Эл рассмеялся и крепко прижал к себе Эллен, а она обняла его за плечи.
– Тебе стоило бы дать ей денег, – сказала она.
– Ни за что.
– Это будет круто. Я пойду с тобой. Ей понравится. Она подумает, что мы с тобой муж и жена и что наш доктор посоветовал нам прийти сюда, чтобы потом у нас был хороший секс.
– Ага, а она станет гадать, как это я ухитрился уговорить двадцатилетнюю девочку выйти за меня.
Эллен прижалась губами к шее Эла – теплой и соленой. Верзила Деннис подошел к сцене и перегнулся через поручень с таким видом, будто стоит на палубе прогулочного корабля и расслабляется на полную катушку, любуясь обалденными видами. Он стал вытаскивать из кармана долларовые бумажки, зазывно зажимая их указательным и средним пальцами. Девушка каким-то образом ухитрялась, не прерывая танца, брать у него деньги и засовывать за чулочные резинки. Она делала это так, будто это были обрывки бумаги с номером телефона, по которому она непременно позже позвонит. Рядом с Верзилой Деннисом девушка, казалось, стала меньше, превратилась в собственную миниатюрную копию.
– Он там проторчит, пока у него деньги не кончатся, верно? – спросила Эллен.
– Она просто душка, – сказала Амбер-ширяльщица. – Я ее обожаю.
Девушка наклонилась, обхватила руками большую голову Верзилы Денниса и поцеловала его сначала в одну бровь, потом в другую.
– Я люблю эту девчонку, – сказал Джеймс.
– И я, – кивнул Эл.
– И я тоже, – проговорила Эллен. – Я тоже ее люблю.
Эллен прикончила последнюю порцию скотча и сказала:
– Для меня это – плохая новость. Это заведение – очень, очень плохая новость, верно я говорю?
Она улыбнулась Элу, и он поцеловал ее теплыми, красивыми губами. Так обычно теток не целуют. Он поцеловал ее так, словно давно это задумал, а богатый жизненный опыт подсказал Эллен, что этот поцелуй следует принять и ответить на него. Она позволила ему поддержать ее голову, как поддерживает кормящая мать головку грудного ребенка. Эллен показалось, что губы Эла на вкус такие же, как скотч, только теплее.
Когда Эллен и Эл наконец перешли через улицу и возвратились в бар под названием «Большие люди», пора было закрывать заведение, и барменша Мэдди выгоняла последних пьянчуг.
– Марш домой! – кричала она. – Марш домой и не забудьте попросить прощения у своих жен!
Эллен не спросила у Мэдди, как прошел вечер, не стала здороваться ни с кем из завсегдатаев бара. Она прошла за стойку и забрала коробку, в которую складывали потерянные и найденные вещи. Потом они с Элом вместе вошли в комнатку за стойкой. Эллен расстелила забытые посетителями пальто на покерном столе. Эл выключил висевшую над столом лампу, и они с Эллен забрались на покерный стол. Эллен улеглась, положив голову на чью-то сложенную влажную куртку, а Эл положил голову ей на грудь. Она стала целовать его пропахшие сигаретным дымом волосы. В комнате было темно, здесь не было ни окна, ни вентилятора и пахло пеплом и меловой пылью. Было немного похоже на запах в школьном классе.
Гораздо позже, час с лишним спустя, Эл осторожно лег на Эллен, а она сплела пальцы у него за спиной, но до этого они долго лежали, держась за руки, как старики. Они слышали, как барменша Мэдди выгоняет последних пьяниц из «Больших людей», слышали, как она прибирает в баре, как запирает дверь. В самые лучшие вечера Эллен, бывало, выплясывала на барной стойке, раскинув руки и крича: «Мои люди! Мои люди!» – а мужики жались к ее ногам, как собаки или бедные студенты. Бывало, они умоляли ее не закрывать бар. Уже светало, а они все шли к ней через улицу и умоляли не закрывать бар. Она рассказывала об этом Элу, а он кивал. В маленькой комнатке было темно, но Эллен чувствовала, как он кивает.
Я прожила в Сан-Франциско целых три месяца, а переспала только с одним парнем, деревенщиной из Теннесси. Это я могла бы и дома делать, да еще и кучу денег не пришлось бы за квартиру платить. В городе пруд пруди образованных, преуспевающих мужиков, а я увязалась за первым же парнем в ковбойской шляпе.
В баре я обратила на него внимание, потому что он сильно отличался от всех этих бизнесменов. Сидел там в клетчатой рубашке и белых носках и пил пиво. Рядом с бутылкой я заметила жестянку с жевательным табаком. Уж если я что так сильно ненавижу, так это когда мужики жуют табак. Я села рядом с ним.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Ты явно наводишь ко мне шпалы, – сказал он.
– Чертовски длинное имечко, – сказала я.
Я заказала пиво и забралась на высокий табурет. Он сообщил мне, что его зовут Дин.
– А меня Джули, – сказала я. – Что поделываешь в Сан-Франциско, Дин?
– Меня тут Дядюшка Сэм разместил.
«Для того ли, – подумала я, – я притащилась в Калифорнию, чтобы подцепить в баре какого-то солдатика? Нет, – подумала я, – не для того я притащилась в Калифорнию, чтобы подцепить какого-то славного парня с дешевыми часами и короткой стрижкой. Небось он из городка, который еще меньше того, откуда приехала я».
– Ну, а в армии ты чем конкретно занимаешься, Дин?
– Я прыгаю с парашютом.
Эти слова он произнес медленно, с растяжкой, и они прозвучали так, словно в них крылся какой-то намек. Он смерил меня оценивающим взглядом, а потом наступила пауза.
– Что ж, – откликнулась я наконец. – Наверное, это здорово.
Дин еще пару секунд смотрел мне прямо в глаза, потом разложил бумажную салфетку, поднял ее над моей головой и отпустил; маленький парашютик с надписью «Пирс-стрит бар» на уголке. Салфетка порхнула в воздухе и легла на мою пачку сигарет.
– Падаешь и падаешь, – сказал Дин. – А потом приземляешься.
Я сделала большой глоток пива и аккуратно поставила бутылку на оставленный ей влажный кружок на стойке. У меня под коленками словно магнитом потянуло и слегка засосало под ложечкой.
– У тебя ковбойские сапоги есть? – спросила я.
– А что?
– А мне твои туфли совсем не нравятся. Ты глупо выглядишь в белых носках и модельных туфлях. Думаю, ты смотрелся бы намного лучше, если бы из-под твоих джинсов выглядывали ковбойские сапоги.
Дин рассмеялся:
– Конечно, у меня есть ковбойские сапоги. Поехали со мной в Пресидио вечерком, и я их надену ради тебя.
– Ты, как я посмотрю, не тратишь слишком много времени на то, чтобы умаслить девушку разговорами, да? – спросила я и обвила рукой пивную бутылку.
Дин накрыл мою руку своей.
– Руки у тебя красивые, – сказал он.
– Я как раз собралась выпить, – обронила я, и мне показалось, что голос мой прозвучал чуть глухо и хрипловато. Я кашлянула.
Некоторое время мы оба смотрели на его руку, лежавшую поверх моей, и я сказала:
– У тебя руки тоже красивые. Большие, но красивые. – Я почувствовала, как мозоли на его ладони прикасаются к костяшкам моих пальцев. – А знаешь, что говорят насчет мужчин с большими руками? – добавила я.
Дин усмехнулся:
– И что же?
– Говорят, что они носят большие перчатки.
Найти грузовичок Дина было легко. Это был единственный пикап с номерами штата Теннесси на Пирс-стрит, и стоял он прямо напротив бара.
– Ты на этой колымаге ехал до самой Калифорнии?
– Угу. Всего за два дня добрался.
На переднем сиденье лежала пустая коробка от пончиков. Окно с пассажирской стороны было открыто наполовину. На полу валялись пластиковые блоки на шесть банок пива, пакеты от фаст-фуда и пустые коробочки от аудиокассет. Когда я садилась, что-то хрустнуло у меня под ногой.
– Что это было? – спросил Дин, и я прочитала надпись на коробочке:
– «Хэнк Уильямс-младший,[8] лучшие хиты, альбом второй». Ты шутишь!
– А в чем дело? Никогда раньше не слушала музыку кантри?
– Не прочь послушать.
Дин завел мотор и выехал с Пирс-стрит.
– Ты же мне сказала, откуда ты, Джули, или я забыл?
– Мейн-стрит,[9] – сказала я. – США.
– А говоришь немного по-южански.
– Может быть.
– Двигайся сюда, – предложил Дин и похлопал по сиденью.
Я подвинулась близко, как смогла.
– Хочу обнять тебя, – сказал он, – но мне же надо машиной управлять.
Я сняла его руку с обшарпанного черного шарика на рычаге переключения передач и положила себе на плечи.
– Что, до армейской базы всю дорогу на второй скорости будем ехать? – спросил он.
– Я буду переключать, – пообещала я.
Так мы и поехали. Я переключала скорости, а другая моя рука лежала у него на левом бедре, поэтому я чувствовала, как он жмет на педаль. А мое лицо было так близко от его груди, что я слышала, как он дышит, и видела пуговки на его рубашке. Некоторое время Дин вел машину, обнимая меня за плечи, потом его рука скользнула мне под мышку и в конце концов оказалась на моей груди.
Мы помолчали, а потом Дин сказал:
– Поговори со мной. Скажи мне что-нибудь.
Я прижалась губами к его уху и провела рукой по его бедру. Он закрыл глаза.
– Смотри на дорогу, – прошептала я.
