Потому что именно там его надо было искать…
Конечно, именно там.
За этим величественным фасадом, в каменном особняке, к которому и не подступишься, на улице Фобур-Сент-Оноре, носящей имя святого чудотворца и покровителя всех гурманов.
Он был там, и она вынуждена была признать, что и тут слова снова правили бал. Слова их познакомили, слова их разлучили, и слова снова сводят их вместе.
Так что это правда: литература — это круто, а Матильда не всегда бывает права.
Она с облегчением признала свои заблуждения, и ее разрушительная первая любовь наконец нашла свое оправдание: неважно, что писатель преподнес ей слова с большей нежностью, нежели любил ее, зато он сдержал свое обещание.
* * *Почти семь вечера. Неудачный момент для встречи на кухне…
Ладно… Она вернется.
Она удалялась со спокойной душой и, опираясь на своего старенького Жанно, любовалась собственной улыбкой во всех витринах квартала до самого перекрестка с улицей Руаяль.
Конечно, это было бесценно, не всегда свидетельствовало о хорошем вкусе и частенько не получалось, но все равно… улыбаясь, она выглядела прекрасно.
Даже чересчур прекрасно…
Все это было слишком уж хорошо, чтобы быть правдой!
А вы поверили? Серьезно? Нет, но на что вы надеялись? Что она заявится на следующее утро, подпрыгивая от нетерпения, попросит его позвать и что он — шабадабада-шабадабада — предстанет в мутном сиянии и побежит к ней в замедленной съемке вместе со взлетающими голубями, а камера будет крутиться по кругу, снимая их с разных сторон?
Да ладно, бросьте вы, сборище сентиментальных чудовищ, так бывает только в кино. Или в тех книжках, что так ненавидел ее бывший. А тут у нас настоящая жизнь, увы, и наша мечтательная героиня покамест еще ничего не добилась: вход воспрещен, двери закрыты и всюду камеры видеонаблюдения.
Так. Что-то эта история начинала ее доставать… Все это ее уже вовсе не веселило, и надо сказать, вообще-то Матильде Сальмон уже более чем надоело бегать за мальчиком.
Играть чужую роль легко, если это недолго.
Она присела на капот машины, переобулась, достала косметичку, завязала волосы, припудрила щеки, накрасила ресницы, подвела губы, прыснула духами на затылок, свернула свою куртку в комок и пристегнула к багажнику велосипеда, а затем, покачивая бедрами, направилась вверх по улице.
Красивая, сексуальная, стремительная и такая супербогатая, как она, с легкостью проигнорировала консьержей, грумов, ресепшионистов, носильщиков, горничных и клиентов.
Дальше.
Вглубь, туда, где всякая обслуга попадалась на пути.
Она ступила на ковролин, толще, чем ее задница, и углубилась в лабиринт коридоров, игнорируя вопросы и замечания, с которыми к ней обращались по-русски и по-английски, поправляя на своих плечах воображаемое боа, она нашла ресторан, молча улыбнувшись, обогнула пылесос, прошла прямиком к кухне и, толкнув дверь, поймала первого встречного:
— Мне нужно немедленно видеть Жан-Батиста. Позовите его, прошу вас.
— Кого? Венсана?
— Нет (снисходительно), Жан-Батиста. Я же вам сказала. Того, с японскими ножами.
— А, Жебе (мрачным тоном), он здесь больше не работает.
В мгновенье ока Матильда утратила всю свою красоту.
Она больше не была ни богатой, ни сексуальной, ни гордой, никакой вообще.
Она закрыла глаза и принялась ждать, когда ее выставят за дверь под зад коленом. Вот уже к ней направлялся какой-то высокий тип недружественного вида. Потирая руки, он окликнул ее:
— Мадемуазель? Вы заблудились?
Она кивнула, и он указал ей на выход.
Но поскольку по ее лицу было видно, что она действительно в большой беде, настолько она пострашнела и выглядела несчастной, то он добавил:
— Вы его знаете? Будьте осторожны… Я вот тоже думал, что знаю его, а потом… а потом он меня все-таки подставил… Хотя он был неплохим вторым поваром… Я ему это, кстати, говорил… Не знаю, какая муха его опять укусила… Потому что он вообще-то с характером, ага? О, да еще с каким… Очень строг… А тут вдруг несколько недель кряду творил на работе невесть что, наделал глупостей и ушел.
— Знаете, где я могу его найти?
— Нет, понятия не имею… И вот что еще вам скажу: и знать не желаю. Это была подстава с его стороны… в разгар сезона, вот так вот… Да уж, этого я долго не забуду… Явился однажды утром — как будто подменили. Его больше ничего не интересовало. До такой степени, что он уже и арбуз бы от мидии не отличил, экий упрямец. Сначала он взял больничный, потому что обжегся, потом еще лучше — нам пришлось вызывать для него «Скорую», а когда он вернулся, стал совсем другой человек. Ему не удавалось сосредоточиться. «Я потерял вкус» — вот, что он мне сказал… Собрал свои вещи в раздевалке и взял расчет. И для вас тоже выход там. И если вы его когда-нибудь встретите, передайте ему, чтоб отдал моего Гримо.[34] Он поймет.
Проходя теперь мимо служащих отеля в холле, Матильда чувствовала себя неловко. Чувствовала, что должна ускорить шаг. Что подобные вторжения, как ей помнилось, были запрещены для всех просящих, ищущих, разносящих и всех прочих элементов, чуждых миру пресыщенных.
Брысь.
Она уже подходила к своему великолепному «Астон-Мартин» с разбитой фарой, когда тот первый молодой человек, к которому она обратилась, дотронулся до ее локтя.
— Это вы?
— Простите?
— Девушка у Триумфальной арки, это ты?
Она улыбнулась и по внезапной боли поняла, что насквозь прокусила губу.
— Я так и подумал. Он уехал в провинцию… Нанялся в ресторан к своему дядьке… где-то в Перигё.
О господи. Перигё. Раз уж так, почему бы не в Австралии?
— У него есть телефон?
— Я его не знаю. У тебя есть чем записать? Я тебе скажу название ресторана. Это совсем не как здесь, сама увидишь. Там тебе будет проще его найти.
Она тщательно записала все его инструкции и подняла голову, чтобы его поблагодарить.
— Почему ты так на меня смотришь? — удивилась она.
— Просто так.
Он отвернулся и уже зашагал было обратно, но вдруг передумал:
— Эй!
— Да?
— А что именно было в твоей сумке?
— Атлас.
— Да?
Он выглядел разочарованным.
Матильда намеревалась заскочить домой взять свой ноутбук, зубную ще… но потом нет. Они и так уже потеряли уйму времени.
На первом же перекрестке она призадумалась: «Черт, Перигё, это с какого ж вокзала ехать? С Монпарнаса или с Аустерлицкого?
Так, ладно, мой дорогой император, раз уж ты с самого начала держишь тут свечку, доверюсь тебе вплоть до самого твоего коронования. Говорят, в тактическом плане, это была твоя лучшая победа, а вот я как раз-таки в тактическом плане не особенно сильна. Так что пусть будет Аустерлиц…
Эй, ты только меня не бросай, ага?»
Она пристегнула велосипед к парапету и пошла к кассам.
— Один билет? — переспросила добродушная Клеманс в сиреневом жилете. — Простой или туда-обратно?
Оп-ля. Простой. И так уже все слишком сложно.
Отныне, пожалуйста, все только простое.
И если возможно, по ходу движения.
Это был долгий день ожиданий. Сначала на вокзале, потом в Лиможе и, наконец, на улочках старого Перигё.
Хотя она раньше здесь никогда не бывала, это место будило в ней массу воспоминаний. Повсюду ей так и виделся д’Артаньян, распахивающий дверь в трактир с криком: «Эй, болван! Эй, где ты, чертов трактирщик! Неси своего лучшего вина!» А еще повсюду предлагались бутыли с ореховым маслом, мясные консервы, фаршированные утиные шейки и те же марки одежды, что и во всем остальном мире.
Да уж, геральдическая лилия несла потери. Надо заметить, в Китае ее вышивали гораздо дешевле.
Ладно… Это наш мир… Его надо любить… К тому же эти древние камни, рассказывающие вам романы плаща и шпаги, франчайзингу не по зубам.
Матильда гуляла, потому что решила дождаться конца рабочего дня. Появиться в полумраке. Не потому что так романтичнее, а потому что она трусила.
Да, да, пока наша юная подруга строила тут из себя местечкового философа, у самой-то от страха уж давно душа в пятки ушла. Гнев отверженного шефа произвел на нее сильное впечатление. Быть может, этот парень действительно не в себе? Быть может, она там нарвется на скалящегося волка… или того хуже, на идиота. Или же на того, кому глубоко наплевать на богатенькую буржуйку с Елисейских полей со всеми ее лживыми обещаниями и запоминающимися словами…
