— Мне?
— Да, тебе.
— Итак. Жаклин? Партию виолончели исполняет женщина? Разве это не мужской инструмент?
— Мужской, согласна.
— Но тут-то женщина, — он прочитал: — Дю Пре.
— Это самая красивая запись, какую мне удалось найти. Еще она напоминает мне о виолончелисте, игру которого я однажды слышала на концерте.
— Мне приятно, спасибо.
Франк опустил диск в боковой карман пиджака и едва коснулся губами моей щеки.
Мы больше не говорили о виолончелях и днях рождения, дату своего я тоже сохранила в тайне и на следующий год уже ничего не дарила Франку, но тринадцатого августа, когда мы поздоровались у входа, вновь сказала:
— У тебя ведь в этих числах день рождения, желаю тебе всего хорошего.
— Лучше пожелай мне удачи!
— Точно, желаю тебе удачи!
— И тебе того же! Давай, начинаем!
Чем чаще Франк выигрывал, а я проигрывала, тем реже я играла самостоятельно. Правило гласило: мы играем за одним столом, но раздельно. Соблюдать этот принцип мне становилось все сложнее и сложнее. Я постоянно убирала уже поставленные фишки со стола, стоило ему сделать противоположную ставку. Если я выбирала «чет», а он, напротив, «нечет», то я едва могла противиться желанию схватить удачу за хвост, ведь она, по-видимому, всегда была на его стороне.
— Давай придерживаться правил, — сказал тогда Франк вполголоса, натянуто улыбаясь, а я ответила, презирая себя за малодушие:
— Не волнуйся, я следую велениям своего неумолимого внутреннего голоса.
Улыбка исчезла с лица Франка, он строго посмотрел на меня:
— Прямо от сердца отлегло, рад это слышать.
Я взглянула на него также строго и кивнула.
Один из крупье как-то заговорил со мной. По его словам, он не пытался ничего разнюхать, просто уже давно обратил на меня внимание. Я на него тоже, так как, несмотря на свой почтенный возраст и невероятную сноровку, с какой он водил лопаткой по зеленому сукну, у него была манера смотреть на посетителей с нескрываемым интересом, что было совершенно непохоже на его коллег с профессионально-отстраненным видом. Однако я ему об этом не сказала.
Он, дескать, ломал себе голову над тем, как часто я хожу в казино.
— Это очень просто, — ответила я.
— Раз в две недели?
— Нет.
— Раз в месяц!
— Да.
— В какой-то определенный день?
— Да.
— Так я и думал. Но в какой?
— Это вы точно скоро выясните.
Франк не приветствовал мое общение с крупье. Я уже готовилась к тому, что он предложит включить в наш устав соответствующий запрет. Но он лишь мрачно следил за нашей маленькой беседой. Я приветливо улыбнулась ему:
— Выпьем еще чего-нибудь?
Он покачал головой:
— Я здесь, чтобы играть, а не напиваться. И не языком молоть, — прибавил он.
Чего он так боялся? Что крупье обронят какое-нибудь замечание на его счет? Может, он бывал здесь чаще, и без меня? С другими женщинами? Или делал огромные ставки?
В начале второго у Франка началась невероятная полоса везения. Пять раз подряд он поставил на большие номера и пять раз выиграл. Выигрыш он поставил на сплит «8-11», выпало «8». Он поставил на малую серию, выпало «23». Весь выигрыш поставил на черное, выпало «31», Франк сиял.
— Вот теперь я не прочь выпить, — сказал он.
Когда Франк вернулся с бокалами пива, я спросила его напрямик:
— Ты часто приходишь сюда?
— Раз в месяц, ты же знаешь, — ответил он удивленно.
— Не чаще?
— Конечно, нет, это ведь против правил.
— Этого я не знала.
— Ну, так теперь знаешь. Имей в виду, это и тебя касается.
Мы дружно рассмеялись, так как сама мысль, что я могу появиться за столом без Франка, показалась нам совершенно дикой.
Спустя трое суток, шестнадцатого января, когда за самым холодным, как утверждали синоптики, днем в году наступила самая холодная ночь, я впервые вошла в казино одна. Мне пришлось подождать несколько минут, пока за столом не освободилось место, но потом я вступила в игру быстро и решительно, будто следуя определенному плану. Я чувствовала себя свободной. Я всегда знала, что делать, иногда я ставила и ошибалась, а иногда ставила и угадывала, а так как выигрыш по моим подсчетам превышал проигрыш, то у меня было хорошее предчувствие, что я поймала волну удачи. За какой-то час мой первоначальный стек утроился, и я благополучно отправилась домой.
Каждую вторую ночь я повторяла свою вылазку. Тридцать первого января я впервые проиграла весь свой стек всего за двадцать минут, так что мне пришлось пойти в кассу и еще раз обменять такую же сумму на фишки. Через полчаса и она исчезла. Я пошла домой и отказалась от дальнейших походов до тринадцатого февраля.
— Сегодня ты играешь очень осторожно, — сказал Франк.
— Верно, — вздохнула я, — у меня плохое предчувствие.
— В чем причина?
— Да если б я знала!
Франк спокойно посмотрел на меня. Потом собрался с духом и поставил целую стопку фишек на «черное»:
— Мой любимый цвет.
Он ждал, что я возражу. Но я промолчала.
Тринадцатого мая около полуночи я спросила Франка, не выпить ли нам по пиву на террасе в честь этого дня.
— Что будем праздновать?
— Наш юбилей.
Франк молчал. Мне пришлось подсказать:
— Сегодня ровно год!
— Ах, вот оно что! — в его голосе чувствовалось облегчение. — Ну, хорошо, но по-быстрому, мы же здесь не для того, чтобы напиваться.
«И не для того, чтобы молоть языком», — добавила я про себя.
С террасы мы видели, как свет фонарей отражается от рельсов.
— Представь, такая же ночь, как сегодня, — сказала я, — он играет, проигрывает, делает перерыв и пьет пиво на этой террасе; тепло, стрекочут сверчки, отсвечивают рельсы.
— Кто он?
— Тот самоубийца.
Франк осушил свой бокал пива залпом.
— Пойдем?
Он придержал дверь, пропуская меня. Этой ночью Франк почти ничего не выиграл.
*
В тот раз, тринадцатого сентября, мы потратили битых сорок три минуты, пока он искал свою машину, подбирал нужный ключ и расчищал переднее пассажирское сиденье.
— Спасибо, что помогла.
— Помогла? Я же только бегала за тобой следом.
— Поведешь?
— У меня и прав-то нет!
— Не беда!
— Да я не умею. Франк, давай уже, поехали.
За рулем он то и дело смотрел в мою сторону.
— Сильно болят ноги?
— Уже нет, я же сижу.
— Странное чувство, правда?
— То, что мы проиграли?
Франк помедлил:
— Да. Хотя нет, — он, не отрываясь, смотрел на меня, подыскивая слова, пока я нервно глядела вперед на дорогу. — Тебе не кажется, что мы странные?
— Это обязательно сейчас обсуждать? Пожалуйста, смотри вперед! Франк! Осторожно!
Машина на всей скорости во что-то врезалась.
Я вышла. Посреди дороги, скрючившись, на боку лежало неподвижное тело, мужчина в толстой вязаной шапке и порванном пуховике, он хрипел, а когда я наклонилась над ним, он невнятно забормотал какую-то дурацкую песенку:
— Тили-тили-тили-тили, — расслышала я, и еще: — Трали-вали-трали-вали.
— Вы ранены? Потерпите, я вызову «скорую».
Но мужчина, дыхание которого прерывалось короткими приступами лающего кашля, продолжал бормотать и не отвечал мне.
Франк сидел за рулем, он в оцепенении смотрел вперед, в темноту.
— Я забыл дома мобильник, — только и сказал он.
Франк нажал на газ, машина подалась вперед.
Я непроизвольно хлопнула ладонью по крыше, так что он затормозил с испугу.
— Франк, мы должны вызвать «скорую»!
Я села в машину, он тронулся с места.
Три ночи и три дня Франк провел в моей постели. Он почти не разговаривал. Все, что ему было нужно, это смотреть телевизор, постоянно переключая с канала на канал, еще он часто принимал душ, так что его вьющиеся волосы распрямились, а кожа на руках сморщилась, только разговаривать он не хотел. На второй день, в понедельник, пятнадцатого сентября, я посоветовала ему позвонить хотя бы на работу и сказаться больным. Я дала ему свой телефон и оставила ненадолго одного. Бутерброд, который я принесла ему, он так и не съел. На третью ночь он заказал себе пиццу, но и к ней не притронулся.
— Иначе не усну, — сказал он.
Но Франк так и так не уснул. Когда я делала кофе, то поймала себя на том, что напеваю песенку, которую бормотал сбитый мужчина. На долю секунды перед моими глазами замелькали кадры несчастного случая, но стоило мне подойти к кровати и протянуть Франку чашку, как они исчезли.
— Ты как?
Франк молчал.
— Пожалуйста, поговори со мной.
Но он молчал. Даже вопрос, заданный мне перед аварией, не хотел повторять. Во вторник вечером Франк встал и оделся.
— Он наверняка умер, — сказал он перед тем, как выйти.
В ту ночь я решила сообщить о Франке в полицию. Когда наступило утро среды, моя решимость сошла на нет.
