вы знаете, я люблю солнце, своих друзей и вас, Льюис…
Он продолжал сжимать мне горло. Я начинала задыхаться.
– Льюис, что вы станете делать без меня? Вы будете скучать, вы же знаете… Льюис, дорогой, пожалуйста, отпустите.
Внезапно он разжал пальцы и, рыдая, упал рядом на кровать. Я прижала его к плечу, гладила по волосам. Мы долго молчали. Немало мужчин, припав к моему плечу, искали во мне утешения. Ничто на свете не вызывает у меня такой нежности, такого сочувствия, как прорвавшееся горе мужчины. Но ни один из них не вызывал во мне такой теплоты и любви, как этот мальчик, только что едва меня не убивший. Слава богу, я давно уже отреклась от логики.
Льюис быстро заснул, вскоре буря улеглась. Всю ночь его голова покоилась на моем плече, а я так и не сомкнула глаз. Я наблюдала, как белеет небо, разлетаются тучи и над разоренной землей встает яркое солнце. Это была одна из лучших ночей любви за всю мою жизнь.
Подойдя назавтра к зеркалу, я первым делом обнаружила отвратительные черные синяки на шее. Малость поразмыслив, я взялась за телефон.
Я сказала Полу, что согласна за него выйти, он страшно обрадовался. Затем я сообщила Льюису, что мы с Полом женимся и уезжаем в свадебное путешествие в Европу. На время моего отсутствия я поручила ему следить за домом.
Свадебная церемония отняла десять минут, свидетелями были Кэнди и Льюис. Потом я сложила чемоданы, обняла Льюиса и долго прижимала его к сердцу. Я обещала скоро вернуться, а он мне – хорошо себя вести, прилежно трудиться и каждое воскресенье ухаживать за «Ройсом».
Несколько часов спустя мы уже летели в Париж. В иллюминатор видно было, как серебристые крылья самолета разрезают бело-серые облака, и мне казалось, я тоже разрываю путь кошмара. Теплая и твердая ладонь Пола лежала на моей.
Мы собирались провести в Париже месяц. Но сперва Джей прислал телеграмму с просьбой смотаться в Италию и помочь моему несчастному собрату, такому же рабу пера, с застопорившимся сценарием. После Пол летал по делам в Лондон, где «РКБ» собиралась открывать филиал. Так целых полгода мы только и сновали между Парижем, Лондоном и Римом.
Я была счастлива: у меня появилась куча новых знакомых, я часто виделась с дочерью, купалась в Италии, праздники проводила в Париже и Лондоне, полностью обновила свой гардероб. Пол оказался весьма приятным спутником жизни. Европу я обожала.
Изредка приходили письма от Льюиса, написанные совсем по-детски: он рассказывал о саде, о «Ройсе», жаловался, что наша отлучка затянулась и что ужасно по нас соскучился. Смерть Маклея сделала фильму скандальную рекламу. Поскольку на деле лента получилась серенькая, перекроить ее поручили классному режиссеру Чарлзу Вогту. Так что Льюису пришлось снова облачаться в ковбойский наряд. При этом роль его заметно расширили. Впрочем, его это совсем не радовало, скорее наоборот. Так что, узнав недели за три до возвращения, что фильм в конце концов вышел весьма удачный, а исполнитель главной мужской роли Л. Майлс имеет все шансы получить «Оскара», я просто обалдела от удивления.
Льюис встречал нас в лос-анджелесском аэропорту. Он бросился на шею мне, потом Полу. Он радовался как ребенок и сразу принялся плакаться на жизнь. Все к нему пристают, подсовывают какие-то контракты, в которых он ни черта не смыслит, сняли ему громадный дом с бассейном, донимают по телефону. Выглядел он подавленным и озлобленным. Не вернись я в этот день, он бы просто сбежал. Пол хохотал до слез, но, по-моему, Льюис и правда плохо выглядел, похудел. На завтра была назначена церемония вручения «Оскаров».
По сему случаю собрался весь Голливуд, расфуфыренный и радостно возбужденный. Льюис с бесстрастным лицом поднялся на сцену за своей наградой, я философски взирала, как три тысячи человек оглушительно аплодируют убийце. Чего в жизни не бывает! После церемонии Джей Грант устраивал прием в новой резиденции Льюиса. Страшно гордый собой, Джей провел меня по всему дому: шкафы набиты костюмами с иголочки, в гараже дремали подаренные Льюису новенькие автомобили; вот комнаты, где он будет спать, а тут – принимать гостей. Льюис бродил за нами по пятам, что-то ворча под нос. Я обернулась к нему:
– Вы уже перетащили сюда свои старые джинсы?
Он отрицательно помотал головой, в глазах промелькнул ужас. Его поведение никак не соответствовало роли виновника торжества. Несмотря на все мои увещевания, он совсем не обращал внимания на гостей и ходил за мной как привязанный. На нас начали коситься, и я решила поскорее уехать домой. Улучив миг, когда кто-то отвлек Льюиса, я взяла Пола под руку и прошептала, что с ног валюсь от усталости.
