10. Три позы Казановы
– Ну, если мы соавторы, нам хорошо бы вступить… э-э… в договорные отношения, - с легким признаком сквалыжности заметил Кокотов.
– Вступим… Потом… Если захотите!
Жарынин встал и в задумчивости обошел номер, полюбовался заоконным пейзажем, заглянул в ванную и, заметив географическую шторку, завистливо цокнул языком.
– Какой вы, однако, Андрей Львович, экзот! Уступите занавесочку! Утешьте старика!
– Вы серьезно?
– Абсолютно.
– Берите!
– Спасибо. Я горничной скажу, чтобы перевесила. Вы расположились?
– Нет еще… не совсем…
– Потом расположитесь. Теперь же давайте работать! - и с ленинской картавинкой он добавил: - Чер-рртовски хочется поработать!
– Давайте! Но знаете, я никогда еще не писал сценариев… Погодите, я сейчас ноутбук включу.
– Не надо! До ноутбука дойдет не скоро, если вообще дойдет… Работать будем у меня. Я курящий. Пошли!
Андрей Львович похолодел. Дело в том, что вечор, вдохновленный разговором с Жарыниным, он позвонил Мотыгину в «Вандерфогель» и отказался от аванса за очередной роман из серии «Лабиринты страсти», к которому уже и название придумал - «Тайна великого любовника». Сюжет вкратце был такой: старый кавалергард, прославленный ловелас Серебряного века, чудом уцелевший в огне Гражданской войны и превратившийся с годами в скромного советского пенсионера, умирая, решает передать свою великую сексуальную тайну внуку Вене, редкому разгильдяю, двоечнику и рохле. Тайну эту, между прочим, их везучему предку проиграл в карты сам Казанова, о чем много судачили в свете, и отголоски этих пересудов имеются, если вчитаться, даже в ахматовской «Поэме без героя», не говоря уже о брюсовском «Огненном ангеле». Суть вот в чем: наследник Казановы знал три сексуальные позы, которые при строго определенном чередовании доставляли женщине неземное удовольствие и навсегда привязывали ее к мужчине, в буквальном смысле - порабощали. Рассказывали: когда кавалергард отправлялся со своим полком на германский фронт, толпы безутешных красавиц, рыдая, ломая руки и теряя бриллианты, бежали по шпалам за воинским эшелоном много верст…
Однако, умирая, склеротический старик успел сообщить внуку только одну позу: женщина внизу - мужчина сверху. И отошел в лучший мир… Похоронив деда, Веня, безнадежно влюбленный в гордую однокурсницу Ангелину, неприступную, как сопромат, и не обращавшую на невзрачного троечника никакого внимания, решил выяснить недостающие звенья великой тайны. Для начала он купил за две стипендии на Кузнецком мосту «Кама-сутру», тайно привезенную кем-то из-за границы. Книга была на английском языке - и, скрепя сердце, парень сел за словари и грамматику. Некоторые позы, изображенные в книге, оказались настолько хитросплетенными и гимнастическими, что пришлось всерьез заняться физкультурой и даже спортом.
Дальше - больше. Чтобы вовлечь какую-нибудь приятную женщину в свой экспериментальный поиск, надо было, конечно, ей для начала хотя бы понравиться. Ну, в самом деле, не подойдешь же к незнакомке со словами: «Гражданочка, мой дед, старый хрыч, умирая, оставил мне фрагмент тайны Казановы. Давайте-ка вместе и дружно…» Ясно, в следующую минуту она зовет милиционера, а тот - психиатра. В результате Веня был вынужден обратить пристальное внимание на свою внешность: стрижку, одежду, манеры. Он даже записался в школу танцев. Ну, и, разумеется, расправился с прыщами на лице.
А тут как раз подоспел Московский фестиваль молодежи и студентов 1957 года, во время которого, как известно, целомудренное советское общество значительно раздвинуло свои эротические горизонты. Достаточно вспомнить многочисленных и разноцветных «детей фестиваля», родившихся девять месяцев спустя. Кокотов был уверен: эта подернутая ностальгической дымкой советская ретроспекция придаст сюжету особенный шик.
Итак, со всех континентов в столицу первого в мире государства рабочих и крестьян слетелись тысячи красивых девушек, всех, как говорится, упоительных национальных принадлежностей и потрясающих расовых различий. Именно этот праздник молодого духа и юной плоти как нельзя лучше подходил для разгадки тайны великого сластолюбца Казановы. И надо заметить, Веня хорошо подготовился и свой шанс упускать не собирался. Элегантный, спортивный, обходительный, свободно владеющий английским языком, сорока пятью видами поцелуев и семьюдесятью двумя сексуальными позами, он сразу привлек к себе внимание раскрепощенных иностранных дев. После первого же вечера интернациональной дружбы Веня ушел гулять по ночной Москве с француженкой алжирского происхождения Аннет. Но предварительно назначил на следующий день свидание Джоан, американке из Оклахома-сити, штат Оклахома, а на послезавтра сговорился с миниатюрной, как фарфоровая гейша, японочкой Тохито…
Однако не успел Вениамин уединиться с Аннет на укромной скамеечке Нескучного сада и подарить ей поцелуй, называющийся «Чайка, открывающая раковину моллюска», как двое крепких мужчин, одетых в модные, но совершенно одинаковые тенниски, подошли и попросили прикурить. Поскольку наш герой табаком не баловался, ему пришлось предъявить незнакомцам студенческий билет и проследовать с ними куда следует. Там, где следовало, наследнику Казановы разъяснили, что за попытку вовлечь иностранную подданную в интимные отношения ему грозят большие неприятности, вплоть до тюрьмы. Ведь именно так, в объятьях красоток, и вербуют легковерных советских граждан западные разведки. Но поскольку зайти далеко, благодаря бдительности оперативников, студент не успел, для первого раза органы ограничатся минимальным наказанием - письмом по месту учебы, информирующим вузовскую общественность о его аморальном поведении.
Персональное дело несчастного Вени разбирали на закрытом комсомольском собрании. Поначалу все шло к исключению из рядов, а следовательно, к окончательной жизненной катастрофе. Оскорбленные однокурсницы жаждали его крови. Мол, ишь ты! Тут пруд пруди своих нецелованных соратниц по борьбе за знания, а его, гада, на импорт потянуло! Однокурсники же озверели от зависти, ведь никто из них не отважился даже близко подойти к капиталистическим прелестницам. Декан факультета, в свое время так и не решившийся убежать от опостылевшей жены к горячо любимой аспирантке, тоже, хмурясь, требовал самых суровых мер.
И вдруг, к всеобщему изумлению, за аморального юношу страстно вступилась Ангелина, та самая отличница, в которую наш герой был безнадежно влюблен, пока не впал в «казановщину». Мудрая девица заявила, что исключить из рядов значит расписаться в полной идейно-педагогической беспомощности коллектива, и высказала готовность взять оступившегося товарища на поруки. При этом она смотрела на Веню такими глазами, что он сразу понял: любим, и любим горячо! А как, в самом деле, не увлечься парнем - спортивным, подтянутым, обходительным, аккуратно одетым, танцующим и свободно говорящим по-английски. Разве таких много?
Взяв Веню на поруки, Ангелина его уже не выпустила. Вскоре молодые люди зарегистрировались в загсе, устроив в студенческом общежитии грандиозные танцы под патефон. Прошли годы. Обглоданный Советский Союз называется теперь Россией, а обсмеянный КГБ переименовали в ФСБ. Но Веня и Ангелина до сих пор счастливы, и судя по тому, как они смотрели друг на друга на своей недавней золотой свадьбе, наследник Казановы именно с законной супругой сумел-таки разгадать великую тайну трех поз. А может, и не сумел… Разве это так важно, когда любишь?…
Такая концовка, по мнению Андрея Львовича, должна была очень понравиться домохозяйкам.
…Номер Жарынина почти ничем не отличался от кокотовского: даже из санузла доносилось такое же неисправное журчание. Лишь в серванте виднелись остатки другого сервиза - с маками, и телевизор был поменьше да поновей. Кроме того, в комнате царил совершенно иной - пряно-благородный табачный запах. На письменном столе лежала пачка табака с изображением усатого курильщика в тельняшке, а рядом, на особой подставочке, выстроились разнокалиберные трубки с прямыми или изогнутыми мундштуками. Их черные, коричневые, янтарно-светлые вересковые чубуки напоминали крошечные мортиры, наставившие на гостя закопченные жерла. В щель между стеной и трубой отопления постоялец вставил наискосок свою темно-красную трость, накинув на нее, как на вешалку, бархатный берет с перышком, которое чуть заметно ерошилось от ходившего по комнате сквозняка.
Жарынин сел во вращающееся кресло и разрешающе кивнул Кокотову на истертый диванчик, затем режиссер шумно вскрыл пачку и щепотью извлек оттуда табак, похожий на клок перепутавшихся золотистых волос. Некоторое время он задумчиво разглядывал трубки и наконец избрал одну - с искривленным, как знак вопроса, мундштуком и словно выточенным из древесного мрамора палевым чубуком, покрытым изысканными темными прожилками.
