Квартира была чисто прибрана, постель напоминала ложе новобрачных, кухня казалась игрушкой, ванна благоухала каким-то моющим средством с лимонной отдушкой, от которой тело само собой становилось чище и возвышалась душа. В дни, когда соседка с верхнего этажа наводила порядок в его квартире, он предпочитал ужинать не дома, ему представлялось недопустимым сразу же начинать пачкать тарелки, чиркать спичками, чистить картошку, открывать банки, не говоря уже о том, чтобы поставить на огонь сковороду, с которой во все стороны разлетаются брызги. Ресторан совсем рядом, в прошлый раз он ел там мясо, сегодня будет есть рыбу, надо вносить во все хоть какое-то разнообразие, иначе жизнь сразу становится предсказуемой, сухой, монотонной. А этого Тертулиано Максимо Афонсо очень боится. На столике в центре гостиной сложены тридцать шесть кассет, принесенных сегодня из магазина, в ящике письменного стола ждут своей очереди еще три, оставшиеся непросмотренными с прошлого раза, огромность задания подавляет его, такого Тертулиано Максимо Афонсо и худшему своему врагу не пожелает, правда, ему неизвестно, кто этот враг, может быть, из-за того, что он еще достаточно молод, а может быть, потому, что он всегда ведет себя осторожно. Чтобы как-то занять остававшееся до ужина время, он решил разместить кассеты по порядку, в зависимости от даты выпуска соответствующих фильмов, и поскольку они не помещались ни на круглом столе, ни на письменном, он стал раскладывать их на полу, вдоль одной из полок с книгами, крайней слева оказалась самая старая, «Один из многих», крайней справа самая новая, «Богиня сцены». Если бы Тертулиано Максимо Афонсо последовательно проводил на практике идеи, которые он пропагандировал в отношении преподавания истории, он начал бы просмотр данного ряда кассет в обратном порядке, то есть начал бы с «Богини сцены» и кончил «Одним из многих». Но нам хорошо известно, что неподъемный груз традиций, обычаев и привычек, занимающий большую часть нашего мозга, безжалостно подавляет самые блестящие новаторские идеи, на производство которых еще способна оставшаяся его часть, и если в каких-то случаях сей груз благодетельно уравновешивает порывы неумеренно разыгравшегося воображения, способного завести нас бог знает куда, то в других, и весьма частых, он упорно и незаметно для нашего сознания выводит на рутинные проторенные пути то, что мы считаем своей свободой действий, уподобляя нас растению, бессознательно тянущемуся в сторону света. И поэтому учитель истории будет неукоснительно следовать существующей учебной программе и начнет просматривать фильмы, двигаясь от самого старого к самому новому, от времени эффектов, которые мы называли естественными, ко времени тех, которые стали называться спецэффектами, поскольку, не представляя себе, каким образом они изобретаются и производятся, мы должны были дать им какое-то наименование. Тертулиано Максимо Афонсо уже вернулся из ресторана, вышло так, что рыбного блюда он там есть не стал, оно было приготовлено из морского черта, безобразного существа, живущего на песчаном или илистом дне начиная от берега и до тысячеметровых глубин, обладающего огромной приплюснутой головой и пастью, вооруженной крепкими зубами, достигающего порой двух метров в длину и сорока килограммов веса, это отвратительное на вид создание решительно отторгают и рот, и нос, и желудок Тертулиано Максимо Афонсо. Данную информацию он только что вычитал в энциклопедии, движимый желанием узнать в конце концов что-то о рыбе, которая всегда была ему так противна. Любопытство это возникло в нем уже очень давно, но непонятно почему он решил удовлетворить его только сейчас. Мы сказали: непонятно почему, однако это не совсем так, да, действительно, между тем фактом, что до сих пор Тертулиано Максимо Афонсо знал морского черта только по его внешнему виду, вкусу и структуре кусков, попадавших на его тарелку, и тем обстоятельством, что в определенный момент определенного дня, будто у него не было других дел, он лезет в энциклопедию в поисках информации о нем, на первый взгляд нет никакой логической связи. Но у нас очень странные отношения со словами. Мы с детства усваиваем какое-то их количество, затем в течение жизни узнаем новые, приходящие к нам благодаря образованию, чтению, из разговоров, однако имеется лишь ничтожное число слов, о значении которых мы могли бы дать точный ответ, если бы нас об этом спросили. И вот мы что-то утверждаем или отрицаем, убеждаем или позволяем себя убедить, приводим аргументы и делаем выводы, отважно плывя по поверхности смыслов, о которых имеем весьма смутное представление, ощупью, но с показной уверенностью пробираясь сквозь словесную мглу, и при этом, как ни странно, все-таки, хоть и с грехом пополам, понимаем друг друга и даже приобретаем единомышленников. И если у нас есть лишнее время и нам очень уж приспичит, то можем получить информацию о морском черте. И впредь, когда официант будет советовать ему отведать сего уродливого представителя морского царства, преподаватель истории со знанием дела ответит: как, это ужасное существо, обитающее на песчаном или илистом дне, и решительно прибавит: ни за что. Вина за это скучное ихтиологически-лингвистическое рассуждение полностью лежит на Тертулиано Максимо Афонсо, который медлит вставлять в видеомагнитофон кассету с фильмом «Один из многих», он будто остановился у подножия горы, на которую ему предстоит взойти, прикидывая, сколько ему понадобится сил, чтобы добраться до ее вершины. Как и природа, повествование тоже не терпит пустоты, и поскольку Тертулиано Максимо Афонсо в данный промежуток времени не сделал ничего, достойного упоминания, то нам пришлось изобрести сию прокладку, дабы как-то заполнить образовавшийся прорыв. А теперь, когда он наконец решился, вытащил кассету из коробки и вставил ее в видеомагнитофон, позволим себе отдохнуть.
Прошел час, а нужный актер так и не появился, видимо, он не участвует в этом фильме. Тертулиано Максимо Афонсо прокрутил пленку до конца, внимательно прочитал перечень исполнителей и вычеркнул из своего списка повторяющиеся имена. Если бы мы попросили его пересказать своими словами то, что он только что смотрел, он, скорее всего, бросив на нас недовольный взгляд, каким обычно одаривают назойливых людей, ответил бы вопросом на вопрос: разве я похож на человека, которого интересует подобная чепуха. И был бы, в общем, прав, ибо фильмы, которые он смотрел до сих пор, относятся к так называемой категории Б, их производят и смотрят наспех, они рассчитаны на то, чтобы занять какое-то время, не оставляя следа в душе, ранее это очень хорошо, хоть и в других выражениях, объяснил учитель математики. И вот в видеомагнитофоне уже другая кассета, фильм называется «Веселая жизнь», двойник Тертулиано Максимо Афонсо играет в нем роль портье в шикарном увеселительном заведении, то ли это кабаре, то ли музыкальный театрик, в котором происходят смешные случаи, без зазрения совести скопированные с различных версий «Веселой вдовы». Тертулиано Максимо Афонсо решил было, что не стоит смотреть фильм до конца, ему ведь важно только выяснить, играет ли в нем актер, являющийся его вторым «я», а это он уже знает, но сюжет оказался таким запутанным и забавным, что он увлекся и даже поймал себя на некотором сочувствии к бедняге, который только и делает, что открывает и закрывает дверцы автомобилей и приподнимает форменную фуражку, с преувеличенной почтительностью приветствуя элегантных посетителей. Я, по крайней мере, учитель истории, пробормотал он. Данное заявление, явно претендующее на то, чтобы подчеркнуть его не только профессиональное, но и моральное и социальное превосходство в сравнении с ничтожностью роли, которую играл его двойник, требовало незамедлительной ответной реакции, его следовало поставить на место, что и сделал появившийся тут же здравый смысл, возразивший с иронией, которая обычно не была ему свойственна: не особенно-то гордись, Тертулиано, не исключено, что ты много потерял, не став актером, тебя могли бы сделать директором школы или учителем математики, только учительницы английского из тебя бы не вышло, поскольку ты мужчина. Очень довольный собой по причине того, каким тоном было сделано сие предупреждение, здравый смысл, решив ковать железо, пока горячо, вновь опустил молот: кстати, чтобы играть на сцене, нужно иметь хоть какой-то талант, и потом, дорогой мой, это так же верно, как то, что меня зовут Здравый Смысл, тебе бы пришлось сменить имя, ни один уважающий себя актер не рискнет предстать перед публикой с таким дурацким именем, Тертулиано, тебе бы понадобился какой-нибудь красивый псевдоним, впрочем, не обязательно, Максимо Афонсо звучит совсем неплохо, подумай о моем предложении. «Веселая жизнь» отправилась в свою коробку, у следующего фильма было весьма многозначительное название, очень подходящее случаю, «Скажи мне, кто ты», но он не прибавил ничего нового к тому, что Тертулиано Максимо Афонсо уже знал о себе, а также к проводимому им расследованию. Он прокрутил пленку до конца, поставил в списке несколько крестиков, посмотрел на часы и решил лечь спать. У него были красные глаза, он ощущал тяжесть в висках и во лбу. Ничего страшного, подумал он, если я не досмотрю за выходные все фильмы, миру не придет конец, а если и придет, то это будет далеко не единственная тайна, которая останется неразгаданной. Он уже лежал, ожидая, когда придет сон, откликнувшись на призыв принятой им таблетки, когда кто-то, кто мог бы быть его здравым смыслом, но не представился им, сказал, что проще всего было бы позвонить в офис кинокомпании или зайти туда лично и спросить имя актера, игравшего в таких-то и таких-то фильмах дежурного администратора, банковского кассира, санитара и портье, они, наверное, привыкли, что к ним обращаются с такими вопросами, удивятся, конечно, что кто-то интересуется второстепенным актером, почти статистом, а с другой стороны, им, возможно, уже надоело давать информацию об одних только звездах и звездочках. И уже сквозь туман окутывавшего его сна Тертулиано Максимо Афонсо ответил, что это слишком уж просто, общедоступно, неинтересно, не для того я изучал историю, заключил он. Последние слова не имели никакого отношения к теме и были еще одним проявлением гордости, но мы должны простить Тертулиано Максимо Афонсо, сейчас говорил не он, а принятая им таблетка. А сам он, уже на пороге сна, неожиданно ясно и четко выразил свою последнюю в тот день мысль, словно ярко вспыхнула на прощание угасающая свеча: я хочу подойти к нему так, чтобы никто об этом не знал и чтобы он об этом не догадывался. Таково было его окончательное решение. Сон затворил двери. Тертулиано Максимо Афонсо уже спит.
