Рут Хостетлер снова перевезли в операционную. Руки ее продолжали безостановочно дергаться в бешеном ритме. В операционной собралась целая толпа молодых врачей, которые учились у Пака в течение года после окончания резидентуры. Никто не работал с резидентами и молодыми врачами так въедливо и так добросовестно, как Пак, и все эти молодые люди были горды своим наставником — резким, грубоватым, но блестящим нейрохирургом. Голову пациентки зафиксировали, но руки продолжали свой безостановочный танец.
Присутствие такого множества людей воодушевляло Пака, вселяло в него энергию. Никогда еще в операционной не собиралось столько народа, чтобы посмотреть, как он работает. Кроме того, он еще ни разу не проводил глубокую стимуляцию для лечения эссенциального тремора. Пациентка была в сознании. Под местной анестезией доктор Кинь Чан — с разрешения Пака — просверлил отверстие в костях черепа больной. Большинство нейрохирургов в этой ситуации давали больным слушать музыку, чтобы заглушить неприятный звук дрели, но Пак даже не подумал о такой возможности — это только отвлекало бы его от дела. Едва Кинь Чан успел просверлить отверстие, как к больной быстро подошел Пак в нейрохирургических очках, в окуляры которых были вставлены сильно увеличивавшие линзы.
— Итак, мы приступаем к глубокой стимуляции мозговых структур, — торжественно объявил Пак. Он ввел зонд-электрод в ткань мозга под углом, определенным с помощью МРТ, и остановил его на нужной глубине. Потом кивнул лаборанту, стоявшему в углу операционной. Сила тока была уже подобрана и набрана на дисплее прибора. Лаборант нажал кнопку, и разряд тока проник в нужную область.
За долю секунды лицо Рут Хостетлер исказилось от непередаваемого ужаса.
— Господи, нет, Отец небесный, нет, нет, нет…Вслед за этим пациентка издала такой гортанный крик, что врачи отпрянули от стола. Пак не дрогнул. Он остался стоять на месте, в глазах его появилось какое-то зачарованное выражение.
Пак извлек электрод из ткани мозга. Крик Рут прекратился. Она несколько раз закрыла и открыла глаза, словно стараясь избавиться от страшного воспоминания о пережитом бездонном ужасе. Пак молчал, ничего не говоря пациентке, которая только что едва не поседела по его милости. Он внимательно рассматривал зонд — с таким видом теннисисты иногда смотрят на ракетку, которой только что сделали победный удар по мячу. Помолчав немного, он обратился к врачам:
— Если существует такая вещь, как центр страха, то я только что его открыл. — Пак обернулся к ближайшему резиденту: — Доктор Сингх, мы с вами напишем статью.
Раздался смех, приглушенный масками.
Пак еще раз проверил координаты и снова ввел электрод в ткань мозга. Следующий кивок лаборанту. Разряд. Тремор внезапно прекратился.
— Ну а теперь, мисс Хостетлер, пощелкайте пальцами левой руки.
Рут пощелкала пальцами. Потом еще раз. Она блаженно улыбнулась. Врачи, присутствовавшие в операционной, зааплодировали. Слезы радости потекли по впалым щекам Рут Хостетлер.
Через мгновение настроение больной вдруг резко поменялось. Она покраснела, в глазах появился странный блеск. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала. Пак, тоже раскрасневшийся от успешной операции, ничего не заметил. — Доктор Сингх, заканчивайте. — С этими словами он вышел из операционной, думая, что действительно выполнил хрестоматийную операцию. «Может быть, мне и в самом деле стоит написать что-нибудь о центре страха», — подумал он.
Два часа спустя Сун Пак вошел в палату Рут Хостетлер, как король в сопровождении многочисленной свиты практикантов, резидентов и студентов. Обруч с головы больной был снят, она сидела в кровати, опершись спиной на подушки. Обеими руками она держала руку мужа и пристально смотрела ему в глаза. Пак не смог понять смысл этого взгляда, но ему почудилось в нем что-то завлекающее и соблазняющее. Леви Хостетлер был, однако, чем-то очень недоволен. «Наверное, — подумал Пак, — он сильно расстроился из-за того, что наука оказалась сильнее молитвы». Тем временем Леви встал и подошел к Паку.
— Надеюсь, вы не считаете это удачной шуткой?
Вопрос оказался настолько неожиданным, что в первый момент Пак растерялся, не зная, что ответить.
— Я вас не понял.
— Речь идет о моей жене.
— Да, — заговорил Пак, стараясь вернуть разговор в нужное ему русло. — Тремора больше нет. Процедура сработала просто великолепно.
— Да, тремора больше нет, но зато появилось кое-что другое, — сказал муж Рут Хостетлер. Он бросил смущенный взгляд в сторону свиты доктора и наклонился к нему: — Я могу поговорить с вами наедине?
— Это базовая больница, вы можете не стесняясь говорить при всех.
Мужчина тяжело вздохнул.
— Ну хорошо. У моей жены появились неудержимые желания. Сексуальные желания.
— Это хорошо. Ведь вы женаты, не так ли? — Ответ Пака вызвал улыбки у свиты.
— Доктор Пак, — серьезно, почти зло, ответил Хостетлер, — именно способность контролировать наши инстинктивные позывы отличает человека от животного. Я не могу допустить, чтобы моя жена, как собака, находилась в состоянии постоянной течки. Это безбожно. В послании Иакова, стих четырнадцатый и пятнадцатый, глава первая, сказано: «Но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть».
Пак потерял дар речи. Нет, он не позволит этому человеку, цитирующему к месту и не к месту Библию, испортить радость от удачно выполненной операции. Теперь уже разозлился он, отчего его английский стал еще более ломаным.
— Мистер Хостетлер. У вашей жены остановились руки. Тремора нет. Она может есть. Она может водить машину. Она может работать. — Он помолчал. — То, о чем вы сказали, — он посмотрел в сторону Рут Хостетлер, которая, казалось, вот-вот сорвет с себя больничную рубашку, и добавил: — возможно, станет для вас благословением.
Не дожидаясь ответа, Пак вместе со свитой своих послушников вышел из палаты. В коридоре один из студентов с усмешкой сказал другому: «И он еще жалуется? Да за это он мог бы заплатить вдвое. Мне вот достается меньше, чем заключенному с правом свидания».
Доктор Джордж Виллануэва и доктор Тай Вильсон, захватив из буфета сосиски с пивом, отправились на трибуну крытого стадиона. Места и в самом деле оказались удачными — напротив центра поля и достаточно высоко, чтобы видеть его целиком. Купол стадиона приглушал свет и звуки — «Львы» и «Кони» сражались на ярко освещенном пятачке. Громоподобный голос Виллануэвы разрезал тишину, как скальпель — назревший гнойник.
— Ну так вот, «скорая» получает вызов. Они приезжают в какой-то дом в Ипсиланти и находят там такую картину: ей-богу, не шучу. Парень совершенно здоров, но у него проблема. Дохлая канарейка в заднице. — Джордж замолчал, откусив половину сосиски.
Тай понятия не имел, чем закончится эта история, но заранее улыбнулся. Ему нравились такие вылазки с Большим Котом. Общались они не очень часто и в основном по работе, но Тай понимал, что Кот хочет заключить мир после неловкости на утренней порке, и не видел никакого смысла затаивать злобу.
— Врач смотрит парня и — я не вру, честное слово, — говорит: «Старик, я бы посоветовал тебе лучше пережевывать пищу».
Виллануэва расхохотался так, что едва не уронил с пластиковой тарелки две с половиной сосиски. Тай тоже рассмеялся. Джордж умолк, перевел дыхание и серьезно посмотрел на Тая.
— На следующий день его, к черту, уволили, — сказал он.
— На самом деле?
— Голову на отсечение.
Оба уставились на поле, где разминались игроки. Когда Большой Кот бывал на играх профессионалов, он не мог сдерживать эмоции. Это была ностальгия, но ностальгия не по игре. Это была тяжелая работа, нешуточная борьба. Как защитник Джордж Виллануэва должен был принимать на себя и отражать удары нападающих, полузащитников, а иногда и защитников. Они били по шлему, старались просунуть руку под маску. Несколько раз ему чуть не выдавили глаза. Нет, по самой игре Джордж нисколько не скучал. Он скучал по друзьям, по чувству товарищества. Все они были частью команды, частью единого целого. Они вместе выигрывали и вместе проигрывали, делили успехи и поражения. Он помнил драки в городе после игр, когда им всем хотелось выместить на ком-нибудь обиду.
Однажды Виллануэва слышал, как какой-то спортивный комментатор сравнил профессиональный американский футбол с непрерывной автомобильной катастрофой. Матчи профессионалов проходили по воскресеньям, но, по сути, это были те же утра по понедельникам. В те дни встать с постели уже было подвигом. Но Большому Коту нравилось быть частью этой спортивной элиты. Он любил играть в Национальной футбольной лиге со всеми ее ловушками, не в последнюю очередь — из-за смазливых девчонок, которые точно знали, в каких отелях останавливаются игроки и кто из них не прочь заняться игрой не только на поле.
