Осторожно — мне совсем не хотелось его спугнуть — я окинул взглядом улицу. Нас разделяли четыре машины — он стоял у маленькой аптеки, прислонившись к «Фиату-500» и положив правую руку на крышу. Он стоял нагнувшись, будто разговаривая с кем-то внутри. Он дважды поднял голову и осмотрел улицу в обоих направлениях. Для местных жителей это совершенно естественный поступок: когда стоишь на узкой улице, надо поглядывать, не подъезжает ли по брусчатке машина.
Я устроился на водительском сиденье, делая вид, что ищу ключ от зажигания. На самом же деле я рассматривал его в зеркало заднего вида.
Ему было тридцать с небольшим, коротко остриженные темные волосы и густой загар, роста среднего, худощавый, не мускулистый, но подтянутый. На нем были темные очки, дорогие вытертые джинсы — тщательно отутюженные, с острой складкой, — голубая рубашка, расстегнутая у ворота, и дорогие замшевые туфли. Именно эти туфли его и выдали, подтвердив мои подозрения: в Италии никто не ходит летом в замшевой обуви.
Я понаблюдал за ним секунд двадцать, не упустив ни одной подробности, потом завел машину и тронулся. Только я отъехал от тротуара, как он пошел за мной следом. В этом не было ничего сложного, потому что двигаться по узкой улочке мне приходилось медленно. Он без труда смог бы нагнать меня, но предпочел держаться на расстоянии. В конце улицы переключился светофор, и она вдруг заполнилась транспортом, двигавшимся с предсказуемой медлительностью.
Навстречу мне ехал фургон. Водитель жестами попросил меня подвинуться и пропустить его. Я загнал «ситроен» в какие-то ворота и остановился. С моей стороны было совершенно естественно оглянуться: надо было убедиться, что грузовику хватит места, чтобы проехать. Выходец из тени остановился между двумя припаркованными машинами. Он смотрел в мою сторону, в направлении фургона, который с трудом протискивался мимо моего заднего бампера.
По счастливой случайности за фургоном не скопилось других машин. Я быстренько выбрался из ворот и погнал дальше по улице. В боковое зеркало было видно, как мой преследователь выпрыгнул на дорогу, но тут фургон снова застрял, зацепившись боковым зеркалом за зеркало «Пежо-309» с римским номером и маленьким желтым диском на заднем стекле — логотипом прокатной фирмы. Зеркало отломалось. Посмотреть на выяснение отношений уже собралась толпа зевак. Тут светофор снова переключился, я повернул направо и был таков.
Где-то кто-то вечно таится в тени — живет там, терпеливо ожидает приказа действовать, сокрытый, точно недуг, который ждет своего часа, чтобы иссушить мышцы или отравить кровь. Для меня это непререкаемо, как для священника непререкаемо, что среди его прихожан есть грешник, для учителя — что среди его учеников есть озорник, для генерала — что среди его солдат есть трус. В той жизни, которой я живу, это бесспорный факт, и моя задача — держать глаза широко открытыми, избегать встреч лицом к лицу, постоянно ускользать от этой зыбкой тени.
Однажды в Вашингтоне мне пришлось спасаться от выходца из тени. Вам необязательно знать, что именно я делал в Вашингтоне. Скажу только, что мне требовалось осмотреть сцену, куда я должен был поставить один из механизмов для перемещения декораций. Я тогда еще был новичком, но и тот, по счастью, оказался не великим профессионалом: по-настоящему грамотный выходец из тени способен слиться с колючками кактуса, одиноко стоящего в пустыне.
В самом сердце Вашингтона, одного из красивейших городов Америки — если не обращать внимания на черные пригороды, где обитает незаменимый рабочий класс, обеспечивающий существование белого человека и его метрополии, — находится Молл. Это парк с густой травой под деревьями, полкилометра в ширину и километр в длину, перерезанный проездами и окаймленный проспектами. В его восточном конце, на величественном и чванливом холмике, стоит американский Капитолий: он похож на свадебный торт, который забыли убрать со стола, когда трубочист делал свою работу. На другом конце сидит и дуется в своей мраморной клетке Линкольн, по-судейски хмурый, сурово взирающий на то, до чего докатилась нация, которую он мечтал объединить. Примерно посередине между ними вздымается фаллическая игла — монумент Вашингтона. К северу, сразу за площадью Эллипс, стоит Белый дом с его надежной охраной: слишком многие президенты преждевременно отправились в странствие через Потомак и дальше, в сторону Арлингтонского национального кладбища.
Туристы не всегда то, чем они кажутся. В пятидесяти метрах от президентской резиденции я разглядел по крайней мере десяток спрятанных под одеждой стволов. Два из них были у женщин. Такие туристы скользят в толпе, присматриваются, прислушиваются, жуя мороженое или попкорн, попивая кока-колу или пепси на летней жаре. И это тоже не эксперты, а обыкновенные рядовые моего мира, люди взаимозаменяемые, пушечное мясо.
А началось все здесь, в Национальном музее естественной истории. Я брел по залам, рассеянно посматривая на скелеты динозавров, и вдруг ощутил присутствие выходца из тени. Я не видел его, но знал, что он рядом. Я поискал его среди отражений в стеклянных витринах, среди групп школьников и туристов. И не смог найти.
С моей стороны это не было прихотью. Как уже говорилось, я был еще новичком, но я уже привык доверять седьмому и восьмому чувствам. Девятое и десятое проснулись лишь через многие годы.
Я переместился в музейный магазин и потолкался там некоторое время, выбирая сувениры. Ничего особенного: кристалл пирита, приклеенный к магниту, окаменелая рыбка из Аризоны, несколько открыток и нейлоновый американский флаг с крошечной биркой: «Сделано в Тайване».
Любая покупка — даже если покупаешь булочку или хот-дог с уличного лотка — это прекрасное прикрытие для наблюдения. Преследователь думает, что вы слишком заняты подсчетом денег или беседой с продавцом. Если потренироваться, можно совмещать покупки с наблюдением так, что любые ваши осторожные взгляды пройдут незамеченными.
Он был здесь. Где-то поблизости. Я по-прежнему его не видел. Возможно, это вон тот, в рубашке с открытым воротом и легких брюках, с фотоаппаратом через плечо. Возможно — вон тот молодой мужчина с пухлой женой. Возможно — вон тот учитель, окруженный своим классом, или вон тот старик, бредущий в самом хвосте группы пенсионеров-экскурсантов из Оклахомы. Возможно — вон тот толстяк в синей ветровке, к которой он приколол опознавательный значок своей турфирмы, причем вверх ногами: это вполне может быть сигналом другому выходцу из тени. Возможно, это один из гидов. Возможно даже, что вон тот турист-японец. Я этого не знал.
Я вышел из музея, повернул направо по Мэдисон-драйв, приостановился у фургона, с которого продавали горячие пирожки. Я не мог вычленить соглядатая из потока прохожих и туристов, выходящих из музея, но я отчетливо ощущал его присутствие. Я купил два пирожка в пакете из вощеной бумаги, прошел мимо Национального музея американской истории, пересек Четырнадцатую улицу.
Навстречу мне по тротуару и по газонам тек плотный поток прохожих. Здесь, на воздухе, на открытом пространстве Молла, мне проще будет вычислить выходца из тени.
Я направился к монументу Вашингтона. Несколько мальчишек лет десяти, вырвавшихся на несколько минут из тисков заорганизованной школьной экскурсии, играли на траве, перебрасывались мячиком, ловили его кожаными перчатками. Я издалека услышал глухие удары мяча о кожу.
Дойдя до монумента, я резко остановился и обернулся. Другие делали то же самое, чтобы не пропустить выдающийся вид — центральную аллею Молла, уходящую к Капитолию.
Ни один человек не сморгнул и не дернулся, никто, даже в отдалении, даже совсем слегка. И все же я понял, кто мой преследователь. Мужчина с женой и ребенком, лет тридцати — тридцати пяти, рост метр восемьдесят, вес семьдесят килограммов, худощавого телосложения. Волосы темные, одет в светло-коричневый пиджак, темно-коричневые брюки и голубую рубашку с галстуком, узел которого он ослабил. Жена оказалась брюнеткой, довольно красивой, в цветастом платье, с кожаной сумочкой через плечо. Ребенок — девочка лет восьми — был неуместно светловолос. Девочка держала женщину за руку, именно это их и выдало. Не могу точно сформулировать, что там было не так, какие мельчайшие признаки сказали мне, что это — не семья. Девочкина рука как-то не так лежала в руке женщины. В походке девочки не было той непринужденности, с которой дочь идет рядом с матерью.
Заметив их, я сразу сообразил, что они были со мной и в музейном магазине. Там, в толпе посетителей, неестественность отношений между матерью и ребенком прошла незамеченной. Здесь, на открытом пространстве, она сразу бросалась в глаза. Мне нужно было сбить их со следа.
Я сразу сообразил, что, если стану уходить быстро, в погоню за мной бросится именно мужчина. Он выглядел сильным и тренированным. На открытом газоне шансов у меня маловато. Женщина с ребенком за нами не последует: она свяжется с другими участниками операции, и они возьмут меня в клещи. Если ребенок им и помешает, то несильно.
