— Я думаю, Александр, — услышал он голос матери, — что князь не откажется взять ребенка. Не помещать же дитя в воспитательный дом. Но я думаю, что князя хорошо бы негласно убрать на это время из Петербурга.
Александр согласился с матерью, и его флигель-адъютант был произведен в майоры и переведен из лейб-гвардии Конно-егерского полка в Тираспольский конно-егерский полк, стоявший в Тамбове. Хотя флигель-адъютантский чин был за ним сохранен.
Сама княжна понимала, что такого позора ей не пережить. Она твердо решила покончить с собой, но ей было жаль будущего ребенка, хотя она и не знала, от кого этот ребенок, от государя или от добродушного великана Вольдемара Голицына.
Уезжая, Вольдемар встретился с княжной Туркестановой. Княжна взяла с него слово, что если с ней что-нибудь случится, то он возьмет ребенка и воспитает его как своего.
Князь был добрым, беспечным и веселым малым. Он не мог знать, что задумала княжна. Подобной мысли ему самому никогда не пришло бы в голову, и он не мог предположить ее в других. Он даже не чувствовал за собой особенной вины за эту интрижку, продолжал играть в гостиных на фортепьяно, петь сатирические куплеты собственного сочинения и ночи напролет отписывать мелом на зеленом сукне. В конце января он уехал в Тамбов, обещая ей писать, и свое обещание сдержал.
Княжна родила девочку, которую у нее сразу забрали. Она попросила назвать девочку Мими и крестить Марией. В эту же ночь княжна приняла яд, но то ли яд был слаб, то ли доза маловата, сразу она не умерла. Мучения ее длились несколько недель. Было сообщено, что у княжны холера. Императрица приходила к постели любимой фрейлины и читала ей Евангелие.
В конце концов доктор Рулль сказал княжне по ее просьбе правду о том, что надежды на выздоровление никакой нет.
Княжна улыбнулась слабой улыбкой и сказала:
— Я давно знаю об этом и свыклась с мыслью о смерти.
Перед смертью она попросила императрицу, чтобы та позволила ей увидеть императора Александра. Императрица с сожалением, но с твердым духом отказала любимице. Варенька смирилась и с этим. Причастилась и по весне тихо отошла. Был конец мая, под окном комнаты, где она лежала, уже допевали соловьи.
Великий сплетник Александр Тургенев отметил в своем письме князю Вяземскому это событие:
«Вчера скончалась княжна Туркестанова. Что ни говори, но она была и добрая, и любезная, и необыкновенно умная женщина. Благодетельствовала многим, несмотря на недостаточное состояние, и оставила приятные воспоминания в многочисленном знакомстве. Государыня Мария Федоровна накануне смерти навестила ее; а сегодня и в Павловске, несмотря на праздник, нет приему, вероятно, в память о ней. Но все эти почести не помешали спустить ее из окна, ибо мертвые во дворце в двери не ходят».
Правды о том, что случилось с Варенькой Туркестановой, никогда не узнала императрица Елисавета Алексеевна, она написала своей матери Амалии Баденской, что княжна Туркестанова умерла 20 мая от последствий холеры.
По Петербургу ходили слухи об этой странной смерти, возникшие еще до самой смерти. Всем было понятно, что она умрет, ибо тогда уже шепотом говорили про яд. Говорили и про ребенка, но, как всегда, когда слухи питаются не фактами, а домыслами, совершенно разные вещи.
Князь Владимир Голицын взял дочь в свою семью. Но сплетни преследовали его всю жизнь, рассказывали, что он соблазнил княжну на спор с товарищами, что он подкупил горничную и та подлила княжне наркотическое вещество, после чего он ее изнасиловал. Говорили, что, когда стало известно о ее беременности, князь из трусости пал к ногам императора. Говорили, что князь отравил княжну Туркестанову, чтобы, наоборот, ничто не открылось. Потом стали говорить, что князь царские грехи взял на себя; сам князь никогда не опровергал никакие слухи. Он любил дочь, как свою.
Почти в то же время родила девочку и Екатерина Филипповна Татаринова.
Пророчица вернулась с крошечным ребенком из поездки к матери в Остзейский край, где у той было родовое имение, малышку она привезла в Петербург как свою воспитанницу, безродного подкидыша. Многие в это поверили, но не Мартын Степанович Пилецкий. Как верный пес, заглядывающий в глаза хозяину, он сразу подметил, как Екатерина Филипповна смотрит на девочку, как искрятся глаза у матушки. Он знал, что по времени это не его ребенок, а когда пронюхал, что на тайное крещение был приглашен сам император, то захлебнулся от охватившего его озноба при величии момента. Государь крестит детей у своих ближайших родственников либо у генерал-адъютантов и высших придворных, а мамушка не придворная и не генерал-адъютант, тем более не родственница, стало быть… тут тайна. Его охватывала прекрасная жуть от пришедшей в голову мысли. Уж не та ли это девица непорочная, о которой ему пророчили пророки у Кондратия Селиванова?! Все сходилось. Ведь сказали ему тогда пророки, что придет он к пророчице (Татариновой), и пришел, а та пророчица родит от царя земного (Александра Павловича), внука плотского царя небесного (царем небесным скопцы почитали самого Селиванова, объявлявшего себя чудом спасшимся от убийства Петром III), и будет сия девица непорочная, и будет он (Мартын Степанович) жить с девицей непорочной (Анной Александровной) в церковном браке, как Иосиф с Марией, как убеленный с убеленною, до самой смерти своей… Он решил посвятить себя этому ребенку во что бы то ни стало и воочию убедиться, что пророчество до конца исполнится.
Татаринова через князя Александра Николаевича Голицына позвала государя на тайное крещение с тем, чтобы он был восприемником. Он соблаговолил явиться. Смотря на очередную девочку, Александр думал, что девочки — это знамение Божье: девочки, девочки рождаются и умирают, всего один мальчик, шестилетний Эммануил Нарышкин, да и тот, кажется, не его сын.
«У меня нет и, теперь уже ясно, не может быть наследника», — думал он, глядя на ребенка в купели. Пора решать с вопросом о престолонаследии. С этого момента, когда он стоял рядом с купелью, где крестили маленькое дитя и нарекали ее Анной Александровной, с отчеством в честь ее восприемника, Александр Павлович решил окончательно, что престол надо передать брату Николаю.
У Константина есть только один внебрачный сын Павел, получивший по имени императора, который был при крещении восприемником, фамилию Александров, да и то, поговаривают, что сын не Константина, ибо англичанка, когда-то бывшая замужем за офицером русской службы Фридрихсом и давно разведенная с ним, с которой великий князь до сих пор жил, зачала сына не от Константина, а от кого-то другого, желая покрепче привязать любовника к себе: сам Константин, как говорил Александру лейб-медик Виллие, был бесплоден, но, кажется, не знал этого. Да, пора определиться. Иногда ему приходит мысль абдикировать, то есть отречься от престола, и сделаться частным лицом. Благо у Николая будет прелестный легитимный наследник великий князь Александр Николаевич, единственно возможный прямой наследник Павла по мужской линии. Надо бы поговорить с молодой великокняжеской четой, выбрав удобное время, пусть знают, что им придется царствовать, ведь Константин, имевший почти врожденное отвращение к трону и никогда не желавший царствовать, уже вполне и определенно в приватных беседах с ним от этого не раз отказывался. Пусть счастливая молодая чета узнает о его решении раньше, а не тогда, когда наступит срок.
— От непорочной Анны родится Мария, от непорочной Марии придет на Землю Иисус Христос, — услышал он тихие нашептывания Екатерины Филипповны, наблюдавшей за оглашением и искоса за ним.
«Кругом ложь, как жить с этой ложью? Вот и сейчас оба родителя стоят при обряде крещения, хотя по церковным канонам должны находиться вне церкви, и разыгрывают из себя восприемников, то есть крестных родителей. Зачем я вообще согласился быть восприемником?
Уйти бы от этой лжи, сменить имя, облик, укрыться в просторах необъятной страны и лишь издалека наблюдать, как живут они, бывшие его родственники и придворные, как царят и прислуживаются, как воруют и проживаются, как женятся и мрут. Издалека, словно частное лицо. Как простой мещанин. Или купец. Отпустить бороду, чтобы не узнали, и жениться на купеческой дочери где-нибудь в маленьком городке. А куда же денется Елисавета? Не подумал… Не быть же двоеженцем? Тогда спрятаться в монастыре? В скиту… И жене стать монахиней. А на что жить? Послать заранее деньги, но от двора нельзя, а кому довериться? Разболтают вмиг, не осталось надежных людей, а были ли они? Волконский разве…»
Он повернулся к Татариновой и увидел, что она поглядывает на него искрящимися хитроватыми глазками, вроде бы просветленными от торжества минуты, но все же блудливыми, самковатыми, любострастными.
«Похотливая сучка, выносили в чреве царское дитя», — подумал он и отвернулся; хотелось плакать. И вдруг он вспомнил, что про ныне покойного мужа Татариновой полковника Ивана Михайловича говорили, что это он душил батюшку шарфом, кажется, с князем Яшвилем да Мансуровым.
